Прежде чем я упаду - Оливер Лорен - Страница 53

Бочонки по-прежнему стоят в углу, повсюду брошены полупустые стаканы, в которых плавают окурки, но музыка стихла, и дом кажется совершенно другим, когда нет людей. Я мысленно отмечаю множество мелочей, перелетаю от одной к другой, как шарик для пинг-понга: вышитая табличка над раковиной: «Марта Стюарт здесь не живет»; фотографии на холодильнике — Кент с родителями на каком-то пляже и незнакомые родственники, — старые открытки из Парижа, Марокко, Сан-Франциско; в застекленных шкафчиках ряды кружек с надписями вроде «Кофеин или жизнь» и «Время пить чай».

— Один кусочек пастилы или два? — уточняет Кент.

Мой голос звучит хрипло и странно. Все прочие впечатления накатывают одновременно; я слышу шипение молока в кастрюльке на плите; милое и заботливое лицо Кента становится четким; хлопья снега тают на его лохматых каштановых волосах. Одеяло у меня на плечах пахнет лавандой.

— Положу парочку, — решает Кент, снова поворачиваясь к плите.

Через минуту передо мной исходит паром огромная кружка (на этот раз с надписью «С шоколадом рай и в шалаше»), полная воздушного горячего шоколада — настоящего, а не из пакетика, — с большими поплавками пастилы. То ли я попросила об этом вслух, то ли Кент прочел мои мысли.

Усевшись напротив, он следит, как я пью. Изумительно вкусно, как раз в меру сладко, много корицы и еще чего-то непонятного. Я ставлю кружку на стол чуть менее дрожащими руками и задаю вопрос:

— Где Линдси? Она в порядке?

Я вспоминаю, как Линдси блевала у всех на виду, стоя на коленях. Должно быть, она совсем ополоумела. Она в жизни бы не сделала ничего подобного на людях.

— В полном, — кивает Кент, не сводя глаз с моего лица. — Ее увезли в больницу проверить на шок и так далее. Но с ней все будет хорошо.

— Она… Джулиет выскочила так быстро.

Закрыв глаза, я представляю белую вспышку. Когда я снова открываю их, у Кента такой вид, словно его сердце сейчас разорвется.

— Она… То есть Джулиет?.. — Он качает головой. — Ничего нельзя было сделать, — добавляет он тихо; я расслышала лишь потому, что знала ответ заранее.

— Я видела ее… — начинаю я и осекаюсь. — Могла схватить ее. Она находилась совсем близко.

— Это был несчастный случай.

Кент смотрит вниз. Вряд ли он действительно так думает.

Мне хочется возразить: «Нет, не был». В памяти всплывает ее странная полуулыбка и слова: «Может, в следующий раз, но вряд ли»; я закрываю глаза, пытаясь отогнать образ.

— А Элли? Что с ней?

— Все в порядке. Ни единой царапины.

Голос Кента становится громче, в нем появляется умоляющая нотка, и я понимаю: он пытается заставить меня замолчать, боится моего следующего вопроса.

— Элоди? — еле слышно шепчу я.

Кент отводит взгляд; на его скулах перекатываются желваки.

— Она сидела на пассажирском сиденье, — наконец сообщает он, как будто каждое слово причиняет ему боль. — На него пришелся почти весь удар.

Не так ли объяснят в больнице и моим родителям? «Столкновение, пассажирское кресло, удар». Я вижу, как Элоди наклоняется вперед и ноет: «Почему Сэм всегда сидит рядом с водителем?»

— Она?..

Продолжить я не в силах. Кент смотрит на меня, словно сейчас заплачет. Он выглядит старше, чем когда-либо раньше; его темные большие глаза полны грусти.

— Мне так жаль, Сэм, — тихо произносит он.

— Что ты имеешь в виду? — Я сжимаю кулаки так крепко, что ногти впиваются в кожу. — Ты намекаешь, что она… что она…

Я умолкаю, по-прежнему не в силах это озвучить, словно опасаясь накликать беду.

Кажется, слова режут Кенту язык, точно острые лезвия.

— Это было… это было мгновенно. Не больно.

— Не больно? — повторяю я дрожащим голосом. — Не больно? С чего ты взял? Откуда тебе известно? — В горле набухает комок. — Тебе так сказали? Что это было не больно? Можно подумать, это было обычно! Можно подумать, это было нормально!

Кент тянется через стол и берет меня за руку.

— Сэм…

— Нет! — Я отодвигаю стул и поднимаюсь; все мое тело трясет от ярости. — Нет. Не обещай мне, что все будет хорошо. Не убеждай, что ей было не больно. Ты не знаешь… понятия не имеешь… никто из вас понятия не имеет, как это больно. Это больно…

О ком я сейчас говорю — об Элоди или о себе? Кент встает и обнимает меня. Я утыкаюсь лицом ему в плечо и всхлипываю. Он крепко прижимает меня к себе и что-то бормочет в волосы, и, прежде чем я полностью уступаю и отдаюсь на волю потока темноты, у меня возникает престранная, глупая мысль, что моя голова и плечо Кента созданы друг для друга.

Произошедшее с Элоди и Джулиет кажется невыносимым, сознание заволакивает тяжелая пелена, и я рыдаю. Это вторая ночь подряд, когда я полностью теряю лицо перед Кентом, хотя он, конечно, даже не догадывается об этом. Мне следовало бы радоваться, что он не помнит, как прошлой ночью мы сидели в темной комнате, почти соприкасаясь коленями, но почему-то мне становится еще более одиноко. Я заблудилась в тумане, во мгле, и когда наконец понемногу прихожу в себя, то понимаю, что Кент поддерживает меня в прямом смысле слова. Мои ноги едва касаются пола.

Его губы зарылись мне в волосы, дыхание согревает ухо. Меня пронзает электрический разряд, от которого становится страшно и неловко, как никогда прежде. Я отстраняюсь, создавая между нами хоть небольшое расстояние. Однако он не убирает руки и продолжает меня обнимать, чему я рада. Он такой надежный и теплый.

— Ты до сих пор не согрелась, — замечает он и всего на долю секунды притрагивается к моей щеке тыльной стороной ладони, но когда отдергивает руку, я продолжаю чувствовать очертания его ладони, как будто ожог. — Ты насквозь промокла.

— Белье, — выпаливаю я.

Он морщит лоб.

— Что?

— Мое… гм, белье. В смысле, штаны, флиска и нижнее белье… набиты снегом. То есть теперь уже больше водой. Очень холодно.

Я слишком устала, чтобы испытывать смущение. Кент прикусывает губу.

— Оставайся здесь, — распоряжается он и кивает на горячий шоколад. — И пей.

Усадив меня на место, он исчезает. Я продолжаю дрожать, но, по крайней мере, могу удерживать кружку, не разливая шоколад по столу. Я не думаю ни о чем, кроме движения кружки к губам и вкуса шоколада, тиканья часов с нарисованной кошкой и маятником в виде хвоста и метели за окнами. Через несколько секунд возвращается Кент с безразмерной флиской, выцветшими трениками и сложенными «боксерами» в полоску.

— Это мои. — Он густо краснеет. — То есть нет. Я пока не носил их. Мне купила их мама… — Он осекается и сглатывает. — В смысле, я сам их купил только во вторник. Даже ценник на месте.

— Кент? — перебиваю я.

Он втягивает воздух.

— Да?

— Ради бога, прости, но… ты не мог бы помолчать? — Я указываю себе на голову. — У меня до сих пор шумит в голове.

— Прости, — выдыхает он. — Я немного выбит из колеи… Жаль, ничего другого нет.

— Спасибо.

Понимая, что он очень старается, я умудряюсь слабо улыбнуться.

Он кладет одежду на стол вместе с большим пушистым белым полотенцем.

— Я подумал, если ты еще мерзнешь, то могла бы принять душ.

При слове «душ» он заливается румянцем.

Я мотаю головой.

— Сейчас мне необходимо только одно: сон.

О сне я совсем забыла, и в этот миг испытываю огромное облегчение: надо просто уснуть.

Как только я усну, кошмар закончится.

И все же в груди нарастает тревога. Что, если на этот раз день не перемотается? Что тогда? Я вспоминаю об Элоди, и горячий шоколад поднимается к горлу.

Видимо, Кент замечает выражение моего лица, потому что опускается рядом на корточки, пытаясь заглянуть мне в глаза.

— Могу я что-нибудь сделать? Что-нибудь принести?

— Ничего, справлюсь. Это просто… шок. — Я с трудом сглатываю, стараясь снова не расплакаться. — Просто мне хочется… хочется перемотать все назад, понимаешь?

Он кивает и накрывает мою ладонь своей. Я не отдергиваю руку.

— Я обязательно помог бы, если б знал как, — заверяет он.