Под знаком розы и креста - Кузьмин Владимир Анатольевич - Страница 26

Понятно, раз пришли с вопросами, то человек этот не просто умер, а погиб. Так что догадаться тут нетрудно, но прозвучало это словно прозрение какое.

– Но я в замешательстве, – продолжила ясновидящая. – Не оттого, что не догадываюсь о сути ваших вопросов. А оттого, что ничем не могу вам помочь. Я помню господина Пискарева, но это и все, что могу вам сказать. Бесед мы с ним не вели.

Мне очень захотелось спросить о наших еще не высказанных вопросах, вернее, о догадках по их поводу, но я на всякий случай остереглась.

– Но, вероятно, он беседовал с другими посетителями, и вы хотя бы могли нам назвать их имена, – осторожно начала я.

– Не могла бы. – Губы мадам Бурнель при этих словах тронула виноватая улыбка, словно она за что-то извинялась. – Я никогда не называю имен тех, кто ко мне приходит для общения с потусторонним. Да и большинства имен я не знаю. Лишь некоторых постоянных посетителей.

– Хорошо, – согласилась я. – Но возможно, вы могли бы нам сказать, какие вопросы господин Пискарев задавал духам тех, кого вы призывали. Лишь о его вопросах, ничего иного не упоминая.

– И это невозможно, – еще более виновато ответила медиум. – Во время сеанса я нахожусь в глубоком трансе. Мне необходимо следить, чтобы вызванная субстанция не вышла из-под моей власти, не причинила никому вреда. Одновременно я пропускаю через себя все вопросы и все ответы, передаю их от живых к неживым и в обратном порядке, но делаю это неосознанно.

Мы задумались. Я над тем, как правильнее найти подход к этой весьма умной женщине, несомненно, знающей ответы на прозвучавшие вопросы. И как мне показалось, я нашла верное решение. Но одновременно посчитала, что стоит его придержать при себе и использовать лишь в крайнем случае. Потому что одновременно возникла и мысль о том, что, если тот же вариант предложит сама мадам Бурнель, – это будет вовсе не то же самое, как если его предложу я. И она предложила:

– Знаете что, уважаемые гостьи? А ведь есть способ получить ответы на ваши вопросы – пусть вы посчитали заранее, что не за этим сюда пришли – получить их от самого господина Пискарева.

– То есть вы предлагаете вызвать его дух? – смутилась Клара Карловна.

– Да. И расспросить его о том, что вам необходимо узнать.

– Но они обычно отвечают либо «да», либо «нет», их очень непросто расспрашивать…

– Обычно так и происходит. Но в данном случае смерть наступила недавно, что облегчает дело. К тому же помимо вас, заинтересованных в одном и том же, никого иного не будет, а значит, никто не станет отвлекать дух посторонними мыслями и вопросами. Так что есть все шансы разговорить его.

– Мы согласны, – ответила я так уверенно, что маменьке и тете Кларе ничего иного как подтвердить и дать свое согласие не осталось.

– Вам это будет стоить двадцать пять рублей, – сказала нам мадам Бурнель и вновь виновато улыбнулась. – Уж прошу прощения, но это моя работа и мой хлеб.

– Мы вас понимаем и полагаем эту сумму приемлемой, – вновь я приняла решение за всех.

– Тогда вам придется обождать десять или пятнадцать минут. Мне необходимо настроиться.

Мы остались в гостиной одни.

– Ух! Даже дрожь начинает пробирать, как вспомню, что видела за вот этими дверями! – сказала тетя Клара, указывая на широкую двустворчатую дверь.

– Тебя, и вдруг дрожь пробирает, – саркастически произнесла маменька. – Что же там такого происходило?

– А вот не стану рассказывать!

– Тетя Клара, вы часто здесь бывали? – спросила я, чтобы не дать разгореться перепалке.

– Нет, всего трижды.

– А каких духов тогда вызывали?

– Два раза Наполеона Бонапарта, отчего-то всем нравится именно его расспрашивать. Немудрено, что во второй раз он повел себя безобразно. Просто безобразно!

– Духу императора такое можно и простить! Но в чем, собственно, его безобразия заключались? – спросила маменька.

– Разбросал по комнате какие-то бумаги, – стала объяснять Клара Карловна, – погромыхал столом и наотрез отказался беседовать. Произнес всего два слова и оба ругательных!

Маменька, как обычно в присутствии своей лучшей подруги, сделалась очень смешливой. Вот и сейчас она засмеялась. Правда, тихо, вполголоса.

– Но я на него не обижаюсь, – неожиданно вступилась за дух французского императора Клара Карловна. – Мало того что его, несчастного, издергали постоянными призывами, так кто-то нагло назвал его узурпатором[47]!

– Можно подумать, что это неправда, – не удержалась маменька. – Он и был узурпатором.

– А еще кого призывали? – очень заинтересованно спросила я.

– Ну, в тот раз, когда Наполеон не пожелал говорить, пробовали вызвать дух Чингисхана. Только тоже без особого толку. Тот говорил по-татарски… или по-монгольски, уж не знаю в точности, и понять ничего не было возможно. Разве что и этот дух позволял себе ругаться. И не надо смеяться! Зато в двух других случаях, с тем же Наполеоном и императором Павлом, все было очень увлекательно и познавательно. Бедный Павел Петрович жаловался на то, что очень рассчитывал на поддержку Мальтийского ордена[48], а тот его предал.

Я уж собралась просить рассказать про этот эпизод подробнее, но появилась служанка, так же как и хозяйка облаченная в ярко-красное платье, отворила те двери, на которые несколькими минутами ранее указывала тетя Клара, и жестом пригласила нас проследовать в скрытое теперь лишь плотными портьерами помещение.

Право слово, там было на что посмотреть. Стены почти сплошь скрывались за драпировкой из темно-красного бархата, расшитого золотыми каббалистическими символами, по большей части шести– и пятиконечными звездами, каббалистическими кругами, пентаклями, треугольниками и свастиками[49].

Все освещение состояло из двух канделябров, каждый на добрую дюжину свечей, но огоньки свечей еле тлели, так что приходилось напрягать глаза, чтобы разглядеть окружающую обстановку.

В двух открытых шкафах на полках смутно виднелись кости и черепа различных существ, стояли чучела воронов.

И повсюду из курильниц вились дымки благовоний, от которых мигом закружилась голова. На секунду у меня мелькнула мысль, а что, если среди этих воскурений присутствует какой-нибудь опий? Тогда сразу становится понятно, что посетители здесь видят и слышат что угодно, а не только то, как дух Наполеона безобразничает. Но ведь и самому медиуму приходилось дышать тем же воздухом, а уж ей здравый разум просто необходим! Нет, этого быть не должно. Во всяком случае, сейчас.

В центре стоял круглый стол, на одной, причудливо выточенной ноге, но опирающейся на крестовину с четырьмя изогнутыми ножками. Выглядел он, несмотря на небольшие размеры, весьма внушительно, казался тяжелым.

– Стол прежде был много большего размера, – шепнула тетя Клара.

Позади стола в массивном кресле сидела мадам Бурнель. Волосы она распустила, и те спадали ей на спину, на плечи и грудь. Лицо сделалось еще более бледным. Глаза полуприкрыты. Движением век она предложила нам занять три кресла, поставленные подле стола.

Мы присели. Я справа, напротив маменьки. Клара Карловна – напротив медиума.

Мадам Бурнель вновь без слов, лишь сдержанным жестом ладони, чуть приподнятой от подлокотника, призвала нас к тишине и вниманию. Ее взгляд сосредоточился на центре стола, где располагался хрустальный магический шар. Тот постепенно начал тлеть изнутри огоньком, и тут стало видно, что это не шар вовсе, а сделанный из стекла человеческий череп, глаза которого постепенно наливались багровым огнем.

Медиум задышала громче и чаще. Почти сразу послышалось тихое бормотание, но вскоре слова стали яснее и громче. Мадам Бурнель раз сорок скороговоркой повторила призыв духу невинно убиенного Валентина Пискарева явиться к нам для беседы. Просила она об этом то по-русски, то по-французски, ужасно грассируя, тут же перескакивала на какую-то абракадабру, схожую с китайским языком, с нее на латынь, следом вновь на непонятчину…