Прежде чем я упаду - Оливер Лорен - Страница 57

Не боясь опоздать на математику, я смачиваю кусок бумажного полотенца, просто в качестве эксперимента, и провожу по надписи на двери кабинки. Не поддается. Но, начав, я уже не могу остановиться. Я заглядываю под раковину и достаю сухую железную мочалку и бутылку «Комета». Приходится цепляться за дверь одной рукой и со всей силы давить другой, отчаянно тереть; вскоре граффити немного светлеет, а еще через некоторое время буквы почти исчезают.

Мне становится настолько хорошо, что я отскребаю и оставшиеся две двери, хотя рука болит, мышцы сводит, и я уже начала немного потеть в своем топе, все это время мысленно проклиная Линдси за дурацкие выходки и перманентный маркер.

Покончив со всеми тремя кабинками, я распахиваю двери и смотрю на их отражение в зеркале: гладкие, чистые, безликие, какими и должны быть двери туалетных кабинок. Почему-то меня переполняет такая гордость и счастье, что я пускаюсь в пляс прямо здесь, выбивая дробь каблуками по плиточному полу. Я словно вернулась в прошлое и что-то исправила. Бог знает, как давно я не ощущала себя настолько живой, настолько способной что-либо сделать.

Мой макияж окончательно поплыл. Бисеринки пота блестят на лбу и переносице. Я плещу в лицо холодной водой и вытираюсь колючим бумажным полотенцем, после чего заново наношу тушь для ресниц и кремовые румяна оттенка «Лепесток розы» — наш с Линдси общий идол. Сердце бешено колотится в груди, отчасти от возбуждения, отчасти от беспокойства. Впереди обед, а это значит, что шоу начинается.

— Может, хватит? — Элоди наклоняется и прижимает мои пальцы, барабанящие по столу. — Так и рехнуться недолго.

— Ты что, подалась в рекси, Сэм?

Линдси указывает на мой сэндвич, который я едва погрызла по краям. «Рекси» — сокращение от «анорексички», хотя я всегда считала, что это больше напоминает собачью кличку.

— Вот что бывает с любительницами загадочного мяса.

Элли кривится, глядя на ростбиф, заказанный мной вопреки тому, что он балансирует на самой грани приемлемого. Вещи, которые не имеют значения для проживших один и тот же день шесть раз и умерших по меньшей мере дважды: сорт мяса на обед и то, что его забыли подогреть.

Странно, но Линдси встает на мою сторону.

— У них все мясо загадочное, Эл. Индейка на вкус как подошва.

— Гадость, — соглашается Элоди.

— Всегда терпеть не могла местную индейку, — признается Элли.

Мы переглядываемся и разражаемся смехом.

До чего приятно смеяться! Мои плечи немного расслабляются, но пальцы снова машинально барабанят, словно существуют сами по себе. Я изучаю каждого входящего в столовую, надеясь увидеть либо Кента — не питается он, что ли? — либо серебристую копну волос Джулиет. Пока ничего.

— …Джулиет?

Я совершенно отключаюсь, думая о Сихе, поэтому при звуке ее имени на мгновение решаю, что мне померещилось или того хуже: я сама его произнесла. Но после вижу, что Линдси смотрит на Элли, кривя губы в странной ухмылке, и понимаю: она только что поинтересовалась, получила Джулиет нашу розу или нет. Я совсем забыла, что Элли и Джулиет вместе ходят на биологию, и теперь задерживаю дыхание. Комната словно накреняется, пока я жду ответа Элли. «О господи, так странно вышло… ей вручили огромный букет… представляете, она улыбнулась».

Элли прижимает ладонь ко рту и выпучивает глаза.

— О господи, совсем забыла рассказать…

Тут кто-то подходит со спины и закрывает мне глаза ладонями. Я настолько взвинчена, что даже вскрикиваю. Руки пахнут жареной картошкой и… ну конечно… мелиссой. Линдси, Элли и Элоди хохочут, и Роб убирает руки. Когда я поднимаю глаза, он улыбается, но смотрит напряженно, и я замечаю, что он несчастлив.

— Ты избегаешь меня? — спрашивает он, дергая за лямку топа, как будто пятилетний мальчишка.

— Вовсе нет, — откликаюсь я как можно веселее. — С чего ты взял?

Он указывает головой в сторону автомата с газировкой и тихо поясняет:

— Я стоял там минут пятнадцать, не меньше. — Ему явно не по душе откровенничать перед моими подругами. — Ты не подошла и даже не взглянула.

Мне хочется возразить: «Ты заставил меня ждать еще дольше», но он, разумеется, не поймет. К тому же видя, как он шаркает поношенными кроссовками «Нью беланс», я понимаю, что он не так уж и плох. Да, он эгоистичен, не слишком сообразителен, чересчур много пьет, флиртует с другими девушками и, хоть убей, не способен снять лифчик, не говоря уже обо всем остальном, но в будущем он непременно повзрослеет и сумеет сделать какую-нибудь девушку счастливой.

— Я не игнорирую тебя, Роб, просто…

Надув щеки, я шумно выдыхаю и умолкаю. Мне никогда еще не приходилось никого бросать, и в голове вертятся сплошные штампы. «Дело не в тебе, дело во мне». (Ничего подобного — дело в нем. И во мне.) «Давай останемся друзьями». (Мы никогда и не были друзьями.)

— Между нами все…

Я затихаю. Он щурится, словно пытается читать на иностранном языке.

— Ты ведь получила мою розу? На пятом уроке? Ты прочла записку?

Как будто это что-то исправит.

— Вообще-то нет. — Я пытаюсь сохранять терпение. — Пятый урок я прогуляла.

— Мисс Кингстон! — Элоди прижимает руку к груди и делает вид, что шокирована. — Я крайне разочарована вами.

Снова смешки.

Выразительно посмотрев на нее, я поворачиваюсь к Робу.

— Но дело не в этом. Дело в том…

— Я не получил твою розу.

Два и два Роб складывает очень медленно. Когда он думает, прямо видно, как шестеренки крутятся у него в мозгу.

Утром я кое-что исправила в Розовой комнате. Подошла к букве «К», внимательно переворошила розы Роба — мельком взглянув на розу Габби Хэйнес, его бывшей девушки, гласившую: «Ты обещал потусоваться вместе, красавчик. Я жду!» — и вынула свой цветок с крошечной запиской, над которой промучилась не один час.

Линдси шлепает Роба по руке, полагая, что мы шутим, и подмигивает.

— Немного терпения, Роб. Твоя роза уже в пути.

— Терпения? — Он хмурится, будто у этого слова гадкий привкус, скрещивает руки и смотрит на меня. — Все ясно. Розы не будет. Ты забыла или как?

Тон его голоса заставляет моих подруг прозреть. Они молча переводят глаза с Роба на меня и обратно.

Позвольте отступление: однажды он сделает совершенно счастливой какую-нибудь студенточку с большими сиськами по имени Бекки, которая будет не против, чтобы с ней обращались как с куском мяса.

— Нет, не забыла… — начинаю я.

Роб перебивает спокойным, очень тихим голосом, который сочится злобой — тяжелой, холодной и едкой:

— Ты столько распиналась о Дне Купидона — и сама же пошла на попятный. Как всегда.

У меня бурлит в животе, словно там переваривается целая корова, но я вздергиваю подбородок и устремляю взор на Роба.

— Как всегда? Ты о чем?

Он проводит рукой по глазам и внезапно кажется гадким. Я вспоминаю, как отец показывал фокус — проводил рукой по лицу и становился то веселым, то грустным в одно мгновение.

— Полагаю, ты в курсе. Ты не слишком-то любишь выполнять свои обещания…

— Психотревога, — предупреждает Линдси, вероятно пытаясь снять напряжение.

Отчасти получается. Я вскакиваю так быстро, что опрокидываю стул. Роб смотрит на меня с отвращением, пинает стул ногой — не сильно, но громко — и добавляет:

— Приходи, поговорим.

Он вылетает из столовой, но я больше не обращаю на него внимания. Я наблюдаю, как Джулиет плывет, скользит, парит, словно уже умерла и перед нами лишь разрозненные отрывки ее жизни.

В руках у нее ничего нет, ни единого цветка, только пухлый коричневый бумажный пакет, как обычно. Разочарование настолько тяжело и реально, что я ощущаю его вкус, горький комок в горле.

— …а потом вошел купидон с охапкой роз. Честное слово, не меньше трех дюжин, и все для Джулиет.

Я вихрем оборачиваюсь.

— Что ты сказала?

Элли чуть хмурится, услышав мой тон, но повторяет:

— Психе только что принесли огромный букет. В жизни не видела столько роз. — Элли хихикает. — Наверное, у нее появился маньяк-преследователь.