Опасный след - Робертс Нора - Страница 74

Саймон подошел к холодильнику, достал пиво.

— Ничего больше не отмывай. Фиона подняла руку.

— Торжественно клянусь.

— Ладно. Я оставлю Ньюмена, возьму остальных. Фиона кивнула. Что делать? Ее не оставят одну. Даже здесь.

Услышав, как Саймон приказал: «Ньюмен, останься. Останься с Фи», она села за кухонный стол, положила голову на сложенные руки и стала ждать, когда хлынут слезы. Но не дождалась. Она слишком долго сдерживала их. Заталкивала поглубже все эти часы, а теперь они оказались надежно запертыми и просто саднили в горле, раздирали голову.

— Ладно, — выдохнула Фиона и встала, взяла бутылку воды — вода лучше пива и чище его — и вышла во двор к верному Ньюмену. — Пойдем прогуляемся.

Он тут же вскочил, встряхнулся и потерся об нее.

— Я понимаю. Новое место. Здесь хорошо, правда? Просторно. Поживем здесь пока, привыкнем.

Ее взгляд привычно выхватил участки, где хорошо смотрелись бы цветы, где можно было бы разбить небольшой огород… Это не мое, напомнила она себе.

— И все равно здесь не помешало бы больше цвета, больше скамеек, качалок. Странно, что он не подумал об этом. Он ведь художник. — Она остановилась у спуска к пляжу. — Но зато здесь прекрасный вид. Просто сказочный.

Крутая лестница вела к узкой прибрежной полосе и сонному заливу. В небе мерцали звезды, обостряя ощущение покоя, уединенности. Саймон шел вдоль кромки воды с тремя псами, обнюхивающими песок и пену.

Он скучал, поняла Фиона. Скучал по одиноким прогулкам в сумерках там, где суша встречается с морем. Скучал по покою, по тихому шуршанию прибоя в конце рабочего дня, но он отказался от всего этого ради нее. Что бы ни случилось с ними, между ними, она это не забудет.

Саймон вытащил из сумки, пристегнутой к поясу, ярко-желтые теннисные мячики и стал швырять их — один, другой, третий — в воду. Собаки метнулись за добычей.

«Как же они будут вонять, — подумала Фиона, следя за собаками, плывущими к прыгающим на воде желтым мячам. Она услышала смех Саймона, чуть-чуть перекрывающий шуршание прибоя, и этот звук отогнал ее невеселые мысли. — Какие они чудесные, просто идеальные. Мои парни».

Рядом с ней дрожал от нетерпения Ньюмен.

— Какого черта! Четыре вонючие собаки ничем не хуже трех вонючих собак. Иди! Иди играть!

Ньюмен бросился вниз по крутым ступенькам, выражая свою радость отчаянным лаем. Саймон подбросил четвертый мячик, поймал и швырнул. Ньюмен, ни на мгновенье не замешкавшись, бросился в воду.

Фиона побежала вниз, чтобы присоединиться к всеобщему веселью.

В номере мотеля рядом с аэропортом Сиэтла Фрэнсис К. Экл читал последнюю весточку от Перри и цедил свою ежевечернюю порцию виски со льдом.

Плевать он хотел на недовольный тон наставника, но такие слова, как разочаровал, контроль, сосредоточенность, необходимо, словно выпрыгивали из текста, уязвляя его гордость, его самолюбие.

«Как скучно, — подумал он, комкая записку. — Скучно, брюзгливо и раздражает безмерно. Перри неплохо бы вспомнить, кто сидит в тюрьме, а кто наслаждается свободой».

Вот в этом и заключается проблема с учителями. Уж кому знать, как не ему, ведь он сам был учителем. Скучно, брюзгливо и раздражает безмерно. Так было раньше, но не теперь.

Теперь власть над жизнью и смертью в его руках.

Подняв одну руку, Фрэнсис рассмотрел свою ладонь и улыбнулся.

Он мог по своей прихоти внушать страх, причинять боль, вселять надежду и уничтожать ее. Он видел все это в их глазах: весь тот страх, боль, надежду и в конце концов капитуляцию.

Перри никогда не испытывал подобного всемогущества и познания. Если бы испытывал, то не твердил бы постоянно об осторожности и контроле или, как учителю нравилось это называть, о «чистом убийстве».

На данном этапе самое сильное наслаждение доставила Аннетт. А почему? Потому что он слышал глухие удары своих кулаков по ее телу, различал звуковые оттенки шлепков и ударов, слышал хруст костей. И чувствовал каждый удар, как она сама.

Потому что он видел кровь, чувствовал запах крови. Он мог наблюдать, изучать, как проступают следы его ударов на ее коже, как разливается кровь.

Они ведь должны были узнать друг друга, не так ли? Неторопливость, общая боль делали убийство более интимным. И гораздо более реальным.

Размышляя об этом, Фрэнсис только сейчас осознал, что работа Перри была бескровной, клинической, отстраненной. Невозможно получить истинное наслаждение при почти полном отсутствии страсти. Перри отклонился один-единственный раз, позволил себе настоящее, кровавое насилие и не смог с ним справиться.

Теперь Перри живет в клетке.

Вот почему постепенная творческая эскалация насилия дает ощущение превосходства. Теперь главный он, а не Перри.

«Пора, пожалуй, давно пора порвать с ним все контакты». Перри ничему уже не может его научить, да и нет больше желания учиться.

Опомнившись, Фрэнсис встал, подобрал скомканный листок, тщательно разгладил его и убрал в папку с бумагами.

Он уже начал писать книгу о своей жизни, о своем прозрении, о своей эволюции. Он смирился с мыслью о том, что эта книга будет опубликована после его смерти. Он смирился с неизбежным концом, и это смирение делало каждый момент его жизни еще более значимым.

Не тюрьма. Ни в коем случае не тюрьма. Почти всю свою жизнь он провел в тюрьме, которую сам себе создал. С этим покончено. В конце, в неизбежном конце его ждет слава.

А пока он будет просто тенью, выскользающей на свет и снова исчезающей в сумраке, безымянной, неизвестной тенью. Или известной, но только тем, кого он выберет сам, тем, кто переступит грань между жизнью и смертью с отражением его лица в своих глазах.

Он уже выбрал следующую жертву.

Еще одно изменение. Следующий этап его эволюции. И пока он изучал ее, выслеживал ее, как волк зайца, он все время представлял, как это случится между ними.

Поразительная ирония судьбы лишь усилит возбуждение. Он знал это. А вскоре придет очередь и Фионы.

Фрэнсис развернул газету, погладил лицо Фионы. Он выполнит обязательство перед Перри, он заплатит свой долг сполна.

Фиона будет последней с красным шарфом. Он чувствовал, что так будет правильно. Она станет кульминацией этого этапа его работы. Его крещендо, его данью уважения Перри.

Фрэнсис уже не сомневался, что Фиона доставит ему наибольшее наслаждение. До того, как он с ней покончит, она познает больше боли, больше страха, чем все остальные.

О, как все всполошатся, когда он похитит ее, когда лишит ее жизни. Только об этом и будут говорить. Говорить и трепетать перед человеком, убившим ту, которая сбежала от Перри.

Перед УКШ-Два.

Перечитывая свое прозвище, он качал головой и самодовольно хихикал.

После того как Фиона ляжет в мелкую могилу, которую он заставит ее выкопать, УКШ-Два исчезнет, а Фрэнсис К. Экл станет кем-то другим, чем-то другим, найдет другой символ, вознесется на следующую ступень.

В каком-то смысле, думал он, прихлебывая виски, Фиона станет его концом и его началом.

Мантц повесила трубку и грохнула кулаком по письменному столу.

— Кажется, у меня что-то есть. Тауни оторвался от монитора.

— Что именно?

— Устанавливая места жительства и нынешних занятий тюремного персонала и временных работников, я наткнулась на некоего Фрэнсиса К. Экла. Живет в Колледж-Плейс, преподает английский язык и литературу. За последние два с половиной года он провел в тюрьме четыре кратких курса. После зимних каникул на основную работу не вышел. Заявление об отставке прислал по почте, сославшись на непредвиденные семейные обстоятельства.

— Ты проверила?

— У него нет семьи, во всяком случае, в традиционном смысле этого слова. С четырех лет он кочевал по приемным семьям. В колледже он не оставил никакого адреса, по которому с ним можно связаться. Его домашний и сотовый телефоны отключены.

— Надо собрать побольше информации. Найди соцработников, занимавшихся его делом, собери сведения о приемных семьях. Криминальное досье?