Звезда сыска - Кузьмин Владимир Анатольевич - Страница 15

— А вот здесь вы неправы. Вы же читали рассказы про сыщика Путилина? Это вам не какой-нибудь придуманный Шерлок Холмс! Это настоящий сыщик из жизни! Так он говорил, что причина гибели жертвы зачастую кроется в ее прошлом!

— Что ж вы так о любимом Шерлоке Холмсе? То готовы за него до хрипоты спорить, то вдруг ни в грош не ставите.

— Холмс и Пинкертон персонажи придуманные. И читать про них интереснее, но в одном вы были правы — в жизни все случается иначе.

— Вот и я про то же. Нам же ровным счетом ничего неизвестно, а раз так, то хоть дедуктивный метод используй, хоть «выстраивай кривую преступления», как это делает ваш Путилин, ничего не получишь.

— А вы мне расскажите, что вам известно. Вдруг мне чего в голову придет?

Я фыркнула, мне смешно стало, как какой-то мальчишка собирается сделать такое, на что неспособна полиция. Потом мне показалось, что дело не в полиции. Мне самой стало казаться, что все, что можно было сообразить, я уже сообразила и по этой причине отказываю в возможности сообразить что-то новое Пете. А в его словах были здравые рассуждения. И я стала ему столь же подробно, как до этого рассказывала полицмейстеру, а позже следователю, пересказывать все, что было мне известно.

Петя слушал внимательно, даже пометил кое-что, но, слава богу, не на манжете рубашки, как это часто делал Шерлок Холмс, а в крохотном блокнотике. Я закончила и спросила:

— Ну и какие выводы вы готовы сделать из полученной информации?

— Получается, что Григорий Михайлович и… — он взглянул в блокнотик, — …Алексей Иванович имели кристальной чистоты репутацию.

— Совершенно справедливо.

— Более того, круг их общения столь же вне подозрений.

— И это справедливо.

— Остается господин Шишкин, — он еще раз сверился с блокнотом, — Митрофан Евлампиевич. Вот его персоной и следует заняться тщательнейшим образом.

— Это каким же манером?

— Это я вам завтра доложу, — изрек мой оппонент, убирая в карман блокнот. — Увы, мне пора уходить, но я надеюсь, что завтра мы сможем встретиться еще раз. Тем более что вы так и не показали мне самое важное в театре, а именно, как и где работает суфлер.

Выдав эту тираду с самым серьезным видом, он растянул рот до ушей, наслаждаясь произведенным на меня эффектом.

— Ах вы, негодник! — возмутилась я вполне искренне. — Я уже собралась обидеться на вас за невнимание и пренебрежение к должности суфлера, а вы приберегли это как повод, чтобы добиться следующей встречи. Вы шантажист, сударь!

— Как вы, сударыня, изволите выражаться, совершенно справедливо! — Судя по расплывшейся физиономии, мой собеседник был до крайности доволен результатами своей каверзы.

— Ну да ладно, приходите уж завтра, — дозволила я.

— Quand vous etez en colere, vous etez plus charmant![29] — вместо ответа произнес он по французски.

И опять я чуть было не попалась и не ответила ему на французском же. Но вовремя спохватилась и сказала:

— Не вполне вежливо говорить при человеке на языке, которого тот не понимает.

— Pardonnez-moi cet oubli![30] Я сказал, что если вам будет удобно, то давайте встретимся вновь завтра в это же время.

— Да удобно мне, так что приходите, но не стойте на морозе, а заходите или, в крайнем случае, стучитесь.

13

Я пошла провожать гостя, и тут выяснилось, что в театре помимо нас и Михалыча есть и иные люди. У господина Корсакова, как у антрепренера, имелся свой кабинет. Настоящий кабинет, в котором и серьезных гостей было незазорно принимать. Но он предпочитал все встречи, за исключением самых важных, проводить в своей уборной. Оттуда-то и доносились сейчас голоса.

— Помилуйте, уважаемый Арон Моисеевич, никак невозможно обойтись без арфы. Мне именно арфа нужна и ничто иное, — рассерженно и громко говорил наш антрепренер.

— Нет, это вы меня помилуйте, Александр Александрович, — отбивался невидимый нам Арон Моисеевич, — где же я возьму арфу, коли ее во всем городе нету. Раз у вас такая нужда в арфе, извольте выписать арфу из столицы, и ее вам доставят!

— Когда доставят? К окончанию сезона, когда она уже и ненадобна вовсе будет? Неужто вы не способны найти такой простой инструмент? — не унимался господин Корсаков. — Вы же член Императорского Музыкального общества, известный на всю округу музыкант! Спросите у иных членов общества, у простых знакомых, в конце концов.

— Я уж всех расспрашивал, и членов общества, и не имеющих к нему отношения: нету арфы. Хоть убейте!

Мы невольно остановились, прислушавшись к разговору, что, возможно, было не вполне вежливо, но, как оказалось, с пользой для дела.

— А у нас дома есть арфа, — неожиданно сказал мне Петя. — Маменька раньше играла, а теперь она без дела стоит.

— Как вы думаете, Петя, ваш отец позволит воспользоваться ею?

— Папа, вообще-то, не разрешает маменькины вещи трогать. Но вы же знаете, как он любит театр?

— Так давайте скажем об этом Александру Александровичу.

— Давайте вы сама ему скажете, а то мне уже пора идти, — вновь отчего-то смутился гость. — Au revoir, mademoiselle.[31]

— Всего доброго!

Петя умчался, а мне пришлось задержаться. Влезать посреди разговора было бы неприлично, и я решила дождаться его завершения и сказать обо всем один на один с Александром Александровичем. Впрочем, тот почти сразу и появился в расстроенных чувствах из-за отсутствия столь необходимого ему музыкального инструмента. Его собеседник, Арон Моисеевич, который по контракту заведовал у нас в театре оркестром, тоже был не в духе. Оркестр он собрал небольшой, но очень слаженный, и играли все музыканты весьма недурно. Вот только с господином антрепренером постоянно возникали мелкие недоразумения: то он требовал, чтобы там, где, по мнению Арона Моисеевича, должна была звучать флейта, непременно звучала труба. То что-то иное, но столь же несусветное с точки зрения дирижера. Вот и в арфе он, судя по всему, не видел особой нужды и был расстроен от такой настойчивости господина Корсакова.

— Вы уж еще раз постарайтесь разузнать, — сказал ему Александр Александрович, прощаясь. — Очень мне не хочется от арфы отказываться.

— Хорошо, — сдался музыкант. — Еще раз постараюсь.

— Да вот еще! Все забываю вас спросить, как так случилось, что у вас при вашем-то имени и отчестве получилась фамилия Кукушкин?

— А что вас смущает? — насторожился Арон Моисеевич.

— Да, собственно, ничего не смущает! Просто чаще бывает обратное. Вот скрипач наш — Коган, но притом Владимир Ильич. И это мне понятно. А насчет вас, так это чистое любопытство. Можете и не отвечать вовсе.

— Все очень просто. Я женат на госпоже Кукушкиной. Хоть такое и редко встречается, но я при вступлении в брак взял фамилию супруги.

— То есть вы хотите сказать, — безмерно удивился артист, — что у вашей супруги Сары Абрамовны?..

— Совершенно верно, — кивнул музыкант. — Моя супруга до замужества со мной была вдовой господина Бориса Борисовича Кукушкина. Засим дозвольте откланяться, побегу разыскивать треклятую арфу.

Музыкант удалился в сторону лестницы, а Александр Александрович произнес вслед ему задумчивое «Мм-да-а!» и соизволил заметить мою скромную персону.

— Здравствуйте, сударыня! Вам также не сидится дома, как и мне?

— Не сидится.

— Впрочем, рад нашей встрече. С чего-то именно у вас давно хотел спросить, не посоветуете ли, какую пьесу мне выбрать для бенефиса?

— А тут и думать нечего. Возьмите сочинение Фридриха Шиллера «Братья-разбойники». У вас должен очень хорошо получиться Карл Моор. Да и в целом пьеса весьма хороша, и для иных ролей у нас в труппе есть достойные исполнители.

— Вот! — воскликнул актер. — А Екатерина Дмитриевна меня, можно сказать, отговаривает.

— Боюсь, что Екатерина Дмитриевна в данном случае просто капризничает. Она хотела сыграть Гертруду на своем бенефисе, а вы решили поставить «Гамлета» прямо сейчас как обычную премьеру.