Чернокнижники - Бушков Александр Александрович - Страница 4

Савельев видел, что Бахметьев в нешуточной растерянности.

– Действительно, ерунда какая-то получается… – протянул он. – Почему вы раньше об этом не говорили?

– Потому что мне это пришло в голову только сегодня утром. Готовясь к визиту господина Савельева, перебирал в памяти все обстоятельства дела, стало назойливо всплывать некое несоответствие…

– Ну, в конце концов и это может иметь какое-то объяснение…

– Какое? – ни секунды не медля, воскликнул Рокотов, глядя на своего начальника, пожалуй что, чуточку дерзко. – Они предоставляют единственную кровать Нине Юрьевне, а сами садятся ночь напролет делать бомбы? Или обсуждать некие коварные планы? Это не похоже на Липунова, категорически не похоже. Перечитайте его жизнеописание, сделанное еще Третьим отделением и продолженное Охранным. Нигилист-то он нигилист, но в первую очередь – барин. Это у него в крови, в подсознании. Всегда и везде стремился создать себе максимальный комфорт. Да и госпожа Издольская, как явствует из бумаг, никогда в жизни не отказывалась от привычного уюта… Что-то странное здесь.

Бахметьев вкрадчиво спросил:

– Ну, а вы-то как все это объясняете?

– Не знаю, – сказал Рокотов. – Но все это очень странно.

– Согласен, – уже совершенно хладнокровно кивнул Бахметьев. – Странностей в этом деле хоть отбавляй. Само оно – одна сплошная странность. Но все странности, вместе взятые, еще не доказывают со всей убедительностью, что господин Аболин приперся к нам из восемнадцатого столетия… Не правда ли? Ну вот, вы молчите… – он сделал паузу. – А теперь, быть может, вы проводите господина Савельева на наблюдательный пункт? Это ведь была ваша идея…

– Да, разумеется! – Рокотов не встал – вскочил.

Глава II

Ученые материи и проза жизни

Едва они оказались в длинном, по-казенному безликом коридоре, Рокотов живо воскликнул:

– Ну, как? Вы же сами теперь видите…

«Бедняга, – подумал Савельев, – он по уши в этом…» И сказал мягко, не глядя на спутника:

– Роман Степанович, давайте не будем спешить, договорились? Все это чертовски странно, но если бы каждая странность имела отношение к нашему делу… то жизнь, наверное, была бы невыносимой. Я плохо себе представляю путешествия по времени, совершаемые без применения аппаратуры, подобной нашей. Каковое применение было бы моментально отмечено нашими наблюдателями…

– А если возможен другой путь? – тем же азартным тоном спросил Рокотов.

– Роман Степанович… – сказал Савельев, начиная чувствовать некоторое раздражение. – Это ведь мы, простите великодушно, занимаемся временем, а не вы. Я никоим образом не специалист в науках, но стараюсь кое-что штудировать, осваивать некоторые азы… Других путей нет, заверяют ученые.

– Все?

– Ну, насколько я знаю… Научное командование, выражаясь военными терминами, именно так считает.

– А если есть другие ученые? – прямо-таки звенящим от возбуждения голосом спросил Рокотов. – С другими точками зрения на предмет?

– Это интересно, – искренне сказал Савельев. – В наших бюллетенях о таком не было ни строчки… Из ваших, надо полагать? В таком случае, почему бы нам к нему не зайти прямо сейчас?

– Нельзя… Он… Он, собственно, уволен со службы…

Савельев пожал плечами:

– Говоря откровенно, это не прибавляет доверия…

– Значит, вы уже заранее вынесли вердикт…

Столь же мягко Савельев произнес:

– Господин поручик, внесем ясность. Я не могу выносить никаких вердиктов. Не уполномочен на то. Я вас прошу не усматривать во мне кого-то наподобие ревизора или комиссии из одного-единственного человека. У меня нет права ничего решать. Просто-напросто мое начальство по просьбе вашего направило меня сюда в качестве некоего консультанта – учитывая мое место службы. Вот и все. В просторечии выражаясь, мне нужно посмотреть, что у вас происходит, и не более того…

– Но вы ведь будете составлять отчет?

– Я представления не имею, потребуют ли его у меня, – признался Савельев. – Во всяком случае, ни о чем подобном речь не заходила.

– И все равно, вас наверняка попросят высказать свое мнение?

– Уж это наверняка, – задумчиво сказал Савельев. – Иначе зачем и посылать? Но мнение, будем откровенны, у меня пока что не сложилось совершенно…

Рокотов замолчал, отвернувшись прямо-таки с детской обидой. Они молча шагали по длинным коридорам, спускались по лестницам… Часто попадались часовые – хотя и не в таком количестве, как в батальоне. И специфика здесь была своя: в отличие от батальона, где военную форму с саперными кантами носили все без исключения, здесь, в Особой экспедиции, все поголовно ходили как раз в штатском (как и Савельев сейчас). Да и маскировка оказалась другая: несколько зданий, обнесенных глухой стеной, судя по вывеске у ворот, представляли собой «Нервно-психиатрическую клинику доктора Рознера». Ну что же, задумка неплоха: посторонний человек в такое заведение забредет лишь при крайней необходимости, да и любопытные особо разглядывать это место не будут, постараются побыстрее пройти мимо. Впрочем, как ему уже рассказали, в одном из флигелей (имевшем отдельный вход, не сообщавшийся с учреждением) и в самом деле обосновался самый настоящий ученый психиатр Иван Бернгардович Рознер, там и больных принимали, и содержали некоторое их количество, так сказать, на казарменном положении, на полном пансионе…

Как выглядит здешняя наблюдательная аппаратура, Савельев так и не увидел – ему никто не предлагал на нее взглянуть, а у самого, собственно, и желания такого не было. Он просто угадал, что они оказались на этаже, занятом наблюдательным пунктом. Совершенно та же планировка, что и в батальоне: в широком коридоре очень мало дверей, что подразумевает наличие за ними обширных залов, откуда не доносилось ни звука.

Они оказались в обычной приемной – вот только секретарь был мужчиной могучего телосложения и моментально угадывавшейся под визиткой пистолетной кобурой. А справа на стене имелось нелепое, на взгляд непосвященного, украшение: этакая пирамидка из черного стекла, заключенная в массивную раму из светлого металла. Ну, тут уж Савельеву никаких пояснений не требовалось: конечно же, прибор, моментально выявляющий присутствие альва – в случае, если бы у того хватило наглости сюда заявиться.

Этот могучий молодец подошел к делу серьезнейшим образом: внимательно изучил все имевшиеся при Савельеве бумаги – и удостоверение личности, и командировочное предписание, и две выданных уже здесь казенных бумаги, разрешавшие доступ туда, куда посторонним вход заказан. Сверился с толстым справочником (чьи страницы, как удалось заметить, сплошь покрыты какой-то цифирью наподобие шифра), что-то записал в толстенный гроссбух – а во вторую книгу, потоньше, вписал воинское звание Савельева, место службы, сегодняшнюю дату и время посещения, да вдобавок с вежливой непреклонностью попросил под всем этим расписаться. Савельев, человек военный, терпеливо все это перенес, понимая необходимость этаких мер. Судя по увиденному, дисциплина в партикулярной Особой экспедиции была поставлена ничуть не хуже, чем в батальоне – чего и следовало ожидать…

Только после завершения всех этих формальностей молодец старательно изобразил на лице радушную улыбку, встал и показал рукой:

– Прошу вас, господа. Посетителей у господина профессора нет, он вас ждет…

Рокотов с явным нетерпением первым направился к двери, распахнул ее перед Савельевым и вошел следом.

Кабинет оказался не особенно и большим. Никакой научной аппаратуры в нем не усматривалось, разве что на столе поблескивала никелированными дисками и сверкающими медными детальками загадочная штуковинка величиной с сигарную коробку. Полки, уставленные книгами, заваленные толстыми папками, ворох бумаг на столе… Человек, вышедший им навстречу, оказался немногим старше их с Рокотовым, тридцати с небольшим – и коли уж он носил профессорское звание, следовало полагать: либо отличался особенными научными способностями, либо быстро делал служебную карьеру (что далеко не всегда равнозначно в ученом мире, как уже успел уяснить Савельев).