Нити разрубленных узлов - Иванова Вероника Евгеньевна - Страница 9

Повторяет уже с ясно ощущаемой настойчивостью. Наверное, потому, что не слышит моего ответа. А мне, признаться, куда приятнее разглядывать стройные ноги в сложном кружеве голенищ, доходящих почти до… Словом, до того самого места. Чтобы добиться столь плотного прилегания, быстро твердеющий сок каббы наносят слой за слоем прямо на кожу, любовно разглаживая каждую капельку. И я искренне завидую тому счастливцу, что был допущен до священнодействия над прекрасным телом эссы Имарр.

– Эсса Конран?

Приходится все-таки оторвать взгляд от бесконечных серебряно-серых сапог и посмотреть в оливковые глаза.

– Вы отказываетесь от возмещения?

А что оно смогло бы мне дать? Несколько лишних монет, утяжеляющих кошелек? На них все равно не удастся купить достаточно вина, чтобы смыть гнилостный налет брезгливости, оставленный прошедшим днем на моих мыслях.

– Да, эсса. Отказываюсь.

Имарр удовлетворенно кивает, делая знак служке, ведущему записи, и тот с громким стуком ставит закрепительную печать на свитке, в котором подробнейшим образом изложено сегодняшнее происшествие. Чуть позже свиток, заверенный еще десятком уже личных печатей Перьев разного полета, спрячется в цельновыточенном деревянном футляре и отправится на долгое-долгое хранение в пропасть архивов Крыла попечения. И самое смешное, не сгинет там навсегда, потому что «выдохов» считают и пересчитывают тщательнее, чем сокровища личной казны императора. Как будто ждут той минуты, когда количество ушедших и вернувшихся сравняется и…

– Что ж, можете быть свободны.

Церемонно произнесенная фраза – всего лишь дань традициям, ведь ни я, ни Герто не находимся в подчинении у прекрасноликого Пера: Гражданская стража набирается исключительно из добровольцев, желающих пощекотать собственные нервы.

Когда-то давно «вдохов» выслеживали и отправляли либо в могилу, либо под строгий присмотр регулярные военные и полувоенные службы, но в один прекрасный день «врата мечты» вознамерились открыть для себя вельможные дети, имевшие в своем распоряжении не только земли и золото, но и собственную гвардию. Вспыхнула война. Непродолжительная, не особо кровопролитная, однако поставившая императора по другую линию фронта от его, казалось бы, самых верных подданных. Мятежные герцоги подписали ультиматум, в котором напоминали, что войска империи содержатся и на их подати тоже, стало быть, нарушается священное вассальное право. А законы, древние, как сам мир, гласят: если сюзерен не исполняет своих обязательств, он подлежит немедленному и беспощадному низвержению.

Император колебался недолго. Всего через месяц внял голосу разума и рыку боевых рогов. А еще через месяц вышел указ, что отныне заниматься розыском «вдохов» дозволено каждому гражданину империи. На свой страх и риск. «Вдохи» же соответственно могли как угодно защищать свое желание отправить дух на прогулку отдельно от тела. Чуть позднее слова императорского указа воплотились в создании Гражданской стражи, куда имели право записаться все желающие: и простые искатели приключений, и весьма знатные люди. Главное, никто из них не должен был быть обременен государственной службой. Проще говоря, под этим знаменем с прежних времен и по сей день собираются бездельники. Такие, как я.

Имарр уходит, шелестя складками плаща, широкого, но короткого, а значит, позволяющего во всей красе показать ноги, теперь уже со стороны спины. Провожаю дивное создание взглядом и еще долго смотрю на опустевший коридор.

Пора возвращаться домой. Но пожалуй, сегодня мне не хочется торопиться.

– Раньше никогда не видел первые минуты «выдоха»? – спрашивает из-за правого плеча Герто.

Неопределенно киваю, мимолетно вспоминая пробуждение Либбет.

– Такими бывают девять раз из десяти.

Ничего себе! Что же случается с теми, кому не повезло оказаться рядом?

– Если бы Кана промедлила, парой тел на этом свете стало бы меньше.

Изумленно поворачиваюсь:

– Хочешь сказать, нас могло задеть?

– Не нас. – На лице Герто не вздрагивает ни одна черточка. – Его приятелей.

Да, он прав. Беспомощные, неподвижные, лишенные сознания тела не смогли бы избежать удара стихий.

– Если бы Кана промедлила…

А вот теперь что-то меняется. Прямо у меня на глазах. В вечно отрешенном покое юного лица Герто проступают отблески огня, прежде сокрытого глубоко внутри.

– Если бы она промедлила…

Со стороны может показаться, что юноша потрясенно повторяет одни и те же слова, но я-то вижу: ни о каком душевном волнении не идет и речи. Все совсем наоборот. Все переворачивается с ног на голову, открывая книгу с ответами на все вопросы, но я еще не готов принять обнажившуюся правду, поэтому киваю, поспешно прощаясь, и прохожу мимо, невольно ускоряя шаг.

Домашний дракон, дремлющий в открытых стойлах Крыла попечения, недовольно ворчит, когда я сажусь в скрипучее седло, наверное, столь же старое, как зверь, служащий мне. Вернее, не мне, а дому. Древнему дому Да-Диан, от которого в наступившем веке остались лишь огрызки. Ровно два. Я и Либбет.

Полупрозрачная пленка третьего века сдвигается, и черно-лиловый глаз вопросительно вглядывается в мое лицо до тех пор, пока не получает тихий приказ:

– Домой.

Дракон, переваливаясь с одной пары ног на другую, покидает защитные стенки стойла и недовольно фыркает, когда ветер взъерошивает тонкую, как ветхая бумага, грязно-желтую чешую. Громоздкая туша подо мной делает шаг, другой, а уже на третьем я привычно закутываюсь в плащ, потому что наверху всегда холоднее, чем внизу.

Что помогает неуклюжим с виду зверям чувствовать себя среди облаков, как рыба в воде? Какая сила позволяет призрачным прыгунам из лесов Арраны преодолевать огромные расстояния в мгновение ока? Кто наделил дубравных фей Изумрудного лона способностью превращать пустоту во все, что только можно пожелать? И почему мир, наполненный чудесами, делит свои безграничные возможности лишь с теми, кто отказывается от собственной изначальной природы?

Да, они не теряют человеческий облик. Кто-то даже становится совершеннее, чем был. Если захочет, ведь «выдох» может изменять свое тело. В любую сторону. Но людьми они все же перестают быть. Что происходит там, за «вратами»? Никто никогда не мог ответить. Ходят слухи, что сразу по пробуждении воспоминания еще сохраняются, но до обидного обрывочные, касающиеся лишь самых последних мгновений странного сна. А спустя несколько часов они полностью стираются, и человек, переставший быть человеком, навсегда забывает, где странствовал и что делал во время отсутствия души в этом мире. Впрочем, все остальное «выдох» тоже помнит неважно.

Имена, события, но, как правило, только давние – вот и все, что остается в памяти вернувшегося к жизни. И никаких чувств. Ни по какому поводу. Неудивительно, что рано или поздно новорожденные маги предпочитают покидать родные дома и уходить туда, где смогут обрести новую семью, не пылающую страстями. Вот и Либбет уйдет. Не сегодня и не завтра, конечно, но это все равно случится. А потом я останусь совсем один в мраморно-лиственничных стенах имения Да-Диан. Вот тогда, наверное, и начнется настоящая скука…

Дракон время от времени всхрипывает, словно напоминая хозяину, что уже слишком стар для частых прогулок. Надо будет озаботиться новым ездовым зверем. Вызвать торговца, выбрать яйцо, заняться приручением. На это понадобится не один месяц. И это будет хоть каким-то развлечением. Если я все-таки почувствую вкус к жизни.

А еще можно жениться. Но о поисках супруги следует задумываться уже только после того, как Либбет покинет имение. Так же как и о поисках слуг.

Снег на дворе прибит плотно-плотно, словно толпа усердных работников день напролет возила по нему деревянный каток, и драконьи лапы не проваливаются в белый ковер ни на волосок. Не хрустит, не скрипит под ногами, а на ощупь оказывается совсем гладким. Словно лед, о чем заявляет ладонь, которой я дотрагиваюсь до мерзлого полотна, застилающего камни.