Родовой кинжал - Руда Александра - Страница 22

Я представила, как Волк будет учить Персиваля стирать, как от ужаса переворачиваются в склепах поколения его благородных предков, — и содрогнулась. Спина, привыкшая к чужим поклонам, склоняется над погнутым общественным тазом; пальцы, умеющие каллиграфически выводить буквы на нескольких языках, берут кусок вонючего хозяйственного мыла; руки, одинаково хорошо владеющие как столовыми приборами, так и разными видами оружия, выкручивают рубашку… Брр…

— Ты что это фыркаешь? — спросила Тиса. Ее руки с необыкновенной сноровкой, больше соответствующей прачке, чем воину, мелькали среди мыльных пузырей и мокрого белья.

— Представила, как капитан учит гнома стирать, — честно ответила я.

— Как ты смеешь! — побагровела девушка. — Капитан никогда не опустится до стирки! Для этого у него есть я! А Персику он просто прикажет, и пусть уже тот крутится как хочет.

Теперь мне стало понятно, почему у Тисы такая груда вещей — ведь за дни нашего пути она ни разу не сменила рубашки, зато капитан менял сорочки даже после пробежки.

— Ты хорошо стираешь.

— Конечно. — Воительница вздохнула. — У меня мать прачка. И была среди тех, кого допускали стирать самим благородным. Ты хоть представляешь, сколько труда нужно вложить, чтобы тончайшая батистовая рубашка хозяйки была белоснежной, и не испортить ее при этом? До того как я ушла в телохранители, я помогала матери. Ненавижу стирку! Единственный человек, которому я буду всегда стирать, — это капитан.

— Так ты телохранитель?

Тиса скривилась.

— Не совсем. Я недоучилась, осталось сдать экзамены и лицензию получить. Капитан ушел из дома, и я пошла за ним. Зато попала на войну, и теперь я любого телохранителя за пояс заткну. У меня знаешь сколько боевого опыта!

Кажется, я что-то помнила о скандале в семье Волков, когда младший сын наперекор родителям ушел на войну. Впрочем, таких младших сыновей Сиятельных властителей доменов было много. Славы много не приобретешь, находясь вечно на вторых ролях после отца и старшего брата. Большинство благородных поддерживали стремление своих детей, но только не Волки. Теперь понятно, почему у Ярослава такое низкое звание — его родители, в отличие от многих других, не купили строптивому сыночку достойный чин, и капитан выслужился сам.

— И тот проклятый тролль тоже увязался за нами, не сиделось ему на одном месте. Ему, знаешь, волкодлак чуть руку не отгрыз, думали — все, конец, я уж было могилу начала копать. Ничего, очухался, ничего его не берет, даже волкодлачий яд. За таким мужем как за каменной стеной, да. Даже захочешь избавиться — не получится.

Тиса рассмеялась.

— Хочу посмотреть на ваших детей. Вот уж чудовища мелкие будут!

Я ничего не ответила, аккуратно складывая выкрученное белье в стопку. Сушить его будем уже в фургоне, надо будет попросить тролля, чтобы натянул веревки.

Я прошла в парную, на ходу снимая длинную сорочку. Как же приятно сейчас будет отодрать от себя всю грязь, которая накопилась за эти дни! Все-таки ощущение мытого тела — это почти блаженство.

— Что с тобой случилось? — Ко мне подошла обнаженная Тиса. Ее живот кольцом опоясывала татуировка, сделанная в виде зеленой змеи. Говорят, такие рисунки, выполненные у компетентного мага, защищают от нежити.

— Ты про что? — У меня екнуло сердце. Произошло что-то, о чем я не знаю?

— Твоя спина. Там такой большой ожог!

— А-а-а. — У меня отлегло от сердца. — Это давняя история. Несчастный случай.

— Видно, жизнь богатой купеческой дочки не так уж и безоблачна? — Воительница окатила себя ледяной водой из бочки. — Брр!

— Да, — согласилась я. — Жить всегда трудно, кем бы ты ни был.

— Все зависит только от точки зрения, — пожала плечами Тиса. — Я своей жизнью вполне довольна. Для счастья мне не хватает только…

— Руки и сердца капитана? — Я прикусила язык, мысленно обругав себя. Ну зачем я лезу в то, что меня совершенно не касается? У нас не такие близкие отношения с девушкой, чтобы она откровенничала со мной. Мало ли как она воспримет мой вопрос! Только синяка под глазом мне не хватало!

Но Тиса, на удивление, простила мою нетактичность и даже ответила:

— Да. И можно даже без сердца. Я его так сильно люблю всю жизнь, что моей любви хватит на обоих.

— Как можно жить с человеком, который тебя не любит? — удивилась я. — Одно дело, если родители заставляют создать семью из каких-то своих соображений, ради объединения земель или еще чего, а другое дело — самой об этом мечтать.

— Ты ничего не понимаешь. Любовь приходит и уходит. Главное — уважение. А меня Ярослав уважает.

То ли на Тису подействовал пар и умиротворение чистого тела, то ли она просто решила сломать лед в наших отношениях, но неожиданно для меня она пустилась в откровения:

— Мила, ты еще юная девушка и не повидала и доли того, что видела я. Любовь у благородных — это такая штука, которую лучше избегать. Они не умеют любить так, чтобы любовь приносила тихое счастье. Это же благородный, аристократы с кучей родовитых предков. Им нужны такие страсти, от которых обычным людям лучше держаться подальше. Ну их.

Я кивнула, понимая, о чем говорит Тиса. Образцы высокой литературы пестрели примерами любви благородных — если не драматическая смерть, то не менее драматическое самоубийство, или вся жизнь, похожая на существование в одной клетке с бешеным волкодлаком. Такого, чтобы люди встретились, влюбились, преодолели какие-то трудности, поженились, родили детей и в старости умерли со счастливой улыбкой, — жизни, воспеваемой бродячими музыкантами на ярмарках для простого народа, в образцах высокой литературы не было. Впрочем, какое может быть спокойное счастье, если большинство благородных женились из меркантильных соображений и выбирали себе пару так, чтобы не пересеклись слишком уж близкие родственники. Большинство кандидатов в супруги для своего отпрыска подбирали родители, им в помощь выпускались даже огромные тома с семейными схемами, переиздаваемые ежегодно с учетом всех изменений.

— Но несмотря не на что, ты все же хочешь замуж за капитана, — уточнила я.

— Я влюбилась в него с первого взгляда в пять лет, и с тех пор он для меня как солнце. Я не могу думать ни о ком другом. Мне не нужна его страстная любовь, я хочу, чтобы он любил меня хоть немного… Все, пойдем, а то уже засиделись. Не будем заставлять других нас ждать.

В фургоне уже были Ярослав с Дранишем. Тролль, немелодично что-то мурлыкая, натягивал веревки для просушки белья, а капитан заплетал свои длинные волосы в косу. На лице у него было непривычное мне мягкое и мечтательное выражение, длинные пальцы ловко скользили по мокрым прядям. От самой макушки прядь за прядью волосы искусно вплетались в сбегающую к затылку косу, образуя «гребень дракона» — типичную прическу мужчин-аристократов. Я замерла, не решаясь запрыгивать внутрь фургона и нарушать очарование такого интимного момента. Ведь я никогда не видела, как Ярослав возится со своими волосами — утром, когда я просыпалась, длинная коса была уже туго заплетена, так что из прически не выбивалось ни волосинки, даже когда капитан бегал.

Мои волосы были значительно короче, чем у него, всего лишь до середины спины, и к тому же пушистые. От купания они закурчавились, и мне предстояло долго расчесывать их, чтобы пряди легли как следует.

Рядом со мной замерла Тиса, глядя на капитана так, будто хотела его съесть, не оставив ни крошки.

— Пушистик! — вдруг закричал Драниш, указывая на меня, и Ярослав даже вздрогнул от неожиданности. — Ты как маленькое солнышко! Можно я тебя расчешу? Нет? Ну и ладно, я еще дождусь своего часа!

— Тиса, — тихонько обратилась я к воительнице, когда мы залезли в фургон, — а где сушить нижнее белье?

— На веревке, где же еще?

— Но ведь… но ведь на него все будут смотреть!

— Мила, если ты думаешь, что наши мужчины не знают, что ты носишь нижнее белье, то должна тебя разочаровать. Зрелище твоих трусов удивит разве что Персика.

— Одно дело знать, а другое дело — видеть, — возразила я.