Четыре сезона - Кинг Стивен - Страница 56

– Кому-то нужно отправляться за едой, – сказал Верн. – Свалка открывается в четыре, а мне бы не хотелось повстречаться с Чоппером и Майло.

С этим согласился даже Тедди. На старого, тощего Майло ему было, конечно, наплевать, но вот при одном упоминании Чоппера у любого пацана из Касл-Рока душа уходила в пятки.

– Ну, хорошо, – сказал я. – Держите по монете.

Четыре монетки блеснули на солнце, прежде чем упасть каждому на ладонь. Два орла и две решки… Мы опять подбросили монеты – на сей раз все четыре выпали решкой.

– О Господи, вот это уже погано, – выдохнул Верн.

Что погано, мы и без него знали: четыре решки, иначе говоря «луна», предвещали что-то крайне неприятное. Какое-то несчастье.

– Бросьте, это ровным счетом ничего не значит, – заявил Крис. -Давайте еще раз.

– Нет, дружище, – с убежденностью заговорил Верн, – «луна» означает, что худо дело. Помните историю с Клинтом Брейкеном и его приятелями? Билли рассказал мне, что, прежде чем сесть в тачку, они кинули монетки – кто побежит за пивом, – и выпала как раз «луна». И что от них осталось? Все четверо всмятку! Нет, мужики, ей-богу, мне это не нравится.

– Да кто поверит в эту чепуху? – нетерпеливо заворчал Тедди. – Все это байки, Верн, для маленьких детей. Давай, кидай монетку.

Верн, с очевидной неохотой, кинул монету, а за ним и остальные. На этот раз им, всем троим, выпала решка, а на моем пятаке сиял профиль Томаса Джефферсона. Внезапно мне стало по-настоящему страшно: как будто сама судьба предвещала нам несчастье уже вторично. Или, по крайней мере, им троим. На память вдруг пришли слова Криса: «В руке остается лишь клок его волос, а Тедди с воплем падает и падает… Кошмар, правда?»

Три решки, один орел…

Раздался безумный хохот Тедди, и тут же ощущение страха у меня прошло. Тедди со смехом указывал на меня пальцем. В ответ я продемонстрировал ему фигу.

– Чего ты ржешь, как сивый мерин после случки?

– Гы-ы-ы, Горди… – надрывался Тедди, – давай, чеши-ка за едой, засранец скребанный…

Я и не возражал: после такого отдыха пройтись до магазинчика «Флорида» мне казалось плевым делом.

– Это тебя так матушка твоя зовет? – поддел я Тедди.

– Гы-ы-ы, – не унимался он, – Лашансу явно не везет в азартных играх…

– Давай, Горди, – сказал Крис. – Мы будем тебя ждать у железки.

– Не вздумайте меня бросить, – предупредил их я.

Теперь уж засмеялся Верн:

– Куда ж мы без тебя, Горди? Да еще на пустой желудок…

– Вот с этого и начинал бы.

Я снова показал кукиш, на этот раз не только Тедди, и, повернувшись, отправился в путь. Они все еще ржали мне вслед. Теперь, вспоминая прожитое, я вижу, что лучших друзей, чем тогда, когда мне было всего двенадцать, я больше уже в своей жизни не встречал. Интересно, только ли со мной так получилось?

Глава 12

Недаром говорят: «на вкус, на цвет товарища нет», и слово «лето», понятное дело, вызовет у вас совершенно иные ассоциации, нежели у меня. Услыхав его, я непременно вспоминаю себя бегущим в кедах по девяностоградусной жаре к магазинчику «Флорида», позвякивая мелочью в кармане. Еще при этом слове в памяти моей встает железнодорожная колея, уходящая вдаль, к горизонту, сверкающие на солнце рельсы, такие ослепительные, что я продолжаю видеть их и при зажмуренных глазах, только тогда они меняют цвет, становясь из белых голубыми.

Помимо нашей экспедиции к реке на поиски тела несчастного Рея Брауэра, воспоминание о лете 1960 года будит у меня и ряд других ассоциаций. Так, в голове почему-то непременно возникают одни и те же мелочи: «Неслышно приблизься ко мне» в исполнении «Флитвудз», «Дорогая Сузи» Робина Люка и «Бегом к дому» Литл Энтони. Были ли именно эти песенки суперхитами сезона? И да, и нет, хотя, скорее всего, были. Долгими багряными вечерами того лета их крутили по радио ежедневно по несколько раз, вперемежку с бейсбольными репортажами. Бейсбол стал тогда частью моей жизни. Я тогда внезапно осознал, что бейсбольные «звезды», по крайней мере некоторые из них, в чем-то мне очень близки. Произошло это после появления на первых страницах газет сообщения об автокатастрофе, в которую попал знаменитый Рой Кампанелла: он не погиб, однако навсегда остался прикованным к креслу-каталке. Такое же ощущение посетило меня вновь совсем недавно, когда, садясь за пишущую машинку, я услыхал по радио о гибели Тармена Мансона при неудачной посадке самолета.

Еще тем летом мы довольно часто бегали в кино (того старенького кинотеатра под названием «Жемчужина» теперь в Касл-Роке уже нет). Больше всего я любил смотреть научно-фантастические картины, вроде «Гога» с Ричардом Иганом в главной роли, вестерны с Эди Мэрфи (Тедди прямо-таки боготворил Эди Мэрфи и по меньшей мере трижды пересмотрел все фильмы с его участием), а также ленты про войну, особенно с Джоном Уэйном. Ну и, конечно, у нас были разнообразные игры: те же карты, бейсбол, «расшибалочка» на деньги – обычные мальчишеские забавы. Все это было, однако теперь, когда я, тупо уставясь на клавиатуру машинки, вспоминаю то безумно жаркое лето, перед глазами встает лишь одна картина: потный Гордон Лашанс в кроссовках и джинсах, бегущий, звеня мелочью, по пыльной дороге к магазинчику «Флорида».

Хозяин магазина по имени Джордж Дассет сложил в пакет три фунта гамбургеров, четыре бутылки «кока-коли» и открывалку за два цента. Это был громадных размеров мужчина с накачанным пивом брюхом, выпиравшим из-под белой футболки на манер надутого ветром паруса. Как только я появился в его заведении, он, посасывая зубочистку и опершись толстыми, как сардельки, пальцами о прилавок, принялся наблюдать, не сопру ли я чего, и заговорил лишь когда стал взвешивать гамбургеры:

– А я, кажется, знаю тебя, парень. Ты – брат Денни Лашанса, так?

При этих словах зубочистка перекочевала из одного уголка его рта в другой. Он, пыхтя, достал из-под прилавка бутылку содовой и открыл ее.

– Совершенно верно, сэр, вот только Денни…

– Я знаю. Печальная история, малыш. Как говорится в Библии, «и в расцвете лет помни, человек, что ты смертен». Вот так, малыш… Знаешь, у меня брат погиб в Корее. Тебе когда-нибудь говорили, как ты похож на Денни? Да-да, ну, просто копия брата…

– Да, сэр, говорили, – соврал я.

– Я ведь отлично помню, каким он классным был полузащитником. Вот это игрок, Бог ты мой! Ты тогда был слишком мал и вряд ли что-то запомнил… Он уставился поверх меня куда-то в пространство, словно перед его глазами возникло вдруг видение моего брата.

– Ну, почему же? Прекрасно помню. Эй, мистер Дассет…

– Что, малыш?

От нахлынувших воспоминаний глаза его затуманились, а зубочистка слегка вздрагивала во рту.

– Снимите руку с весов.

– Что-что? – В легком недоумении он уставился на тарелку весов, где, рядом с гамбургерами, покоились его пальцы-сардельки. – Ах, да… Извини, задумался о твоем брате, упокой, Господи, душу его. – Он убрал ладонь с весов, и стрелка тут же прыгнула вниз на добрых шесть унций. Пришлось-таки ему доложить еще гамбургеров. – Ну, хорошо, держи, – сказал он, протягивая мне пакет. – Посмотрим, что тут у нас получилось… Три фунта гамбургеров – доллар и сорок четыре цента, рулет – двадцать семь, четыре воды – сорок, плюс открывалка за два цента. Итого… Он пощелкал костяшками счетов, -два двадцать девять.

– Тринадцать, – возразил я.

Нахмурившись, он медленно поднял на меня глаза:

– Что ты сказал?

– Два тринадцать. Вы неправильно посчитали.

– Ты что, малыш…

– Вы неправильно считаете, – повторил я. – Сначала вы собирались меня обвесить, мистер Дассет, а теперь хотите обсчитать? У меня была мысль оставить вам несколько центов чаевых, однако, теперь я, наверное, от этого воздержусь.

Я выложил перед ним ровно два доллара и тринадцать центов мелочью. Он хмуро посмотрел на деньги, затем на меня. Лоб его пересекли глубокие морщины.

– Да ты в своем уме, молокосос?! – В тоне его звучала неприкрытая угроза. – Считаешь себя чересчур умным, да?