Король казино - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 6

Не привыкать.

Понимаешь, Саня, какое дело! Шуму больно мно­го. Расследуем-то дело мы, так уж получилось. Но те­перь, оказывается, подключены работники ФСБ, МВД и даже спецназ.

Облава?

Она самая. Извини, что рано тебя потревожил.

Ничего. А чем ты недоволен?

Да по-тихому надо было делать. А теперь что? Спугнем! Голубки черненькие сфотографированы —- анфас и в профиль, курлычут по-русски, «геры» этой по сто двадцать долларов за грамм я уж с полкило сдал.

А кто платил?

Ну не я же! ФСБ, конечно. У меня таких денег нет.

Значит, твои ребята вышли на продавцов?

И мои тоже, — поразмыслив, ответил Слава. — Друзья. Водой теперь не разольешь.

Кто платит, тот и музыку заказывает.

Музыка, будь уверен, будет.

Нужна облава, — сказал Турецкий. — Ты по зер­нышку клюешь, а нужен мешок. И лучше сразу.

Не знаю, не знаю. Не уверен. Не удержишь ме­шочек-то. Тяжеловат. Я вот наклевал с полкило...

Убавь, Слава.

И сколько?

Да хотя бы последний нолик.

Грязнов весело рассмеялся:

Тебя будить?

Буди.

А куда звонить?

Домой, конечно.

На том они и расстались.

Спросите любого москвича, живущего в районе уни­верситета имени Патриса Лумумбы, что за народ там учится, он или с отвращением сплюнет, или загнет та­кое, что ни одна газета не напечатает. Учатся в универ­ситете молодые люди из африканских и азиатских стран различного цвета кожи, но москвичи называют их всех скопом «черными». Если припомнить наше давнее-дав­нее время благородного порыва просветить все отсталые народы, но на свой, советский лад, то можно ясно уви­деть, с каким восторгом и любовью встречали русские люди чернокожих, темноглазых, таких необыкновен­ных юношей и девушек. Сколько было цветов, улыбок, искреннего удивления и доброго отношения! Все были уверены в том, что эти юноши и девушки вырвались наконец-то из ада, где их били палками белые работор­говцы, или же в лучшем случае прибыли из тропиков, где их насмерть закусывали мухи цеце. Да и что взять- то было с москвичей, если единственной книгой, даю­щей представление о жизни негров, был роман «Хижи­на дяди Тома»? И еще долгие годы москвичи с какой- то непонятной жалостью относились к студентам университета, хотя уже появились тревожные симпто­мы, которые со временем перешли в настоящую траге­дию. За нейлоновые трусики, кофточки и колготки сим­патичные негры трепали наших девушек как хотели, устраивали пьянки с дикими песнями и плясками, по­куривали «травку» — дело немыслимое в те времена — и потихоньку приторговывали заграничным тряпьем. Их бы за шкирку: ведь учиться приехали! Ан не тут-то было. «Ну и что? — сказали добрые дяди соответствую­щих ведомств. — А в наших общагах лучше? Молодо- зелено. Перемелется!». Но вот появился и первый труп: выбросилась из окна девушка. «По пьянке», — реши­ли одни. «Так ей, суке, и надо», — сказали другие. Третьи задумались, но промолчали. Зато не промолча­ли местные парни. Они собрались возле стен Донского монастыря, посоветовались и вечерком устроили хоро­ший погромчик в общаге университета. Районная боль­ница быстренько наполнилась увечными, насмерть ис­пуганными черными молодыми людьми. И на этом дело не закончилось. Две недели подряд парни метелили каждого встречного-поперечного черного. Девушек, надо особо отметить, пальцем не тронули. Прекрасно срабо­тала и наша славная милиция. Понагнали их, ментов, в количестве, превышающем, пожалуй, охрану всенарод­но избранного, а негров метелят и метелят. «Вы что же, такие-разэдакие, мать вашу в гробину! — орали и топали ногами в кабинетах милицейские генералы и полковники. — Где преступники?!» Ответственные за поимку, видавшие виды майоры и капитаны, отводили глаза в сторону, невнятно оправдываясь: «Их разве пой­маешь? Известное дело, молодежь». Приказ немедлен­но задерживать любого правонарушителя был, его за­читывали на каждом разводе, но его как бы и не было вовсе, а существовало мнение, тайное и справедливое: «За что брать-то?»

И лишь когда запахло международным скандалом, менты, как говорится, в один секунд похватали вожа­ков из местных, постращали и отпустили с миром. Низкий поклон тебе, родная милиция! Если бы, разу­меется, не всегда, но в особых случаях ты поступала подобным образом, наверняка не плевались бы жите­ли района, а теперь и все москвичи при одном лишь упоминании об Университете Дружбы народов.

Примерно так размышлял Александр Турецкий, про­езжая но ночным улицам Москвы.

Недалеко от общежития, метрах в пятидесяти, его машину тормознули два спецназовца, и, пока прове­ряли документы, пока внимательно сличали внешность Турецкого с фотографией на документе, в общежитии, прежде темном и мрачном, на всех этажах стали вспы­хивать окна. Операция началась.

Выйдя из машины, Турецкий наметанным глазом приметил фигуры людей, стоявших под деревьями по периметру общежития, спецмашины, несколько «волг». Александр вошел в здание.

Двери большинства комнат были выбиты, а в самих комнатах уже велась работа. Действовали профессио­нально и аккуратно. Двое обыскивали одежду, тум­бочки, постели, третий перекрывал выход. Обитатели жилищ понуро сидели посреди комнаты.

Выскочила в коридор полураздетая девица, то ли пьяная, то ли наколотая, пронзительно завизжала.

— Закрой пасть, шалава, — спокойно посоветовал густой мужской голос.

Да? — спросила девка. — Ты бы платье подал даме. И манто.

Но визжать перестала, покачивая бедрами, направи­лась в комнату, по пути кокетливо подмигнув одному из сотрудников. Лиц женского пола было немного, не боль­ше десятка, контингент известный — проститутки сред­него пошиба, и с ними не церемонились. Быстренько заставили одеться, обуться, чуть ли не строем вывели на улицу — в «рафик» и в ближайшее отделение.

Перебросившись несколькими фразами со знакомы­ми сотрудниками, Турецкий узнал, что операция уда­лась, судя даже по первым вещдокам: «гера», кокаин, «экстази», «травка» — все есть и в количестве, доста­точном для возбуждения уголовных дел.

Для возбуждения и порции за глаза хватит, — усмехнулся Турецкий.

Я имею в виду — крупного дела. Чтобы послы не вякали, — нашелся знакомый.

Парни из ФСБ, безошибочно определяя жертвы, уеди­нялись с ними и в лоб задавали такие вопросики, сдоб­ренные четкими фотографиями, что студентики, и так – то порядком обалдевшие, обалдевали совершенно.

Раскалываются? — спросил Турецкий у одного из парней.

А куда им деваться? — откликнулся сотрудник и подмигнул негру. — Правда ведь, господин Тиббс?

Правда, правда, — торопливо ответил студент.

Господин Тиббс хорошо знает, что чистосердеч­ное признание... ну и так далее. О’кей?

О’кей! О’кей!

Но далеко не все были такими, как господин Тиббс. Некоторые требовали представителей своих посольств, возмущались, быть может и справедливо, другие же начисто забыли русский язык, а третьи вообще молча­ли. Одного такого молчуна Турецкий и встретил у Славы Грязнова в комнате на третьем этаже. Да? — спросила девка. — Ты бы платье подал даме. И манто.

Но визжать перестала, покачивая бедрами, направи­лась в комнату, по пути кокетливо подмигнув одному из сотрудников. Лиц женского пола было немного, не боль­ше десятка, контингент известный — проститутки сред­него пошиба, и с ними не церемонились. Быстренько заставили одеться, обуться, чуть ли не строем вывели на улицу — в «рафик» и в ближайшее отделение.

Перебросившись несколькими фразами со знакомы­ми сотрудниками, Турецкий узнал, что операция уда­лась, судя даже по первым вещдокам: «гера», кокаин, «экстази», «травка» — все есть и в количестве, доста­точном для возбуждения уголовных дел.

Для возбуждения и порции за глаза хватит, — усмехнулся Турецкий.

Я имею в виду — крупного дела. Чтобы послы не вякали, — нашелся знакомый.

Парни из ФСБ, безошибочно определяя жертвы, уеди­нялись с ними и в лоб задавали такие вопросики, сдоб­ренные четкими фотографиями, что студентики, и так- то порядком обалдевшие, обалдевали совершенно.