Дверь - Кинг Стивен - Страница 2

— Знаю, — сказал Ричард и, помедлив, попросил: — Покажи мне руки.

— Нет. — Ответ получился поспешным и резким. — Нельзя позволять им смотреть. Я же тебе говорил.

— Но ведь прошло целых пять лет. Почему же именно теперь? Ты можешь мне объяснить?

— Не знаю я1 Не знаю! Что бы это ни было, но у этой дряни, видимо, просто длительный инкубационный период. И потом, кто может утверждать, что я подцепил ее там? Если нужно, я покажу тебе руки, — мне нелегко далось это обещание. — Но только в том случае, если это действительно будет нужно.

Ричард поднялся и взял трость. Казалось, он постарел и осунулся.

— Схожу за багги. Поедем искать мальчишку.

— Спасибо, Ричард.

Он пошел к изъезженной грунтовой дороге, ведущей к его хижине. Ее крыша виднелась из-за Больших дюн, протянувшихся почти вдоль всего острова. У мыса по ту сторону залива небо стало мрачного темно-фиолетового цвета, и до меня донеслись едва слышимые раскаты грома.

Я не знал, как звали мальчика, просто время от времени перед закатом я видел его бредущим вдоль берега с ситом под мышкой. Он был почти черным от загара и одет только в потертые обрезанные джинсы. На дальней стороне острова есть общественный пляж, и, терпеливо просеивая песок в поисках мелких монет, предприимчивый молодой человек в удачный день может набрать там долларов пять. Иногда я махал ему рукой, и он махал мне в ответ; оба мы разные, чужие друг другу люди, и в то же время — земляки, постоянные жители этих мест на фоне толпы не считающих деньги, разъезжающих в «кадиллаках» шумных туристов. Думаю, он жил в маленькой деревушке, теснившейся вокруг почты в полумиле от моего дома.

Когда он появился в тот вечер, я уже около часа неподвижно сидел на веранде, наблюдая за берегом. Перед этим я снял бинты. Зуд был нестерпимым, и всегда становилось легче, когда они могли смотреть сами.

Это ни с чем не сравнимое ощущение: будто я — слегка приоткрытая дверь, и через нее они заглядывают в мир, который ненавидят и которого боятся. Но хуже всего было то, что и я видел как они. Представьте, что ваше сознание перенесено в тело обычной мухи, и эта муха смотрит вам же в лицо тысячью своих глаз. И тогда вы, возможно, поймете, почему я бинтовал себе руки, даже когда рядом не было никого, кто бы мог их увидеть.

Все началось в Майами. Я ездил туда на встречу с Крессуэллом, контрразведчиком. Раз в год он устраивает мне проверку — как и всякий, кто как-то связан с космосом, я в свое время имел доступ к секретным материалам. Не знаю, что уж он выискивает; может, бегающие огоньки в глазах или алый знак у меня на лбу. Бог знает, к чему все это. У меня и так до неприличия большая пенсия.

Мы с Крессуэллом сидели у него в гостинице на террасе, что-то пили и обсуждали будущее нашей космонавтики. Было около трех часов дня. Вдруг мои пальцы стали зудеть. Это произошло мгновенно, как будто включили ток. Я пожаловался Крессуэллу.

— Ну что, все-таки подцепили какую-то дрянь на своем паршивеньком островке? — усмехнулся он. — Может быть, дотронулись до ядовитого плюща?

— Да у нас на Ки-Каролайн, кроме карликовой пальмы, ничего не растет, — ответил я. — А что, если причина в другом и ей уже не один год?

Позже вечером я, как обычно, подписал все тот же знакомый документ («Настоящим удостоверяю, что я не получал, не передавал и не разглашал информацию, которая могла бы…») и отправился назад на остров. У меня старенький «форд», оборудованный тормозами и акселератором с ручным управлением. Я люблю эту машину, потому что чувствую себя в ней самостоятельным.

Обратный путь предстоял довольно долгий. Когда я свернул с шоссе N 1 на дорогу, ведущую к острову, я едва не сходил с ума — руки нестерпимо чесались. Если вы знаете, как заживает глубокая рана или швы после операции, то поймете, какой страшный зуд я тогда испытывал. Такое ощущение, словно какие-то живые существа копошатся у тебя внутри и ковыряют твою кожу, чтобы выбраться наружу.

Солнце почти зашло, и я внимательно осмотрел руки в тусклом свете приборного щитка. Кончики пальцев теперь покраснели. Чуть-чуть повыше подушечек на пальцах, где обычно бывают мозоли, если играешь на гитаре, появились правильные красные кружочки. Раздражение оказалось и между суставами на двух других фалангах каждого пальца, Я прижал пальцы правой рукой к губам и тут же отдернул с внезапно появившимся отвращением. Безотчетный цепенящий ужас перехватил мне горло. Кожа в красных кружочках была горячей и воспаленной, она стала мягкой, как гнилое яблоко.

Оставшуюся часть пути я все пытался убедить себя, что и впрямь дотронулся до ядовитого плюща. Но вместе с тем меня преследовала и другая ужасная мысль. Когда-то давно, в детстве, у меня была тека, которая последние десять лет своей жизни провела взаперти в одной из комнат верхнего этажа. Еду ей носила моя мать, и нам было запрещено даже говорить о ней. Позднее я узнал: у нее была болезнь Хансена — проказа.

Добравшись домой, я позвонил доктору Фландерсу, но вместо него застал секретаршу. Доктор Фландерс уехал на рыбалку, но если у вас что-то срочное, доктор Балленджер…

— Когда вернется доктор Фландерс?

— Самое позднее завтра во второй половине дня. Это вас..,?

— Конечно, Я медленно нажал на рычаг, а потом набрал номер Ричарда. Подождав гудков десять, я положил трубку. Потом посидел еще немного, раздумывая, что делать дальше. Зуд усилился.

Я подкатил кресло к книжному шкафу и достал потрепанную медицинскую энциклопедию, которая хранилась у меня с незапамятных времен. Но то, что я прочитал, привело меня в бешенство: у меня могло быть все, что угодно, или ничего.

Я откинулся назад и закрыл глаза. Я слышал, как тикают старинные корабельные часы на полке у противоположной стены; высокий, пронзительный свист реактивного лайнера на пути к Майами; слышал свое ровное дыхание. Я по-прежнему смотрел в книгу.

Осознание происходящего пришло постепенно и затем обрушилось на меня с устрашающей стремительностью: мои глаза были закрыты, но я продолжал смотреть в энциклопедию. Передо мной было безобразное смазанное и перекошенное, но при этом вполне знакомое изображение книги. И смотрел на нее не я один.

Я быстро открыл глаза, чувствуя, как сжалось сердце. Ощущение постороннего присутствия немного отступило, но не совсем. Я смотрел в книгу и своими собственными глазами видел там, естественно, самые обычные буквы и таблицы, и в то же время я видел ее другими глазами и в ином ракурсе. И видел я даже не книгу, а какой-то чужеродный предмет, нечто отвратительное и зловещее.

Я медленно поднял руки к лицу, с ужасом заметив, что моя комната изменилась, словно в кошмарном сне.

Я вскрикнул.

Сквозь трещины на пальцах смотрели глаза, И я видел, как эти трещины расширяются и плоть послушно отступает, повинуясь упрямому стремлению глаз протиснуться на поверхность.

Однако не это заставило меня вскрикнуть. Я взглянул на себя и увидел чудовище.

Багги спустился с холма, и Ричард остановил его перед верандой. Мотор ревел и отрывисто тарахтел. Я спустил каталку с крыльца по специальной дорожке справа от ступенек, и Ричард помог мне забраться в машину.

— Ну что ж, Артур, — сказал он, — показывай дорогу. Куда поедем?

Я показал на берег, где у воды кончается гряда Больших дюн. Ричард кивнул. Задние колеса подняли тучу песка, и мы тронулись. Обычно я успевал еще подшутить над тем, как Ричард водит машину, но сегодня было не до того. Меня переполняли другие мысли и чувства: им не нравилась темнота, и я ощущал, как они напрягаются, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь бинты, чувствовал, как они хотят заставить меня снять повязки.

С ревом подпрыгивая, багги мчался по песку к воде, и казалось, мы просто перелетаем с одной дюны на другую. Слева, окруженное кровавым ореолом, садилось солнце. Впереди, со стороны залива, на нас двигались грозовые тучи. То и дело поверхность воды озарялась раздвоенными молниями.

— Направо, — сказал я. — Возле вон того навеса.