Игра Джералда - Кинг Стивен - Страница 47

Тут уже не случай замешан, сказала себе Джесси. А скоре фатальная судьба с ее роковым броском костей. Просто вышло так, что наш домик — такой приятный и милый домик на берегу озера станет героем новостей на протяжении всех ближайших выходных. Именно Дуг Роув и никто иной, в своем невероятно дурацком белом плаще, который я так ненавижу, будет болтать с экрана про то, как умерли многообещающий портлендский адвокат Джеральд Барлингейм и его жена Джесси. После Дуга последует переключение обратно на студию и Билл Грин приступит к обзору спортивных новостей и отнюдь не это будет самое отвратное, Джесси; не в стонах Женушки и не в зубовном скрежете Руфи. Дело все в том…

Джесси знала, о чем разговор. И спорить тут было бесполезно. Ее смерть станет еще одним мелким происшествием, тем, над чем, пробегая за завтраком глазами газету, вы качаете головой и говорите: Послушай-ка вот это, дорогой! и читаешь ему все от первой строчки до последней, пока он в это время поедает грейпфрут. Несчастные Джеральд и Джесси, им просто не повезло, но только на этот раз это случилось с ней самой. Крутящаяся колесом в ее голове бесспорная мысль о том, что все это одна ужасная ошибка, была абсолютно логична, но помогала мало. Поблизости не было представителя Комитета по Приему Жалоб, которому можно было бы объяснить, что идея приковаться наручниками к кровати принадлежала именно Джеральду и что по справедливости ее надо бы освободить и отпустить на волю. Если за эту ошибку требовался какой-то выкуп или расплата, то она готова была обсудить этот вопрос всесторонне, только не молчите, прошу вас, господа, сделайте хоть что-нибудь.

Откашлявшись, Джесси закрыла глаза и отчетливо проговорила в потолок:

— Господь? Я прошу у Тебя лишь минутку внимания, потому что я попала в беду. Есть ли у Тебя для меня минутка? Мне очень страшно и я в отчаянии. Я молюсь… во имя Иисуса Христа.

Попытавшись вспомнить молитву, она сумела воскресить в памяти только то, чему научила ее Нора Каллиган, тем словам, что в этом мире были на губах у любого мало-мальски соображающего что к чему бедолаги и доморощенного гуру: Господи, дай мне силы, чтобы принять то, что я не в силах изменить, смелость и решительность, чтобы изменить то, что я в силах изменить и мудрость, чтобы суметь понять разницу. Аминь.

Ничего не изменилось. Все осталось по-прежнему. Она не ощутила ни прилива силы или отваги, ни, тем более, внезапной умудренности. Она оставалась той же прикованной к кровати женщиной с бесчувственными руками и мертвым мужем, женщиной, состояние jnrnpni лучше всего было сравнить с жуткой ситуацией, в которой оказывается прикованный толстой цепью к заделанному в бетонную стену кольцу пес, несправедливо оставленный подыхать без надежды и без еды и питья под палящим солнцем на пыльном заднем дворе захудалой лачуги, в то время как его легкомысленный хозяин трубит в уездной кутузке положенные ему за езду без водительских прав и в нетрезвом виде тридцать дней.

— Прошу, пошли мне легкую смерть, — проговорила она низким, дрожащим голосом. — Если, Господи, мне суждено умереть, то пускай конец мой будет быстрым. Я не вынесу долгих мучений.

А вот думать о том, как ты будешь подыхать, не самое лучшее, детка, чем ты могла бы заняться в данной ситуации. Голос Руфи помолчал, потом добавил: Потом, кто сказал, что ты обязательно отбросишь копыта? Все еще может сложиться совсем по-иному.

Хорошо, никаких возражений — жизнь однозначно лучше смерти. Но что это за жизнь и как ей вернуть свою прошлую жизнь себе обратно?

Никак, просто продолжай жить, ответили Руфь и Женушка Барлингейм одновременно.

Хорошо, я больше не хочу умирать. Что вновь возвращает нас к вопросу овладения руками.

Мои руки онемели, потому что я провисела на них всю ночь. И я продолжаю висеть на них. Первым делом мне нужно снять с рук вес своего тела.

Вновь пошевелившись, она решила толкнуть вперед и вверх свое тело, сразу же неожиданно обнаружив, что ноги ее так же оказываются ей служить, испытала прилив черного ужаса. Обезумев и потеряв над собой на несколько мгновений контроль, снова придя в себя, она поняла, что вовсю молотит ногами по покрывалу, по простыням и матрасу, сминает и толкает от себя все это пятками. Она уже задыхалась, словно велосипедист-марафонец, преодолевающий перед финишем последний склон крутой горы. Ее спина, поясница и ягодицы, тоже, оказывается, онемевшие, кололи сотни и тысячи острых иголочек возвращающейся чувствительности.

Страх разбудил ее окончательно, но только мнут пять или десять жутковатой аэробики, в стиле не отрывая зада от пола, привели в рабочее состояние ее сердце, наконец запустившееся на полную мощность. Первой ласточкой было легкое покалывание — где-то в глубине костных тканей и отдаленное и зловещее, словно приближающаяся, но еще далекая гроза — в ее руках.

Если больше ничего не поможет, детка, сосредоточь внимание на этих двух-трех оставшихся в стакане глотках воды. Помни, что ты никогда не сможешь ухватить стакан как следует, если не разберешься со своими руками и кистями и не заставишь их работать как следует. А так о водичке пока можешь забыть.

Первые бледные лучи наступившего утра Джесси встретила яростно толкая покрывало ногами. Ее мокрые от пота волосы прилипли ко лбу и сосульками свесились по щекам. Каждую секунду она сознавала — несколько отстраненно — что подобная неустанная активность неразумно расходует ее внутренний запас воды, но выбора у нее не было.

Потому что, детка, выбора у тебя просто нет — нет, и все тут.

Надоела ты мне со своей деткой, равнодушно сказала себе она. Заткни свой рот грязным носком, сука.

Ее старания увенчались тем, что мало-помалу ее спина начала двигаться вверх по покрывалу кровати. Для того чтобы немного сдвинуться вверх, Джесси напрягала мышцы живота и делала миниприседание. Угол, который составляли ее вскинутые вверх руки и лежащее тело, медленно сокращался, приближаясь к девяноста cp`dsq`l. Ее локти начали сгибаться и по мере того, как ее тело смещалось вверх, нагрузка от его веса на плечи и руки уменьшалась и иглы возвращающейся чувствительности проносились по рукам все чаще и чаще, задерживаясь все дольше. Приняв, наконец-то, сидячее положение, она не прекратила движение ногами, а продолжала колесить ими велосипед, стараясь держать на одном уровне ритм сердца.

Капля жгучего пота скатилась в ее левый глаз. Сморгнув пот, она нетерпеливо помотала головой, не переставая делать ногами велосипед. Иголки продолжали колоть руки, все сильнее, сильнее, уколы поднимались от ее локтей выше и выше и примерно через пять минут после того, как она приняла свое прежнее положение на кровати полулежа (со стороны она напоминала старающегося выглядеть крутым тинейджера, развалившегося на трех сидениях в кинотеатре), ее тело скрутила первая судорога. Ощущение было таким, словно бы ее внезапно ударили тупой стороной мясного тесака.

Резко откинув назад голову, так что в воздух с ее лица и волос влетел целый фонтан мелких капелек пота, Джесси пронзительно закричала. Когда она только набирала в легкие воздуху для того, чтобы вскрикнуть еще, ударила вторая судорога. Вторая судорога была еще сильнее первой. Казалось, словно бы кто-то обхватил и крепко перетянул ее левое плечо толстым кабелем, утыканным крупными осколками стекла, потом изо всех сил дернул в сторону и вверх. Джесси завыла, ее руки в наручниках стиснулись в кулаки с такой неожиданно дикой силой, что пара ногтей, впившихся в ладони, треснули и из них выступила кровь. Ее глаза, запавшие в темных глазницах, обведенных покоричневевшей одутловатой кожей, крепко зажмурились, но слезы из-под век все равно сумели просочиться и потекли, прокладывая себе дорожки, по ее щекам, смешиваясь с потом, вылившимся из ее разметавшихся в беспорядке волос.

Продолжай двигать ногами, детка — не останавливайся ни в коем случае!

Не называй меня деткой! — что есть сил заорала Джесси.

Бродячий пес, прокравшийся с первыми лучами рассвета к задней двери, при звуках ее голоса вскинул голову и остановился. На его морде отразилось почти комически удивленное выражение.