Долгая прогулка - Кинг Стивен - Страница 28

И все они устают. Устают, но не выматываются.

— Да.

— Но представь, что домохозяйке говорят: сегодня до ужина тебе надо пройти шестнадцать миль.

Гэррети кивнул:

— Вот тогда она вымотается.

Стеббинс промолчал. Гэррети показалось, что он недоволен его ответом. — Разве не так?

— А ты не думаешь, что она пройдет их до обеда, а потом будет валяться перед телевизором? Я именно так думаю. Гэррети, ты устал?

— Да. Я устал.

— А вымотался?

— Не думаю.

— Правильно. Вот он вымотался, — Стеббинс указал пальцем на Олсона.

— Он почти уже готов. Гэррети посмотрел на Олсона, словно ожидая, что тот от слов Стеббинса упадет.

— Но что его держит?

— Спроси своего дружка Бейкера. Мул не любит пахать, но любит морковку. Вот ему и подвешивают морковку перед носом. Мул без морковки выматывается быстрее. Понимаешь?

— Не очень.

Стеббинс улыбнулся.

— Ладно, посмотри на Олсона. Он уже не любит морковку, хотя он этого еще не знает. Смотри на него и учись.

Гэррети посмотрел на Стеббинса внимательней, не зная, издевается он или говорит серьезно. Стеббинс рассмеялся — звонко и весело, заставив многих идущих удивленно обернуться.

— Иди. Поговори с ним. А если он не захочет, просто посмотри.

Учиться никогда не поздно.

— Хочешь сказать, что это важный урок?

Стеббинс перестал смеяться:

— Это самый важный урок, какой может быть. Урок жизни и смерти.

Реши это уравнение, и ты выживешь.

Сказав это, Стеббинс, казалось, потерял к нему интерес и снова стал смотреть вниз. Гэррети отошел от него и направился к Олсону.

Он попытался разглядеть лицо Олсона и не мог. Кожа его пожелтела и высохла от обезвоживания. Глаза глубоко засели в глазницы. Волосы на голове торчали во все стороны слипшимися прядями.

Это был уже не человек, а робот. Тот Олсон, что сидел когда-то на траве и рассказывал про парня, которого застрелили прямо на старте, исчез.

Его больше не было.

— Олсон? — прошептал он.

Олсон шел. Это был ходячий дом с привидениями. От него так и разило смертью.

— Олсон, ты можешь говорить?

Олсон шел. Его лицо смотрело в темноту, и в безумных глазах что-то светилось, что-то там еще оставалось, но что?

Они взбирались на очередной холм. В легких Гэррети оставалось все меньше воздуха, и он тяжело дышал, как собака в жару. Рядом с дорогой текла река — серебряная змея в черноте ночи. Это Стилуотер, вспомнил он. В Олдтауне течет Стилуотер. Впереди рассыпались огоньки. Олдтаун. Они дошли до Олдтауна.

— Олсон! — позвал он. — Это Олдтаун! Мы дошли!

Олсон не отвечал. Теперь он понял, кого Олсон ему напоминает — «Летучий Голландец», несущийся вперед без экипажа.

Они быстро спустились с холма, свернули влево и перешли через мост. На другой стороне моста был знак: «Подъем. Грузовикам снизить скорость». Некоторые застонали.

Подъем возвышался перед ними, как гора, хотя он был совсем невысоким.

Но он был.

Гэррети сделал первый шаг. «На вершине буду задыхаться, как астматик, — подумал он, и следующей мыслью было, — если доберусь до вершины». В ногах — от бедер до ступней, — встала протестующая боль. Ноги говорили, что не могут больше всего этого выдержать.

“Но вы выдержите, — сказал им Гэррети. — Выдержите или сдохнете".

“Нам плевать, — ответили ноги. — Можешь подыхать".

Мускулы, казалось, размякли, как мороженое на солнце. Они тряслись и прыгали, напоминая плохо управляемых марионеток.

Спереди и сзади сыпались предупреждения, и Гэррети понял, что скоро одно из них достанется и ему. Он уставился на Олсона, пытаясь попасть в такт его шагам. Они взойдут на этот проклятый холм вместе, а потом Олсон откроет ему секрет, о котором говорил Стеббинс. Сколько еще? Сто футов?

Пятьдесят?

Прогремели первые выстрелы, следом — пронзительный крик, заглушенный новыми выстрелами. Гэррети ничего не видел в темноте, да его и не интересовало, кто это был. Осталась только боль, режущая боль в ногах и в легких.

Холм спрямился и пошел под уклон. Этот склон был более покатым, но мускулы Гэррети не переставали дрожать. «Мои ноги сейчас откажут, думал он. — Они не доведут меня до Фрипорта. Даже до Олдтауна. Я умираю».

Тут ночь разорвал рев множества глоток, дикий и ужасный, повторяющий одно и то же слово:

— Гэррети! Гэррети! Гэррети! Гэррети!

Это Бог-отец. Бог лишил его ног за то, что он хотел узнать секрет, узнать секрет… Как гром:

— Гэррети! Гэррети! Гэррети!

Это был не Бог. Это были ученики олдтаунской высшей школы, выкрикивающие хором его имя. Как только они увидели его бледное, измученное лицо, скандирование превратилось в бурю аплодисментов. Парни вопили и целовали своих девушек. Гэррети помахал им, улыбаясь, и опять повернулся к Олсону.

— Олсон, — прошептал он. — Олсон!

Веки Олсона чуть-чуть дрогнули. Искра жизни, как последний поворот стартера в старом автомобиле.

— Скажи мне, Олсон. Скажи мне, что делать. Школьники («Неужели я когда-то ходил в школу?» — с удивлением подумал Гэррети) прыгали теперь вокруг них, оглушая их криками.

Глаза Олсона с трудом поворачивались в глазницах, словно они заржавели и требовали смазки. Его губы издали какой-то звук.

— Ну, — прошептал Гэррети. — Ну, говори же! Говори, Олсон!

— А-а, — сказал Олсон. — А-а.

Гэррети подошел ближе и положил руку Олсону на плечо, вдыхая смесь пота, гноя и мочи.

— Попытайся, Олсон!

— Бу. Бо. Божий… Божий сад.

— Божий сад? Что ты говоришь?

— Он полон. Плодов. Я… Гэррети молчал. Он не мог говорить. Они поднимались на очередной холм, и он опять задыхался. Олсон, казалось, вообще не дышал.

— Я не хочу. Умирать, — закончил Олсон. Гэррети с ужасом смотрел на то, что было Одеоном.

— А? — существо рывком повернуло голову. — Га. Га. Гэррети?

— Да, это я.

— Который час?

Гэррети недавно, Бог знает зачем, завел свои часы.

— Без четверти девять.

— Нет. Не то.

— Олсон? — он осторожно потряс Олсона, и все его тело содрогнулось, как дерево на ветру. — Что с тобой, Олсон?

— Гэррети, — прошептал Олсон.

— Что?

— Который час?

— Черт! — Гэррети оглянулся на Стеббинса, но тот глядел в темноту.

Если он и смеялся, то этого не было видно.

— Гэррети.

— Что?

— Бо… Бог сохранит тебя.

Голова Олсона упала. Он сошел с дороги и пошел прямо на вездеход.

— Предупреждение! Предупреждение 70-му!

Олсон не останавливался. Толпа застыла в ожидании. Олсон уперся в броню и начал всем телом биться о вездеход.

— Олсон! — крикнул Абрахам. — Эй, ребята, это же Хэнк Олсон!

Солдаты наставили на Олсона ружья, и он схватил ближайшее из них за ствол, вырвал и швырнул в толпу. Зрители с криком шарахнулись в стороны, будто карабин мог начать стрелять сам по себе.

Потом другой карабин выстрелил. Гэррети ясно видел вспышку и красное пятно на рубашке Олсона, куда попала пуля.

Олсон потянулся и ухватился за ствол ружья, которое только что выстрелило в него.

— Давай, Олсон! — крикнул спереди Макфрис. — Давай! Покажи им всем! Пули из остальных двух карабинов отшвырнули Олсона от вездехода.

Он распластался на земле, широко раскинув руки, как распятый. Из его живота был вырван огромный кусок. Еще три пули ударили в него. Солдат, которого Олсон обезоружил, полез за новым карабином в люк.

Олсон сел, прижав руки к животу и глядя на солдат. Они тоже смотрели на него и молчали.

— Сволочи! — прорычал Макфрис. — Убийцы!

Олсон попытался встать. Новые пули бросили его на землю.

Сзади Гэррети услышал тихий звук. Он не оглянулся — он знал, что это смеется Стеббинс.

Олсон снова сел. Солдаты прицелились в него, но не стреляли. Их силуэты на броне, казалось, выражали любопытство.

Медленно, рефлекторно Олсон прижал руки к животу. Сквозь пальцы его медленно поползли синие змейки внутренностей. Он нагнулся, как будто собираясь запихнуть их обратно («Запихнуть их», — подумал Гэррети с ужасом и омерзением) и с усилием поднялся. Потом пошел, медленно-медленно, продолжая держаться за живот.