Конверт из Шанхая - Кузьмин Владимир Анатольевич - Страница 40

– Ох ты, чуть станцию не прозевал. Заполошная жизнь пошла.

Тут мы все вместе решили выйти на перрон для разминки и ради свежего воздуха. Где посыльный и разыскал господина Еренева для вручения ему телеграммы.

– Вслух читать неудобно, вы уж сами по очереди прочтите, – сказал Иван Порфирьевич, передавая нам бланк.

Первым прочел дедушка, задумался, но ничего не сказал и передал телеграмму мне.

«По вашему запросу о личности Истомина Павла Георгиевича сообщаем следующее. Будучи студентом Императорского университета в Томске, участвовал в студенческих митингах и сходках, подозревался в связях с боевиками, в связи с чем был отправлен для проживания в Иркутск к родителям под гласный надзор полиции. Надзор был снят ввиду примерного поведения. Отец, Истомин Георгий Тимофеевич, служит в Иркутске по ведомству железных дорог и с разрешения полиции устроил сына рабочим на железную дорогу. Других достоверных сведений пока не имею. Желаю удачи. Аксаков».

– Что вы по такому поводу думаете? – спросил Иван Порфирьевич.

– Похоже, вы были правы, – первым высказался дедушка. – И похоже на то, что этот Истомин все дела и натворил.

– А вы, Даша?

Честно говоря, я не особо знала, что думать. С одной стороны, моя собственная версия событий терпела крах. С другой стороны, сведения, почерпнутые из телеграммы, не были такими уж однозначными. Вот об этом я и сказала:

– Николя Массалитинов тоже участвовал в митингах, но вскоре отошел от всего этого и, как мне кажется, это не бросает на него тень. Заблуждения молодости развеиваются.

Последние слова про молодость, прозвучавшие из моих уст, показались мужчинам смешными, но я не стала обращать внимания на их улыбки.

– С другой стороны, был и Васька Прощай, которого жизнь ничему не научила. В любом случае факты скорее против господина Истомина, чем в его оправдание. Но самый окончательный вывод делать еще преждевременно!

– Вот тут не стану с вами спорить, – согласился Иван Порфирьевич, – хотя мой опыт подсказывает, что именно Истомин и является преступником, которого мы столь тщетно пытаемся схватить. А после всей этой комической истории с купцом у нас не может быть и полной уверенности, что Истомина уже нет в поезде.

– Перешел на нелегальное положение? Или как еще говорят, ушел в подполье? – пошутил дедушка, даже не подозревая, сколько правды в той шутке заключено.

– Можно и так сказать. Так что засаду подержим еще некоторое время, а сами будем думать. А пока… Ну что, идем завтракать? Даша, вы с нами?

– С вами, пожалуй.

В тамбурах и коридорах были видны следы свежей уборки. Но не целиком, а как-то кусками. Скорее всего, подтирали воду, набежавшую с купца-купальщика, когда того доставляли на его же место.

26

С завтрака я ушла чуть раньше. Хотела было заглянуть к Маше, но поняла, что разговор у нас с ней затянется, а я ждала телеграмму от Пети, и до следующей станции оставалось недалеко. Так что лучше было быть на месте. Можно было бы и позвать Машу к нам, но и спать мне уже хотелось очень сильно. Так что по всему разговоры стоило отложить на потом.

Телеграмму принесли даже раньше, чем я ее ждала, то есть в ту же минуту, что остановился наш состав.

Я быстро ее прочитала. Похоже, Петя все успел разузнать до вчерашнего вечера и тогда же ее отправил. Решив это проверить, я спросила у человека – пожилого мужчины, а не мальчишки, как в прошлый раз, – который ее доставил:

– А как можно узнать, когда телеграмма отправлена?

– Так в ней вот тут пометка должна стоять, в какое время принята. Так в то же время, считайте, и отправлена, электричество, оно быстро бегает! – объяснили мне.

Я поблагодарила и дала чаевые.

Выходило, что телеграмма отправлена далеко за полночь! А так как это была срочная телеграмма, то передать ее должны были сразу по получении. Бедный Петя! Он весь день крутился как белка в колесе, чтобы добыть эти нужные сведения. Зато теперь мне все стало окончательно ясно. Может, какого крохотного штришка все еще недостает, но в целом все уже понятно. Только как этим воспользоваться? И если бы еще не вся эта история с железнодорожником Павлом Истоминым, которая пока никуда не укладывается, а потому очень меня смущает. Ну да ничего, придет сейчас Иван Порфирьевич, мы с ним это обсудим и уж, верно, что-нибудь придумаем.

Я еще раз прочла телеграмму:

«Здравствуйте, Даша. Вы оказались правы: господин Соболев много раз бывал в Шанхае по делам банка. К тому же и господин Сидоров с ним там бывал, и мне это кажется важным. Удалось также узнать некоторые другие обстоятельства, которые могут вам пригодиться.

По возвращении из последней поездки в Шанхай с Соболевым произошли две истории. Сначала дома он странным образом пришел в сильнейшее волнение после того, как сам открыл коробку с чаем, до которого он был большой любитель. Коробка, привезенная им из поездки, была рассчитана минимум на фунт чая, но в ней оказалось его намного меньше. Но вряд ли его взволновало это. Полагаю, что в коробке было что-то кроме чая.

Вторая странность произошла после прочтения им газет. Тогда также было большое и неоправданное волнение и отказ отвечать на расспросы. Сразу после этого он изменил свои планы и решил раньше времени выехать в Петербург.

Постараюсь узнать, какие газеты он читал и чем именно было вызвано столь сильное потрясение».

А дальше было еще много приятных слов, никакого отношения к делам не имеющих. Стоила такая телеграмма очень дорого, Петя, верно, все свои карманные деньги на месяц вперед истратил. Его отец сына очень любил, мало в чем отказывал, но в карманных деньгах для воспитательных целей слегка ограничивал. Так что, бедный мой Петя, про сладости вам придется забыть! От этой мысли мне самой захотелось сладкого, просто до жути захотелось. И я в один присест съела полкоробки конфет, по счастью оказавшихся рядом. Но мне и этого показалось мало. Верно, правду говорят, что если приходится много думать, то всегда хочется сладкого! А не пойти ли мне в ресторан, пока там еще дедушка и Иван Порфирьевич? Или сюда что-нибудь заказать? Я уж собралась нажать кнопку звонка, потому что остановилась на последнем решении, как в дверь постучали. Я подумала, что это как раз дедушка и Иван Порфирьевич вернулись, но все равно спросила, кто там. Оказалось, что это Даша Штольц.

– Даша, – сказала она. – Я тут шла из ресторана, и меня попросили передать, что господин английский журналист желает тебя увидеть. Вроде у него что-то интересное для тебя есть. Чур, потом расскажете!

Я поблагодарила, Даша ушла. Может, мистер Фрейзер нашел еще что-то интересное в своих газетах? Он их покупает на каждой станции, но читает беспорядочно, может отложить свежий номер и приняться читать непрочитанный старый.

А! Все равно я в ресторан собиралась, по пути загляну к мистеру Фрейзеру.

Не подумайте, что я отправилась совершенно беспечно. Нет, осторожность я соблюдала. Сперва я пристроилась за проводником из первого класса да и то постоянно выглядывала из-за его спины. Так мы и добрались до отделения проводников в первом классе.

Я очень осторожно выглянула в тамбур и еще осторожнее в тамбур следующего вагона, а оттуда в его коридор. В коридоре было несколько человек. Ближе ко мне стоял спиной мужчина, которого я сначала даже приняла за мистера Фрейзера, так он был похож фигурой да и стоял напротив того купе, где ехал журналист.

Чуть далее две дамы разговаривали с датчанином Клаусом Йенсеном. Слов слышно не было, но женский смех долетал отчетливо. Я вошла в вагон, и почти сразу мужчина обернулся в мою сторону. Собственно говоря, я уже и раньше догадалась, что это не англичанин и что это вовсе мне незнакомый человек, из чего могло следовать лишь одно – это тот пассажир, что сел в поезд недавно. Так что незнакомое лицо меня ничуть не удивило. Длинное лицо, волосы причесаны с бриолином, губы пухлые. Усики того фасона, что мне жутко не нравится – тоненькие, будто у дамы какой выщипанную бровь украли и на губу приклеили. Незнакомец бросил взгляд на меня, потом по сторонам, хотя смысла в том и не было, ну что он мог увидеть, кроме дверей по одну сторону от себя и окон по другую?