Долорес Клейборн - Кинг Стивен - Страница 15

— С вами все в порядке, миссис Клейборн?

— Да, — ответила я. — Просто я вспомнила одну смешную историю. — И снова зашлась смехом.

— Хорошо, коли так, — согласился Скиппи и снова повернулся к весам. — Да благословит Господь Портеров, Энди; сколько я их знаю, это по крайней мере единственная семья, которая знает, как делать свое дело. — А я все еще заливалась смехом. Несколько людей посмотрели на меня, будто я сошла с ума, но меня это не волновало. Иногда жизнь настолько чертовски забавная штука, что вы просто должны смеяться.

Иветт была замужем за Томми Андерсоном, а Томми был одним из собутыльников Джо и его партнером по игре в покер в конце пятидесятых — начале шестидесятых. Они собирались у нас дома, чтобы обмыть последнюю сделку Джо — он продал старенький пикап. У меня был выходной, и я вынесла им кувшин с чаем со льдом в надежде удержать их от выпивки хотя бы до захода солнца.

Скорее всего, Томми увидел синяк, когда я разливала чай. После моего ухода он, наверное, спросил Джо, что случилось, а может, просто намекнул. В любом случае, Джо Сент-Джордж не был приятелем, упускающим возможность — по крайней мере, не такую. Когда я обдумывала это по дороге домой, меня интересовало одно: что Джо сказал Томми и другим, что, по его словам, я сделала — забыла поставить его тапочки на печку, чтобы они были теплыми, когда он станет надевать их, или слишком разварила бобы, готовя в субботу ужин. Что бы там ни было, Томми пришел домой и сказал Иветт, что Джо Сент-Джорджу пришлось немного проучить жену. А я лишь всего-навсего ударилась о каминную полку в доме у Маршаллов, когда бежала открывать дверь!

Вот что я имела в виду, когда говорила, что замужество имеет две стороны — внешнюю и внутреннюю. Люди, живущие на острове, смотрели на нас с Джо так же, как они смотрели и на другие семейные пары нашего возраста: не слишком счастливые, но и не слишком несчастные — просто как на двух лошадей, тянущих одну тележку… они могут не замечать друг друга, как раньше, они могут не ладить друг с другом, как ладили раньше, когда действительно замечали друг друга, но они все равно идут бок о бок по дороге, как если бы они шли по ней, продолжая любить друг друга.

Но люди — это не лошади, а семья — это не повозка, хотя мне кажется, что именно так это иногда выглядит со стороны. Люди на острове ничего не знали о молочнике или о том, как Джо плакал в темноте и говорил, что лучше бы он никогда не видел моего уродливого лица. Но и это было не самое ужасное. Самое худшее началось через год после прекращения нашей возни в постели. Разве не смешно, как люди смотрят на вещи и делают абсолютно неправильные выводы, почему это случилось. Но это вполне естественно, если помнить, что внутренняя и внешняя стороны брака не очень-то совпадают. То, что я собираюсь рассказать сейчас, касалось только нас, и до сегодняшнего дня я думала, что это никогда не выплывет наружу.

Оглядываясь назад, я думаю, что проблема по-настоящему возникла в 1962 году. Селена только что поступила в среднюю школу на материке. Она стала очень хорошенькой, и я помню, что в то лето, после первого года обучения, она была более дружна с отцом, чем в предыдущие несколько лет. Я боялась переходного возраста Селены, предвидя ссоры между ними, когда она начнет подрастать и сомневаться в правильности его суждений, а этого Джо не потерпел бы — ему казалось, что он имеет все права на нее.

Однако вопреки моим опасениям между ними установились теплые, дружественные отношения, и она часто наблюдала, как он работает в сарае, или устраивалась на ручке его кресла, когда мы смотрели телевизор по вечерам, и во время рекламных пауз спрашивала о том, как прошел его день. Джо отвечал ей спокойным, задумчивым голосом, от которого я уже отвыкла… но все еще могла вспомнить. Я помнила его со времени учебы в школе, когда я сказала ему о своем положении, а он согласился взять меня в жены.

Одновременно с этим Селена все больше отдалялась от меня. О, она по-прежнему помогала мне по дому, а иногда рассказывала о том, как прошел ее день в школе… но только если я уходила на работу или расспрашивала ее. Холодность появилась там, где ее раньше не было, и только намного позже я начала понимать, как все сходится и что корни ведут к той ночи, когда она вышла из своей спальни и увидела нас: папочку, прижавшего руку к окровавленному уху, и мамочку, стоящую рядом, с занесенным над его головой топориком.

Я уже говорила, что Джо никогда не упускал своих возможностей; и это была одна из них. Томми Андерсону он рассказал одну историю; то, что он рассказал своей дочери, было старой песней на новый лад — как говорится, скамья-то новая, да стены старые. Мне кажется, что сначала это произошло только из чувства мести; он знал, насколько сильно я люблю Селену, и он думал, что, рассказав ей, какой у меня грубый и ужасный характер — может быть, даже несколько опасный, — он отыграется на мне, и хотя ему так никогда и не удалось одержать верх, ему все-таки удалось сойтись с ней ближе, чем когда она была маленькой девочкой. А почему бы и нет? Селена всегда была мягкосердечной девочкой, а я никогда не встречала мужчину, более нуждавшегося в жалости и сочувствии, чем Джо.

Он вошел в ее душу, а попав туда, в конце концов должен был заметить, какой красавицей она становится, и захотеть получить нечто большее, чем просто благодарного слушателя, когда он говорит, или помощницу, чтобы передать деталь, когда он, засунув голову в капот, ремонтирует двигатель старенького грузовичка. И все то время, когда все это происходило, я крутилась поблизости, успевала на четырех работах, стараясь хоть что-нибудь сэкономить на образование детей. Я все замечала слишком поздно.

Она была живым, болтливым ребенком — моя Селена, всегда готовая услужить. Если вы хотели, чтобы она принесла что-то, она никогда не шла — она бежала. Повзрослев, она накрывала на стол, пока я была на работе, и мне даже не надо было просить ее об этом. Сначала у нее всегда что-нибудь подгорало, и Джо придирался к ней или высмеивал — он не раз доводил Селену до слез, — но к тому времени, о котором я вам рассказываю, он перестал делать это. Весной и летом 1962-го он вел себя так, будто каждый пирожок, сделанный ею, был для него амброзией, даже если корочка напоминала цемент, и он расхваливал мясное рагу, приготовленное ею, как если бы это был шедевр французской кухни. Селена была просто счастлива — конечно, любой человек был бы рад, — но она не кичилась этим. Она вовсе не была такой девочкой. Однако я должна вам кое-что сказать: когда Селена окончательно ушла из дома, она была лучшим кулинаром в свои худшие дни, чем я — в мои лучшие.

Что касается помощи по дому, то вряд ли матери следует желать лучшей дочери — особенно матери, которая вынуждена большую часть времени убирать за другими людьми. Селена никогда не забывала позаботиться о завтраках для Джо-младшего и Малыша Пита, когда они отправлялись в школу, и всегда успевала обвернуть их учебники в начале каждого года. Джо-младший мог бы и сам сделать хотя бы это, но Селена не оставляла ему такой возможности.

Она была очень старательной и усидчивой ученицей, но никогда не переставала интересоваться тем, что происходит вне стен ее дома, как делают это некоторые восприимчивые дети в этом возрасте. Многие дети в возрасте тринадцати или четырнадцати лет считают, что люди старше тридцати — дремучие, отсталые старики, и стараются выскользнуть за дверь, как только те появляются на пороге. Но только не Селена. Она приносила гостям кофе, пододвигала угощение, а потом усаживалась на стул у плиты и слушала разговоры взрослых. Неважно, кто говорил — или я с двумя-тремя своими приятельницами, или Джо со своими дружками, — Селена слушала. Она бы оставалась с ними даже во время игры в покер, если бы я ей разрешала. Но я не разрешала, потому что во время игры они крепко выражались. Этот ребенок смаковал разговоры, как мышка смакует кусочек сыра, а то, что не, может съесть, откладывает в загашник.

Потом Селена изменилась Точно не припомню, когда это началось, но я заметила это впервые в начале ее второго года обучения в школе — где-то ближе к концу сентября.