Обручальное кольцо - Морган Сара - Страница 12

– Как ты назвала меня? «Бип»? Что значит «бип»?

– Это просто замена грубого слова, которое я не желаю произносить вслух, – сообщила Келли, вытаскивая еще несколько лимонных долек из своего стакана. – В телевизионных передачах все ругательства заменяются звуком «бип». Я поступаю так же.

– И какое же ругательство ты имела в виду?

– Ты же умный человек, Алекос. Догадайся.

– Ты сама не знаешь?

– Разумеется, знаю, – ответила она, неспешно потягивая лимонад. – Но я всегда тщательно слежу за своей речью. Не хочу сказать что-либо неуместное при детях. Я стараюсь не ругаться, даже если меня провоцируют.

– По-моему, ты когда-то назвала меня подонком.

– Вообще-то ты сам себя так назвал. Я лишь согласилась. Это было приятно, не скрою, – сказала Келли, прикладывая прохладный стакан к своей разгоряченной коже. – Так зачем ты заставил меня лично привезти кольцо? Почему не нанял курьера или не попросил кого-нибудь из сотрудников? Вряд ли все они чистят лимоны.

– Потому что мне была нужна ты, а не кольцо.

Сердце Келли замерло, и Келли поспешила поставить стакан на столик, ибо ее руки так сильно дрожали, что едва могли его удержать.

– Четыре года назад ты так не считал.

– Считал.

Она взглянула Алекосу в глаза, строго приказывая себе не верить ни единому его слову.

– У тебя интересный способ проявлять свою заинтересованность.

– Ты первая женщина, которой я решился сделать предложение.

– Но не последняя.

– Я не предлагал Марианне замужество.

– Но собирался.

– Я больше не желаю слышать ее имя. Она не играет никакой роли в наших с тобой отношениях. Скажи мне, почему у тебя темные круги под глазами?

– Темные круги под глазами у меня из-за тебя. Борьба с тобой утомляет.

– Тогда прекрати бороться.

Зачем? Чтобы выставить себя на посмешище так же, как и в первый раз? Броситься в объятия к мужчине, который не желал ее? Нет. Ни за что, даже принимая во внимание тот факт, что она носит его ребенка.

– Если ты ожидаешь, что я просто сдамся, то тебя постигнет жестокое разочарование. Я никогда не стану покорной.

– Мне не нужна покорность. Мне нужна честность.

– Странно слышать это от тебя. Когда ты сам говорил мне, что в действительности чувствуешь?

Лишь легкое подрагивание мускула на лице Алекоса выдавало степень его напряжения.

– Мне действительно трудно открыться, – медленно произнес он. – Я не такой, как ты. Ты всегда говоришь, что думаешь.

– Так я решаю свои дела.

– А я решаю все вопросы в одиночестве всю жизнь. У меня никогда не возникало желания с кем-то поделиться.

Келли снова взяла свой стакан.

– Тогда я могу отправляться домой, – заключила она.

– Нет. Есть вещи, которые я хочу рассказать тебе. Вещи, которые я должен был сообщить еще четыре года назад.

Судя по его тону, разговор не предвещал ничего хорошего.

– Я стану тебя ненавидеть за то, что ты собираешься мне сказать? – вяло спросила она.

– Я думал, ты уже ненавидишь меня.

– Так и есть. Поэтому можешь начинать. Я не люблю все это напряженное ожидание. Ненавижу, когда ведущий шоу говорит: «А победителем становится…», а потом долгая-долгая пауза, а ты сидишь и думаешь: «Боже, да назовите вы уже это имя».

Осознав, что Алекос смотрит на нее как на сумасшедшую, Келли пожала плечами.

– Что? В чем дело? – спросила она.

Алекос медленно покачал головой:

– Ты никогда не говоришь того, чего я ожидаю услышать.

Келли со стуком опустила стакан на стол.

– Я просто хочу, чтобы ты сказал, что хотел, пока ожидание не убило меня! Я опозорила тебя? Я слишком много болтала? Была неряшлива? – перечислила она причины, по которым Алекос оставил ее четыре года назад. – Я слишком много ем?

– Я обожаю твое тело, нахожу привычку разбрасывать вещи удивительно милой, меня всегда изумляло и завораживало твое умение говорить то, что думаешь, и ты никогда не позорила меня.

Она отчаянно пыталась придержать внезапно возникшую надежду, которая рвалась наружу, словно щенок.

– Я никогда не позорила тебя? Ни разу?

– Ни разу, – подтвердил Алекос, в то время как его взгляд остановился на ее губах. – По-моему, это я тебя постоянно смущал.

Келли густо покраснела.

– Только когда мы занимались этим средь бела дня. Почему так говорят – средь бела дня? Разве он бывает черным? – нервно принялась болтать она, но тут же осеклась, когда Алекос устало провел рукой по лицу.

– Я пытаюсь тебе кое-что сказать, и это совсем не легко, – признал он.

– Пожалуйста, продолжай! Тебе вредно так переживать. Из-за стресса в артериях возникают бляшки.

Алекос сделал глубокий вдох:

– Утром в день свадьбы я прочитал интервью, которое ты дала одному журналу. В нем рассказывалось о том, чего ты хочешь в этой жизни.

Келли попыталась вспомнить, что именно она тогда наболтала:

– Представители прессы гонялись за мной повсюду. Вероятно, тот факт, что ты раньше никому не предлагал руку и сердце, сделал меня интересной для них.

– Ты тогда сказала, что все, о чем мечтаешь, – это семья. Ты сказала, что хочешь четырех детей.

– Верно, – согласилась Келли, размышляя, не пора ли сказать ему о том, что один ребенок был уже на подходе. – Как минимум четырех детей.

Бормоча что-то на греческом, Алекос положил руку себе на затылок.

– Когда я увидел это интервью, я осознал, что мы погрузились в эти отношения с головой, ни разу даже не задумавшись о будущем. Нас тогда волновало только настоящее. Я понятия не имел, о чем ты мечтала до того, как прочитал об этом в журнале, – продолжал он хриплым от волнения голосом. – И в тот миг понял, что мы хотим разных вещей.

– Тебе нужно было рассказать мне сразу. Я иногда забываю, что ты грек. А у вас принято иметь большие семьи, не так ли? Возможно, четыре ребенка было бы для тебя недостаточно. Мы можем завести больше. Я не переживаю из-за этого. Я учу тридцать детей в школе! Скольких ты бы хотел?

На мгновение Алекос прикрыл глаза.

– Келли…

– Меня это не пугает. Я люблю детей. Я даже не буду заставлять тебя менять подгузники…

– Келли, – твердо произнес Алекос, крепко хватая ее за плечи и заставляя прислушаться к его словам. – Я не хочу иметь большую семью. Я вообще не хочу иметь семью.

– Но… – выдавила из себя Келли, но Алекос не дал ей договорить.

– Я пытаюсь сказать, что не желаю заводить детей. Я никогда этого не хотел.

Глава 5

– Боже, сделайте же что-нибудь! – грозно прорычал Алекос, с негодованием глядя на местного врача. Последнему было, по-видимому, лет семьдесят, и он обладал двумя скоростями – низкой и нулевой. Судорожно пытаясь отыскать в кармане телефон, Алекос думал, сколько времени займет перелет хорошего терапевта из Афин. – Она сильно ударилась головой!

– Потеряла ли она сознание от удара? – спросил доктор.

Дрожа от нетерпения, Алекос мысленно вернулся к тому ужасному моменту, когда Келли упала, ударившись головой об отполированный мраморный пол.

– Нет, потому что она еще успела несколько раз назвать меня «бипом».

– «Бипом»?

– Не важно. Факт в том, что она не сразу потеряла сознание. Я отнес ее в эту комнату, и с тех пор она лежит здесь.

Задумчиво взглянув на Алекоса, доктор дотронулся до синяка на лбу Келли.

– Почему она упала? – спросил старик.

Алекос почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Это будет самая неприятная беседа за всю его жизнь.

– Келли поскользнулась на гладкой плитке, когда бежала, – ответил он.

– А почему она бежала? – не унимался пожилой врач.

Два пунцовых пятна появились на щеках Алекоса.

– Кое-что очень расстроило Келли, – сквозь стиснутые зубы признал он, спрашивая себя, зачем нужно что-то объяснять доктору, который, судя по возрасту, знал Гиппократа лично. – Я расстроил ее.

Не показывая ни тени удивления, доктор полез в свою сумку и извлек оттуда таблетки.