Игра Джералда - Кинг Стивен - Страница 27

Закатные Тропинки был семейным лагерем (хотя после трех поколений спонтанных наездов все увеличивающихся семейств ему можно было бы уже присвоить звание поселка) расположенным на северной оконечности озера Темное Пятно. Но в этом году им пришлось прервать девять традиционных недель пребывания там, потому что Виллу захотелось — всего разок, говорил он папе и маме тоном страдающего пожилого благородного гранда, прекрасно осознающим что лукавить с жнецами долее нет никакой возможности отпраздновать свой день рождения в компании не только своих родителей, но и друзей-сверстников.

Том Магот первым одобрил идею, дав свое согласие. Он, служивший биржевым брокером, разрывающийся между Портлендом и Бостоном, многие годы старался убедить свое семейство не верить слухам о том, что труд парней, отправляющихся на работу в галстуках и белых рубашках, есть сплошное дуракаваляние — вроде променадов по кондиционированным офисам и диктовка миленьким aknmdhmj`l в приемной очередных приглашений на ланч таким же счастливым бездельникам. Я работаю наравне с любым потным трудягой-фермером из графства Арусток, а то и поболее, — любил повторять им он. Держаться на плаву в море рынка совсем не просто, это работа тяжелая и напряженная, без дураков и всякой романтики, так что не верьте ничьим выдумкам. Правда состояла в том, что никому их них в жизни не доводилось ни от кого услышать ни одной выдумки в подобном духе, и все они как один (включая, скорее всего и маму, хотя она ни разу не сказала этого вслух), считали папину работу занятием скучнейшим до оскомины, и наверное только Мэдди думала по-другому, потому что чуточку в этом соображала.

Том настаивал на том, что отдых на озере необходим ему для того, чтобы оправиться от стрессов брокерской работы и что у Вилла будет предостаточно возможностей, чтобы всласть оттянуться напраздноваться на днях рождениях с друзьями после. Ведь в конце концов Виллу всего-то исполняется девять, а не девятнадцать. А кроме того, добавил Том, в этих вечеринках с друзьями в честь дня рождения не бывает никакого веселья, покуда ты не получаешь права опрокинуть в себя пинту-другую.

Таким образом просьба Вилла о разрешении отпраздновать день рождения в главном семейном обиталище на побережье скорее всего была бы отклонена, если бы не неожиданная поддержка Джесси (для Вилла поддержка более чем неожиданная; она была на целых три года его старше и иногда Виллу казалось, что она забывает что у нее вообще существует брат). Достаточно было ее мягкого и ненавязчивого намека на то, что было бы даже очень забавно вернуться ненадолго домой — всего денька на два, на три — и устроить вечеринку на свежем воздухе, с крокетом, и с бадминтоном, и с барбекю, и с китайскими фонариками, которые можно будет зажечь в сумерки, как идея моментально начала захватывать Тома. Он, всегда считавший себя упорным сукиным сыном с железной волей, частенько воспринимался другими как упрямый старый козел; но как не называй его, он всегда и во всем с огромным нежеланием сдвигался с места, раз уперев во что-то свои каблуки… и сжав челюсти.

Когда же дело доходило до того, чтобы сдвинуть Тома с места изменить о чем-то его мнение — то тут у младшей дочери всегда получалось лучше, чем у других. Удача неспроста сопутствовала Джесси — она ведала о тайных ходах и секретных дверях к сердцу отца, о которых остальные почему-то понятия не имели. Салли считала — и небезосновательно — что Джесси всегда была любимицей Тома, хоть тот и пребывал в полной глупейшей уверенности, что ему всегда удавалось тщательно скрывать это от остальных. В свою очередь Вилли и Мэдди смотрели на все по-своему, гораздо проще они были уверены, что Джесси бессовестно подлизывается к отцу, а тот несправедливо ей в этом потакает. Если папа однажды поймает Джесси с сигаретой, — сказал как-то годом позже Мэдди Вилл, после того как Мэдди именно за это крепко и обидно влетело, то он скорее всего просто купит ей зажигалку. Мэдди рассмеялась, согласилась и благодарно обняла брата. Но не они, ни мать представления не имели о том, что за тайна лежала между их отцом и средней сестрой, подобно болезненно-связующей пуповине.

Что касается Джесси, то она, взяв вдруг сторону своего котенка-братца, просто по-родственному сделала ему одолжение. Она совершенно не отдавала себе отчета в том (ни на секунду откровенно не признавшись себе), что ей просто до смерти хотелось убраться из Закатных Тропок и очень сильно хотелось вернуться домой. Внезапно она люто возненавидела озеро, которое так еще недавно страстно k~ahk` — в особенности за его специфический минеральный запах. Летом 1965-го она дошла до того, что несмотря на страшную жару в некоторые дни, почти не ходила купаться. По мнению Салли, причиной тут были ее формы — Джесси рано округлилась, как и сама Салли, и к двенадцати годам имела уже вполне женскую фигурку — но формы тут были ни при чем. Она давно уже привыкла к ним, понимая что ей далеко до постеров Плэйбоя в любом из своих вылинявших купальников от Джанзен. Нет, причиной тому не были ни ее грудь, ни бедра, ни попка. Виноват был запах.

Но какими бы ни были истинные причины, клубящиеся и колыхающиеся под спудом, Том Магот в итоге громогласно одобрил переезд своего семейства. И за сутки до дня рождения они вернулись на побережье, поднявшись пораньше по настоянию Салли (горячо поддержанной обеими дочерьми), для того чтобы успеть приготовиться к вечеринке. И настал день 14-го августа, являющийся общепризнанным апофеозом лета в Мэне, день под вылинявшим голубым куполом неба в жирненьких белых облачках, освежаемый солоновато пахнущим бризом.

Вдали от побережья — там, где находился Озерный Край, где стояли Закатные Тропки на берегу озера Темное Пятно, где семейный домик был построен еще дедом Тома Магота в далеком 1923-м — озера, леса, затоны, пруды и бочажки прели в тридцати пяти градусной жаре при влажности близ точки насыщения, в то время как на побережье стояло всего только двадцать восемь. Дополнительным бонусом был морской бриз, разгоняющий воздушную влагу до терпимого состояния и сносящий москитов и песчаных мушек. На лужайке было полно ребятишек, не только дружков Вилла, но и девушек-подружек Мэдди и Джесси, и на некоторое время между ними даже установилось нечто вроде mirabile dictu благосклонное взаимопонимание и взаимодействие. Не возникло ни единого спора или ссоры и в пять часов пополудни, поднося к губам свой первый в этот день мартини, Том, быстро взглянув на Джесси, стоящую неподалеку с крокетным молотком на плече, похожим на залихватское ружье часового (и находящуюся определенно на расстоянии отличной слышимости всего, что могло быть сказано в разговоре мама-папа, последующая часть которого возможно и была специально предназначена для нее в виде комплимента на срыв банка), сказал, обратившись к жене, что, мол, идея на самом деле была просто отличная. Так именно он и сказал.

Более чем отличная, подумала про себя Джесси. Абсолютно отличная и совершенно клевая, если говорить начистоту. Даже при том, что она не это на самом деле думала и не совсем так считала, было опасно говорить подобное вслух; не хватало только сглазить. А на самом деле она думала, что денек удался просто на славу, во всех отношениях — теплый и нежаркий и нежный, точно зрелый в самый раз персик. Даже песенка, ревущая в переносном проигрывателе Мэдди (который, эту Великую и Ужасную Неприкосновенную Икону, старшая сестричка Джесси с помпой вынесла в патио по такому случаю) не могла испортить общую картину. Пребывая в полной уверенности, что она никогда и не при каких обстоятельствах не полюбит Марвина Гэя точно так же как теперь она была уверена и в том, что весь остаток жизни будет ненавидеть этот слабый минеральный запах озерной воды, поднимающийся в жаркие летние дни — она готова была согласиться, что эта его песня ничего. Я сбегу от тебя, если ты не станешь милашкой со мной… прощай; тухловато, но не обломно.

Стояло 14 августа 1965-го, день который был, который по сию пору оставался в памяти женщины, лежащей прикованной наручниками к кровати в домике на берегу озера находящегося в сорока милях от Темного Пятна (но с тем же самым минеральным запахом воды, этим rpebnfm{l, несносным духом, возникающим в жаркие и тихие летние деньки), тем самым днем, когда она, двенадцатилетняя девочка, наклонившись для того, чтобы точнее послать к очередным воротцам крокетный шар, не замечая своего братца Вилла, подкрадывающегося к ней сзади, соблазненного ее задком, превратившимся для него в притягательную мишень, которую мальчишка, проживший всего по году за каждое вбрасывание в бейсбольном матче, не мог позволить себе игнорировать, и часть ее сознания, осознающая то, что он уже близко, с ужасом ожидала, когда швы сна наконец разойдутся, превратив его в рвущийся наружу кошмар.