Страховочный вариант - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 5

– Послушайте, вы можете двери открыть? Я действительно из милиции.

Щёлкнул замок, я показал в щель удостоверение, и двери, наконец освобождённые от цепочки, отворились. На пороге стояла женщина лет сорока пяти в накинутой на плечи шерстяной шали. Мне почему-то вспомнились стихи Есенина.

– Зачем вам Сергей нужен?

– Вы, вероятно, его мать? – попробовал отгадать я.

– Да.

– А где Сергей?

– Он заболел.

– Стало быть, он дома?

– Нет.

– Ничего не понимаю, где же он тогда?

– Я хочу сначала знать, зачем он вам нужен.

– Пройдёмте на кухню.

Мы зашли в небольшую кухоньку. Я в двух словах обрисовал положение. Мать побледнела.

– Когда это было?

– В пятницу.

– Значит, всё из-за этого. А я не поняла ничего.

– Это мысли вслух?

– Я могу рассчитывать на вашу порядочность?

– А как вы думаете, что я отвечу?

– Ну да, да… Сергей в больнице.

– Что-нибудь серьёзное?

– Как вам сказать. Он в психушке. На Пряжке.

– А-а-а. И что с ним?

– Не знаю. У него никогда в жизни не было никаких припадков. А в пятницу вечером… кошмар, одним словом. Он кричал, на стены прыгал, пена изо рта. Я «скорую» вызвала. Он на врачей прыгать стал. Спеленали его санитары и в машину. Я звоню каждый день в больницу, а мне толком ничего не говорят. Так, температуру да общее состояние. А на отделение не пускают. Я понимаю, это же не обычная больница. Я сегодня туда собираюсь. Лечащий врач должен быть.

– А у него с этим всё в порядке? – я щелкнул себя по шее.

– Выпивал, конечно, но не пьянствовал.

– Да, любопытно, И что, за всю жизнь никаких заскоков?

– Что вы, ни учётов, ни больниц, ни травм головных. Не пойму, что случилось.

– А Михаила Комарова, ну, застрелили которого, вы случайно не знали?

– Не помню. У сына много друзей было.

– Ещё вопросик. Почему вы на порядочность намекнули?

– Ну, всё-таки, больница-то не обычная.

– Да, да, понимаю. И поэтому вы не хотели говорить, где он? Или не только поэтому?

Мать Максимова внимательно посмотрела на меня. Я не отвёл взгляд, так как не чувствовал за собой никакой вины.

– Дело всё в том, в тот вечер, в пятницу, мне показалось, что Сергей очень напуган. Он храбрый человек, но тогда весь трясся, как в лихорадке. Я спрашивала, что случилось, но он не отвечал, а потом этот припадок случился.

– А в тот день ничего необычного не было? Где он день провел, куда ходил?

– Днём дома сидел, звонил кому-то, болтал по телефону. Часов в восемь вечера ушёл, но куда не сказал, а где-то в одиннадцать вернулся весь возбуждённый.

– У него оружия, случайно, не было?

– У нас ружьё осталось от отца. Мой муж охотник был, три года назад умер от рака.

– А можно посмотреть, оно на месте?

– Пойдёмте в комнату.

Мы зашли в одну из комнат. Шторы были опущены, несмотря на то, что и так короткий зимний день не богат солнечным светом. Какая-то траурная обстановочка.

– Помогите мне.

Женщина приподняла сиденье раскидного дивана, и я подхватил его, задержав в верхнем положении. Максимова развернула лежащую в диване тряпку и изумленно застыла.

– Его нет. Ружья.

– Да ну?

– Оно здесь всё время лежало.

– И когда вы его видели в последний раз?

– Где-то с месяц. Хотя не уверена. Тряпку я не разворачивала.

– Обидно.

Я опустил крышку дивана и сел.

– Хорошие дела. У вас по поводу ружья никаких мыслей нет?

– Не знаю. Может, Сергей забрал?

– Ну, если домовой у вас не живет, то больше некому. Вы за эти дни, после его закладки в больничку, ничего интересного не заметили? Звонки, гости?

– Вы знаете, вчера днём, когда я дома была, приходил к нему какой-то парень, но я двери не открыла. Я боюсь незнакомым двери открывать. Время такое. Он постоял под дверью минут пять и ушёл. Я в окно потом смотрела. От дома машина отъехала, иномарка серебристая. И по телефону весь вечер звонили, но не говорили ничего. Номер наберут и молчат.

– Сторож – это основная работа Сергея? Других не было?

– Видите ли, у нас с ним последнее время отношения не очень были, так что он меня в свои дела не посвящал.

– Хорошо. Я запишу ваш телефон, и если что, перезвоню. Извините за беспокойство. Стоп, ещё секундочку. Вот мой телефон. Если вдруг опять кто придёт или позвонит, вы мне перезвоните, будьте добры. До свидания.

Я вышел в коридор, затем за дверь. На улице я опять ощутил покалывающее дыхание морозного дня и быстрым шагом, боясь замерзнуть, пошёл к трамваю.

Очередная загадка. Если Максимов грохнул Комарова, то зачем так резко сходить с ума? И что это за боец такой на серебристой иномарке, возможно, «Опеле»? Чтобы ответить на этот глупый вопрос, надо было повидаться с Серёжей. Придётся ехать в дурдом. Ничего перспективка. Перед такой экскурсией надо бы подкрепиться. Я зашёл в какую-то забегаловку, перекусил, оставив там полкошелька, и поехал на Пряжку. Естественно, на общественном транспорте. Если вы решили, что за время моего визита к Максимову у меня появилась машина, то глубоко ошиблись. Машину никто не подарил, а ехать пришлось далековато. Непонятно, почему Серёжу отвезли на Пряжку, а не на Обводный, что в двух шагах от дома? Хотя, может, мест не было. Народ дурнеет. В принципе, когда в нашем отделении нет мест в камере, мы отвозим задержанных к соседям. Так, возможно, и здесь. Пока я добирался, рассуждая о сумасшедших домах, о безобразном отношении работников транспорта к пассажирам и прочих не менее важных вопросах, прошёл час.

Вот, наконец, одолев решающие триста метров по заснеженной улице, я миновал мост через речку Пряжку и оказался перед проходной больницы.

Старый вахтёр, порывшись в своём журнале, сказал, что Максимов действительно находится в больнице, назвал номер отделения и палаты.

Я, присев на топчан, призадумался. Если Максимов – убивец, то довольно стремно разговаривать с ним сейчас на эту тему. Пожалуй, следует ограничиться общими вопросами, избегая упоминания о ружье и вечере прошлой пятницы.

Я вышел из проходной, отыскал нужный корпус, зашёл вовнутрь. Здание представляло собой весьма мрачное зрелище. Сводчатый потолок, кафель на стенах с зеленоватым оттенком, лестничные пролёты, огороженные мелкой решёткой. Зловещая тишина. Даже в Крестах, по-моему, приятнее.

По указателям на стенах я кое-как нашёл нужное отделение и остановился перед дверьми со звонком. Надеюсь, что здесь не придётся кричать через дверь, доказывая, что я представитель Министерства внутренних дел.

Я нажал звонок, через минуту к двери кто-то подошёл и открыл запоры. «Кем-то» оказалась медсестра в белом халате и со связкой здоровенных ключей на поясе.

– Что вы хотите?

– Я из милиции, хотел побеседовать с заведующим отделением.

– Пройдите в конец зала, первый кабинет слева. Сестра впустила меня. Мать честная, фильм ужасов. В огромном зале с высокими сводами и колоннами по всему свободному пространству стояли койки, между которыми как привидения бродили люди в полосатых халатах. Вернее, то, что раньше называлось людьми. Это было отделение, где лежали больные белой горячкой. Максимов влетел именно сюда. Люди-зомби с жуткими лицами, пустыми взглядами, сутулыми спинами гуляли, ничего не замечая, в проходах, задевая друг друга, падая и снова поднимаясь. Я с опаской двинулся к заветной двери, в любую секунду ожидая какого-нибудь сюрприза. Некоторые больные проводили меня угрюмыми взглядами. А может, я сам сумасшедший, а они все нормальные? Всё ведь относительно.

Лавируя меж койками, я дошёл до кабинета и быстро заскочил в дверь.

Заведующая была крепка сложением, что являлось показателем се профессионализма. Совладать с такими ребятишками мог только человек, сильный душой и телом,

Когда я объяснил, что хотел бы побеседовать с Максимовым и узнать, чем он приболел, она ухмыльнулась и произнесла:

– Ха, у них у всех один диагноз. – Она звонко щёлкнула пальцем под подбородком. – А лежит он в третьей палате с одним таким же. Через недельку переведём в общую.