Дорожные работы - Кинг Стивен - Страница 25

– Я не могу тебе этого объяснить, – сказал он. – Я прислушивался к самому себе. Но люди говорят сами с собой на другом языке, и если попытаться облечь его в слова, то получается какое-то дерьмо собачье. Но я абсолютно уверен, что поступил правильно.

Орднер неотрывно буравил его взглядом.

– А о Мэри ты подумал?

Он молчал.

– Иди домой, Барт, – сказал Орднер.

– Чего ты хочешь, Стив?

Орднер нетерпеливо помотал головой.

– Наш разговор окончен, Барт. Если ты хочешь почесать языком, отправляйся в бар и найди там себе какого-нибудь собутыльника. Он тебя внимательно выслушает.

– Чего тебе от меня надо?

– Только одного: чтобы ты убрался отсюда и отправился домой.

– Тогда чего тебе надо от жизни? Что тебя с ней связывает, отвечай!

– Иди домой, Барт.

– Отвечай мне! Чего ты хочешь? – Он настойчиво смотрел Орднеру прямо в глаза.

– Я хочу того же, чего хотят все, – спокойно ответил Орднер. – Иди домой, Барт.

Он вышел не оглядываясь. Больше в этом кабинете он ни разу не побывал.

Когда он добрался до «Подержанных автомобилей Мальоре», валил густой снег. Почти все встречные машины ехали с зажженными фарами. Дворники ритмично поскрипывали, и подтаявший снег стекал по трехслойному стеклу машины, словно чьи-то слезы.

Он поставил машину на задворках и пошел по направлению к конторе. Прежде чем войти, он изучил свое призрачное отражение в дверном стекле и соскреб с губ облепившую их тонкую розовую пленку. Встреча с Орднером вывела его из себя куда больше, чем он мог предвидеть. Он купил в аптеке пузырек «Пепто-Бисмола» и по дороге сюда опустошил его, по крайней мере, наполовину. Вот такие дела, Фред, теперь, наверное, неделю срать не придется. Но Фредди не было дома. Должно быть, отправился навещать родственников Монохана в окрестностях Бомбея.

Женщина за арифмометром наградила его странной задумчивой улыбкой и махнула в направлении кабинета.

Мальоре был в одиночестве. Он читал «Уолл-Стрит Джорнел». Когда он вошел, Мальоре швырнул газету в корзину для бумаг, и она, прошелестев над столом, приземлилась в нее с глухим стуком.

– Все это катится к чертовой бабушке, – сказал Мальоре, словно продолжая некий внутренний диалог, начатый некоторое время назад. – Все эти брокеры, торгующие ценными бумагами, – просто старые калоши. Правильно Пол Харви говорит. Подаст ли президент в отставку? Подаст? А, может, не подаст? Или все-таки подаст? Обанкротится ли «Дженерал Электрик» в связи с энергетическим кризисом? От всего этого дерьма у меня задница начинает болеть.

– Да, это точно, – сказал он, толком не представляя себе, с чем именно он соглашается. Он чувствовал себя немного не в своей тарелке и к тому же не совсем был уверен в том, что Мальоре помнит, кто он такой. А что он ему скажет?

Я тот самый парень, который назвал вас вчера моржовым хреном, помните? Сказать по правде, не самое удачное начало для делового разговора.

– Снег пошел сильнее, да?

– Да.

– Я терпеть не могу снег. Мой брат, так тот вообще отправляется каждый год в Пуэрто-Рико первого ноября и остается там до пятнадцатого апреля. Ему там принадлежат сорок процентов одного отеля. Говорит, что должен присматривать, как работают его капиталовложения. Этакий говнюк. Да он за своей задницей не может толком присмотреть, после того как посрет, а тут придумал тоже – капиталовложения… Чего тебе надо?

– Простите? – Он вздрогнул и почувствовал себя как-то неудобно.

– Ты приехал ко мне, чтобы что-то у меня получить. Как я могу достать тебе то, что ты хочешь, если я не знаю, что это такое?

Он с удивлением обнаружил, что не может ответить на этот откровенный вопрос. Казалось, что у слова, обозначавшего то, в чем он нуждался, слишком много углов, чтобы он мог вытолкнуть его изо рта. Он вспомнил об одной своей шалости, которую совершил еще ребенком, и улыбнулся уголками рта.

– Что там такого смешного? – заинтересовался Мальоре. – Давай, выкладывай.

– Однажды, когда я был еще ребенком, я засунул йо-йо [5] себе в рот, – сказал он.

– И это, по-твоему, смешно?

– Нет, не это. Я потом не мог его вынуть – вот это смешно. Мама отвела меня к доктору, и он вынул эту штуку. Он ущипнул меня за задницу, а когда я разинул рот, чтобы завопить, он просто выхватил ее двумя пальцами.

– Лично я не собираюсь тебя щипать за задницу, – сказал Мальоре. – Что тебе нужно, Доуз?

– Взрывчатые вещества, – сказал он.

Мальоре внимательно посмотрел на него, потом закатил глаза и хотел было что-то сказать, но в последний момент передумал и задумчиво почесал подбородок. – Взрывчатые вещества, стало быть, – сказал он, наконец.

– Да.

– Я знал, что у этого парня крыша поехала, – сказал Мальоре, обращаясь к самому себе. – Когда ты ушел, я еще сказал Питу: вот парень, который нарывается на несчастный случай, прямо-таки лезет на рожон. Так ему и сказал.

Он ничего не ответил. Фраза о несчастном случае напомнила ему о Джонни Уокере.

– Ну ладно-ладно, хорошо, ответь мне только на один вопрос: для чего тебе нужны взрывчатые вещества? Ты что, хочешь взорвать египетскую торговую выставку? Или положить взрывчатку в самолет? Или, может быть, просто-напросто отправить в ад свою любимую тещу?

– Я бы не стал тратить на тещу взрывчатку, – ответил он, и оба они засмеялись, но атмосфера продолжала оставаться напряженной.

– Так в чем же дело? Кто тебе насолил?

– Никто мне не насолил, – ответил он. – Если бы дело было только в этом, если бы я хотел кого-нибудь убить, я бы просто купил пистолет, и все. – Тут он вспомнил, что он уже купил пистолет, и не только пистолет, но и винтовку, и его закормленный «Пепто-Бисмолом» живот вновь почувствовал себя неспокойно.

– Так зачем же тебе взрывчатые вещества?

– Я хочу взорвать дорогу.

Мальоре посмотрел на него с откровенным недоверием. Все его эмоциональные проявления отличались некоторой преувеличенностью, словно он приспособил свой характер к увеличительным свойствам своих очков. – Итак, ты хочешь взорвать дорогу. Какую дорогу?

– Она, вообще-то, еще не построена. – Он начал получать от этого разговора своего рода извращенное удовольствие. Кроме того, это ведь оттягивало предстоящее ему неизбежное объяснение с Мэри.

– Итак, ты хочешь взорвать дорогу, которая, вообще-то, еще не построена. Боюсь, мистер, я тебя принял не за того, кто ты есть. У тебя не просто крыша поехала. Ты – самый обыкновенный природный псих. Можешь ты объяснить, чего ты, наконец, хочешь?

Тщательно выбирая слова, он сказал:

– По решению городского совета строится дорога, которую называют новым участком 784-й автострады. Когда она будет закончена, автострада будет проходить прямо через город. По целому ряду причин, в которые я не хочу вдаваться, – потому что не могу, – эта дорога уничтожила к чертовой матери двадцать лет моей жизни. Это…

– Потому что они собираются снести прачечную, в которой ты работаешь, и дом, в котором ты живешь?

– Откуда вы это знаете?

– Я же тебе говорил, что я тебя проверю. Ты что, подумал, что я шучу? Я даже знал, что ты потеряешь свою работу. Может быть, даже раньше тебя самого.

– Нет, я знал об этом еще месяц назад, – машинально возразил он.

– Хорошо, объясни мне, пожалуйста, как конкретно ты собираешься все это осуществить? Может быть, ты просто собираешься проехаться вдоль строительства, поджигая бикфордовы шнуры своей сигарой и швыряя из окна машины связки динамитных шашек?

– Нет. Когда бывает праздник, они оставляют свои машины на месте работ. Я хочу их все подорвать. Кроме того, есть еще три новых эстакады. Их я тоже хочу взорвать.

Мальоре вылупился на него расширившимися от удивления глазами. Так он смотрел на него довольно долгое время. Потом он откинул голову и расхохотался. Живот его трясся, а пряжка его брючного ремня ходила вверх и вниз, словно щепка на поверхности бурного ручья. Его хохот был громким, искренним, сочным. Он хохотал до тех пор, пока слезы не брызнули у него из глаз, и тогда он вынул откуда-то из внутреннего кармана огромный носовой платок нелепого вида и вытер их. Он стоял и смотрел, как Мальоре смеется, а потом вдруг почувствовал внезапную уверенность в том, что этот толстый человек в очках с сильными линзами обязательно добудет ему взрывчатые вещества. Он продолжал наблюдать за Мальоре, улыбаясь одними уголками рта. Он не возражал против смеха. Сегодня смех звучал хорошо.