Кровавые обещания - Мид Ричел (Райчел) - Страница 36

В какой-то момент мы остановились, чтобы заправиться и купить в магазине при станции какой-нибудь еды. Мы находились высоко в горах, в маленьком городке, таком же затерянном в дикой местности, как наша Академия. В ясные дни из школы можно было разглядеть горы, но находиться в них — совершенно другое ощущение. Они окружали нас со всех сторон и были так близко, что, казалось, можно просто перепрыгнуть одну и приземлиться на другой. Пока Дмитрий заправлял машину, я, с сэндвичем в руке, обошла заправочную станцию и встала там, откуда открывался лучший вид.

Все признаки цивилизации остались у меня за спиной. Впереди возвышались заснеженные сосны, которым, казалось, нет конца. Все было тихо и спокойно, если не считать отдаленного шума со стороны шоссе. Сердце все еще болело из-за гибели Мейсона, меня мучили ночные кошмары с участием стригоев, которые захватили нас и держали в плену. Эта боль еще долго будет терзать меня, но открывшаяся взору картина выглядела так мирно, что на мгновение стало легче.

Пока я глядела вниз на слой нетронутого снега не меньше фута высотой, в голову внезапно пришла совершенно безумная мысль. Я сделала шаг вперед и упала на землю навзничь. Пышный снег принял меня в свои объятия, и некоторое время я просто спокойно лежала, а потом раскинула руки, ноги и подвигала ими, отчего в снегу образовывались новые провалы. Когда мне надоело барахтаться, я осталась лежать, глядя в голубое-голубое небо.

— Чем ты занимаешься? — Спросил Дмитрий. — Если не считать того, что ты заморозила свой сэндвич.

Его тень упала на меня, я подняла взгляд на его высокую фигуру. Несмотря на холод, светило солнце, и его лучи подсвечивали сзади волосы Дмитрия.

«Он сам мог бы быть ангелом», — подумала я.

— Я делаю снежного ангела, — ответила я. — Знаешь, что это такое?

— Да, знаю. Но зачем? Ты, наверно, замерзла.

На мне было плотное зимнее пальто, шапка, перчатки и все прочие, подходящие для холодной погоды аксессуары. На счет сэндвича — тут да, он был прав.

— Не очень, на самом деле. Разве что лицо.

Он покачал головой и криво улыбнулся.

— Ты замерзнешь, когда окажешься в машине и снег начнет таять.

— По-моему, тебя больше беспокоит машина, чем я.

Он рассмеялся.

— Я больше беспокоюсь, как бы ты не переохладилась.

— Во всем этом? Ерунда. — Я похлопала по снегу рядом с собой. — Иди сюда. Сделай одного ангела тоже, и потом мы уйдем.

Он продолжал сверху вниз смотреть на меня.

— Ты хочешь, чтобы я тоже замерз?

— Я хочу, чтобы ты получил удовольствие. Оставил свою метку в Айдахо. Кроме того, что тебе по этому поводу волноваться? Ты же родом из Сибири, у тебя должна была выработаться повышенная сопротивляемость к холоду.

Он вздохнул, по-прежнему с улыбкой на губах — она могла согреть меня даже в такую погоду.

— Снова та же песня: ты представляешь себе Сибирь местностью вроде Антарктики. Я из южной части Сибири. Погода там почти такая же, как здесь.

— Хватит придумывать оправдания, — сказала я. — Если не хочешь тащить меня к машине, давай тоже делай ангела.

Несколько долгих мгновений он пристально изучал меня, и я подумала, что, наверно, он и впрямь потащит меня в машину. Его лицо, однако, было оживленным, открытым — и исполненным нежности, отчего мое сердце забилось чаще. Потом, совершенно неожиданно, он хлопнулся в снег рядом со мной.

— Хорошо, — заговорила я, видя, что он лежит совершенно неподвижно. — Теперь начинай шевелить руками и ногами.

— Я знаю, как делать снежного ангела.

— Так делай его! А иначе ты больше похож на меловой контур, который полиция рисует на месте преступления.

Он снова рассмеялся — теплый, низкий звук, разнесшийся в морозном воздухе. В конце концов, после новых уговоров с моей стороны, Дмитрий задвигал руками и ногами, создавая собственного ангела. Когда он закончил, я думала, он вскочит и начнет торопить меня возвращаться на дорогу, но он тоже продолжал лежать, глядя на небо и горы.

— Красиво? — Спросила я, дыхание морозными облачками висело в воздухе. — В каком-то смысле не хуже, чем вид, открывавшийся с лыжной базы, но сейчас все воспринимается по-другому.

— Так всегда в жизни, — ответил он. — Мы растем, изменяемся, и кое-что из того, что мы переживали раньше, обретает новый смысл. И так будет всегда.

Поначалу я принялась поддразнивать его, мол, он, как обычно, не упускает случая преподать мудрый жизненный урок, но потом до меня дошло, что Дмитрий прав. Когда я только влюбилась в него, это чувство было всепоглощающим. Ничего подобного прежде я не испытывала. Мне казалось, что любить его сильнее просто невозможно. Однако сейчас, после трагедии с Мейсоном и стригоями, многое изменилось. Сейчас я любила Дмитрия еще сильнее и как-то по-другому, более глубоко, что ли. Столкнувшись вплотную с тем, насколько хрупка жизнь, я стала еще выше ценить Дмитрия. Поняла, как много он значит для меня и каким горем обернулась бы для меня его потеря.

— Как думаешь, здорово было бы иметь вон там хижину? — Я кивнула на ближайший горный пик. — В глубине леса, где никто не может найти тебя?

— Я думаю, что это было бы очень приятно, только вот ты быстро заскучала бы.

Я попыталась представить себя в этой глуши вместе с ним. Маленькая комната, камин, постель. Не думаю, что заскучала бы.

— Не так уж плохо, если подвести туда электричество. И подключить Интернет.

А также жар наших тел.

— Ох, Роза! — (Я почувствовала, что он снова улыбается.) — Не думаю, что ты можешь быть счастлива в тишине и спокойствии. У тебя слишком деятельная натура.

— Ты хочешь сказать, что мое внимание быстро рассеивается?

— Вовсе нет. Я хочу сказать, что в тебе есть огонь, побуждающий постоянно шевелиться, стремиться делать мир лучше, помочь тем, кого ты любишь. Ты не можешь стоять на месте, и это одно из твоих замечательных качеств.

— Только одно? — Спросила я вроде бы легкомысленно, но его слова вызвали в душе трепет.

Я чувствовала, что он гордится мной.

— Одно из многих. — Он сел и посмотрел на меня. — Итак, никакой спокойной жизни в сторожке для тебя. По крайней мере, пока не станешь совсем старой.

— За сорок?

Он раздраженно покачал головой и встал, не сочтя нужным отшутиться в ответ. Тем не менее он смотрел на меня с той же нежностью, которую я слышала в его голосе. В нем было и восхищение, и я подумала, что никогда не буду чувствовать себя несчастной, пока Дмитрий считает меня прекрасной и удивительной. Наклонившись, он протянул мне руку.

— Пора идти.

Он помог мне встать, и мы держались за руки чуть дольше необходимого. Потом мы разомкнули их и обозрели результаты своих трудов. Два идеальных снежных ангела — один намного выше другого. Осторожно шагнув внутрь каждого, я наклонилась и обвела линией голову сначала одного, потом другого.

— Что это? — Спросил Дмитрий.

— Ореол, — с улыбкой ответила я. — В самый раз для небесных созданий вроде нас.

— Это уже натяжка.

Несколько мгновений мы разглядывали своих ангелов — там, где только что лежали бок о бок. Хотелось бы, чтобы мои слова насчет оставленной нами метки в горах были правдой, но я понимала, что следующий же снегопад накроет их своей белизной и не останется ничего, кроме воспоминаний.

Дмитрий мягко дотронулся до моей руки, и без единого слова мы зашагали к машине.

По сравнению с этим воспоминанием о нем и о том, как он в горах смотрел на меня, ангел, глядящий на меня в церкви, казался бледным и скучноватым. Это не его вина.

Вкусив хлеба и вина, прихожане снова заняли свои места. Я не подходила к причастию, но некоторые слова священника были мне понятны. Жизнь.

Смерть. Грехопадение. Вечность. Мне хватало знаний обо всем этом, чтобы уловить общий смысл. Спорю, что в этом ряду присутствовало и слово «воскрешение». Я вздохнула, вот бы и впрямь можно было с легкостью победить смерть и вернуть к жизни тех, кого мы любим.

По окончании службы я вместе с Беликовыми покинула церковь, в меланхолическом настроении. У выхода некоторые люди обменивались яйцами. Виктория объяснила, что это здешняя традиция. Люди, которых я не знала, подарили несколько яиц и мне, я пожалела, что мне нечем одарить их. И как, интересно, я все эти яйца съем? Некоторые были просто покрашены в разные цвета, на других нанесены искусные узоры.