Долгая прогулка - Кинг Стивен - Страница 19

Двадцать два часа беспрерывной ходьбы — мыслимо ли это?

— Как ты? — спросил он Скрамма, будто не видел его уже очень давно. — Отлично, — Скрамм шумно высморкался и вытер руку о штаны. — Просто отлично.

— Похоже, у тебя насморк.

— Это у меня каждую весну. Сенная лихорадка. Ничего страшного.

Гэррети открыл рот, чтобы возразить, когда воздух наполнил знакомый звук «пах-пах!» Впереди кого-то застрелили, и это оказался Гаркнесс. Гэррети испытал странное возбуждение. Магический круг опять разорвался. Гаркнесс никогда не напишет книгу о Длинном пути. Его отволокут с дороги в сторону, как мешок с мукой, или запихнут в грузовик в брезентовом мешке. Для него ДЛИННЫЙ ПУТЬ — закончился.

— Гаркнесс, — сказал Макфрис. — Старина Гаркнесс получил пропуск.

— Прочти эпитафию в стихах, — предложил Баркович.

— А ты заткнись, убийца, — бросил Макфрис, не глядя на него. — Старина Гаркнесс. Черт возьми!

— Я не убийца! — завизжал Баркович. — Я еще спляшу на твоей могиле!

Я… Хор ругательств заставил его замолчать, и он, втянув голову в плечи, отошел.

— Знаете, кем работал мой дядя? — спросил Бейкер, когда они проходили сквозь тенистый туннель развесистых деревьев, и Гэррети, глядя на них, пытался не думать о Гаркнессе и Гриббле.

— Кем? — спросил Абрахам.

— Могильщиком.

— Здорово, — без интереса отозвался Абрахам.

— Когда я был маленьким, я всегда удивлялся — кто его похоронит, когда он умрет? — Бейкер глядел на Гэррети, отсутствующе улыбаясь. — Как эта загадка, помните? Кто стрижет городского парикмахера?

— Ну и кто его похоронил? — спросил Макфрис. — Если, конечно, он умер.

— Умер, — сказал Бейкер. — Шесть лет назад, от рака легких.

— Он что, курил? — спросил Абрахам и помахал семье из четырех человек и персидского кота. Кот был на поводке, и все происходящее явно не вызывало у него энтузиазма.

— Нет, — сказал Бейкер. — Всю жизнь страшно боялся рака.

— Так кто его похоронил? Скажи, чтобы мы могли перейти к чему-нибудь более интересному, скажем, к контролю над рождаемостью.

— А что, это интересно, — начал Гэррети. — У меня подружка католичка и…

— Так кто похоронил твоего деда, Бейкер?

— Не деда, а дядю. Дед у меня был адвокатом в Шревпорте. Он…

— Хрен с ним, с дедом, — перебил Макфрис. — Даже три хрена.

Кто похоронил твоего дядю? Скажи, и покончим с этим.

— Никто. Его кремировали.

— Во те раз! — воскликнул Абрахам и засмеялся.

— Тетя собрала его пепел в вазу и держала у себя дома, в Батон-Руж.

Она пыталась продолжить его бизнес, но у нее ничего не вышло.

— Это твой дядя поднасрал, — заметил Макфрис.

— Почему это?

— Плохая реклама для такого бизнеса.

— Что, смерть?

— Да нет, кремация.

Скрамм опять шумно высморкался и сказал:

— Ничего, он тебя там встретит.

— Надеюсь, — сказал Бейкер, не обидевшись.

— Твой дядя… — начал Абрахам, но тут Олсон начал умолять солдат, чтобы ему дали отдохнуть.

Он не останавливался и не замедлял шаг, но продолжал свои мольбы тягучим, полностью безжизненным голосом, вызывающим у Гэррети раздражение.

Разговор смолк. Все уставились на Олсона. Гэррети изо всех сил желал, чтобы его поскорее пристрелили. Чтобы он больше не мучился и не унижался. Солдаты смотрели на Олсона с теми же каменными, абсолютно безучастными лицами.

Впрочем, ему вынесли еще одно предупреждение.

Было без четверти восемь, и прошел слух, что им осталось пройти только шесть миль до ста. Гэррети помнил, что до ста миль доходили, самое большое, шестьдесят три участника. Они могли побить рекорд — их все еще оставалось шестьдесят девять.

Слева от Гэррети продолжали раздаваться мольбы Олсона.

Некоторые кричали ему, чтобы он заткнулся, но без всякого результата.

Они перешли деревянный мост, вокруг которого с щебетанием проносились ласточки, свившие гнезда под опорами. От речки пахнуло прохладой, и жара на другом берегу показалась еще более невыносимой. «Подожди, — сказал Гэррети себе. — Если ты думаешь, что сейчас жарко, подожди до полудня. Тогда сам увидишь».

Он крикнул, чтобы ему дали фляжку. Солдат молча принес ее и потрусил назад к вездеходу. Ему уже хотелось и есть, но с этим придется ждать.

Бейкер внезапно круто свернул к обочине, осмотрелся в поисках зрителей и, не найдя никого, быстро спустил штаны. Гэррети прошел мимо и услышал сзади, как Бейкеру выносится предупреждение. Потом еще одно. Секунд через двадцать он нагнал товарищей, запыхавшийся, но довольный.

— Никто в жизни так быстро не срал! — сообщил он.

— Можешь улучшить результат, — сказал Макфрис.

— Говорят, некоторые срут раз в неделю. А я обязательно должен раз в день посрать, иначе приходится принимать слабительное.

— Если будешь это делать слишком часто, они тебе выпишут такое слабительное, что второго не понадобится, — сказал Пирсон.

Макфрис откинул голову назад и засмеялся. Абрахам повернулся и вступил в разговор:

— Мой дед никогда не принимал слабительного, а он прожил…

— А доказательства где? — перебил Пирсон.

— Ты что, не веришь моему деду?..

— Поглядите, — тихо сказал Гэррети. Не склоняясь ни на одну из сторон в споре о слабительном, он рассеянно наблюдал за Перси-как-там-егофамилия.

Он с трудом верил своим глазам. Перси подходил все ближе и ближе к краю дороги и шагал теперь по обочине. То и дело он бросал испуганные взгляды то на солдат в вездеходе, то вправо — в сторону леса, до которого было не больше футов. — Похоже, он хочет смыться, — сказал Гэррети.

— Они его пристрелят, — голос Бейкера вдруг упал до шепота.

— Вроде никто на него не смотрит, — неуверенно заметил Пирсон.

— Так не привлекайте к нему внимание! — раздраженно бросил Макфрис. — Что за олухи!

В следующие десять минут никто из них не сказал ничего вразумительного. Они имитировали разговор и напряженно следили за тем, как Перси все ближе и ближе подбирается к спасительному лесу.

— Он просто трусит, — буркнул наконец Пирсон, и тут, будто услышав его слова, Перси спокойно, медленно направился к лесу, два шага — и он будет там. Его ноги в джинсах двигались неторопливо, и весь он, со своими светлыми волосами и мальчишеским лицом, походил на скаута, пришедшего в лес наблюдать птиц.

Предупреждений не было. Он лишился права на них, как только его нога сошла в траву, окаймлявшую дорогу. Солдаты прекрасно знали это. Старина Перси-как-там-его-фамилия не мог их надуть. Последовала быстрая команда, и Гэррети перевел взгляд с Перси на солдата, стоящего на броне вездехода.

Солдат казался высеченным из камня; приклад карабина был прижат к его плечу.

Потом он снова поглядел на Перси. Тот стоял у опушки леса, так же похожий на скульптуру, как стреляющий в него солдат. «Они могли бы послужить моделью для Микеланджело», — подумал Гэррети. Одна рука Перси была прижата к груди, будто он читал стихи. В глазах застыл немой экстаз. Между его пальцев заструилась кровь, блеснув на солнце. Старик Перси.

“Эй, Перси!" — кричала его мать.

Перси с его дурацким именем преобразился в прекрасного, залитого солнцем Адониса, пораженного стрелой безжалостного охотника. Одна, вторая, третья капли крови упали на черные, запыленные туфли Перси, и все это случилось за какие-нибудь три секунды. Гэррети не успел сделать даже двух полных шагов, а Перси был уже мертв. Он смог шагнуть вперед и издать непонятный звук, похожий на кряхтение.

Потом упал, перевернулся, и его неподвижное лицо, начинающее обретать застывший покой смерти, уставилось в небо.

— Пусть земля эта покроется солью, — быстро заговорил вдруг Макфрис. — Да не прорастет на ней ни злак, ни побег. Прокляты пусть будут дети этой земли и потомство от чресел их. И прокляты будут их бедра и голени. Святая Мария, разрази эту землю громом по милости своей.

Он начал хохотать.

— Заткнись, — хрипло сказал Абрахам. — Не говори так.