Обещание вечности (ЛП) - Ховард Линда - Страница 39

— Доброволец. Вы же знаете, что говорят о бешеных собаках и англичанах,[2] — ответил он, улыбаясь и обнимая Альму в ответ.

Клэр вернулась к распаковке коробки с книгами, крошечная морщинка прорезала лоб, глаза потемнели. Она не рассказывала матери обо всех обстоятельствах своего переезда в Даллас, но ей и в голову не пришло, что ее семья будет в дальнейшем иметь какие-либо контакты с Максом. Возможно, Мартина что-то и рассказала им, но Клэр не знала об этом и не хотела спрашивать. Альма была бы настолько приветливой с Максом, если бы знала правду? Могла возникнуть неловкая ситуация: они знали его как Макса Бенедикта, но на самом деле он Макс Конрой. Позволить им и дальше думать, что это его имя, или знакомить заново? И что ей сказать? «Настоящая фамилия Макса — Конрой, просто иногда он использует фамилию Бенедикт как псевдоним». Она подумала, что мисс Хорошие Манеры, вероятно, никогда не попадала в такую нестандартную ситуацию, так что решила не говорить ничего.

Макс легко сошелся с ее семьей, шутил и разговаривал со всеми так же беззаботно, как раньше. Они не знали, что эта непринужденность просто маскировка мощной силы его истинной личности. Клэр наблюдала за ним, но не разговаривала, только отвечала на прямые вопросы, и ощущала, что он тоже наблюдает за ней. Она думала, что он бросил ее, и сейчас вспомнила, как убеждала Мартину, что они просто случайные знакомые. Он не бросил ее — просто ждал.

Макс спокойно записал с аппарата невнесенный в справочник номер ее телефона и, когда увидел, что она наблюдает за ним, поднял бровь в молчаливом приглашении устроить из этого проблему. Клэр просто отвернулась и продолжила хозяйственные хлопоты. Нападение на него сейчас из-за номера телефона, на ее взгляд, превратит ее в неблагодарную зануду, особенно после того, как он неустанно трудился почти весь день, помогая ей обустроиться.

Было уже поздно, когда вещи расставили по местам, и все откровенно зевали. Вместо того чтобы отправиться в долгую дорогу в Хьюстон сегодня же ночью, ее домашние решили остаться в мотеле и двинуться назад завтра утром. Так или иначе Клэр махнула им на прощание со своего нового крыльца, Макс стоял рядом, как будто имел на это законное право.

— Зачем ты приехал? — спокойно спросила она, наблюдая, как свет задних фар исчезает за поворотом улицы.

Их окружали теплые ночные звуки стрекочущих насекомых и шелест листьев на деревьях от небольшого ветерка, а ведь только мгновение назад звучал смех, шумные зевки и энергичные крики: «Пока! Береги себя. Я позвоню тебе завтра!».

— Чтобы помочь тебе разобраться с вещами, — ответил Макс, придерживая для нее открытую дверь, и она снова вступила в дом.

Клэр ни на секунду не поверила мягкому тону.

— И удостовериться, что тебе здесь удобно. Никаких зловещих планов.

— Спасибо за помощь.

— Пожалуйста. Кофе еще остался?

— Наверное, но пить его, скорей всего, уже нельзя. И вообще, ты пьешь слишком много кофе, — сказала она, не глядя на него, и пошла на кухню, чтобы вылить остывший кофе.

Макс остановил ее, когда она начала заваривать свежий напиток.

— Ты права: мне больше не нужен кофе, — сказал он, забирая чашку из ее руки и ставя в раковину.

Схватив Клэр за локоть, он развернул ее лицом к себе.

— Вот что мне нужно.

Другая рука обняла ее за талию, прижимая к себе, и он склонил голову. Макс накрыл губами ее рот, горячий опьяняющий вкус заполнил ее; он целовал ее с глубоким жадным голодом, пока собственный мучительный голод не начал разливаться по телу. И возмущенная, и встревоженная желанием, которое он так легко пробудил, Клэр отвернула от него рот и уперлась в плечи, ощущая твердые мускулы под ладонями.

К ее удивлению, он легко позволил ей отодвинуться, выпустил из рук и отстранился. В глазах светилось удовлетворение, словно он только что доказал себе что-то. Он, должно быть, почувствовал ее отклик; на несколько мгновений она не смогла удержаться и просто растаяла, тело жаждало его тела.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты приходил сюда, — прошептала она, устремив на него темные глаза. — Зачем ты впутываешь мою семью? Как я объясню им, что ты не Макс Бенедикт в конце концов?

— Ты ничего не должна объяснять, они уже знают. Я все рассказал твоей матери.

Клэр потрясенно смотрела на него.

— Что? — запинаясь, спросила она. — Зачем? Когда ты говорил с ней? Что сказал ей?

Он охотно ответил.

— Я сказал, что захват «Сплавов Бронсона» моей компанией усложнил наши отношения, но я перевел тебя в Даллас, чтобы мы по-прежнему были вместе и смогли решить все проблемы.

Он заставил звучать все настолько просто, словно и не бросил ее, как только получил желаемую информацию! Это правда — он не ожидал звонка по телефону, который вынудил его вернуться в Даллас, но правда и то, что он ни разу не попытался войти с ней в контакт после отъезда, пока необходимость практических действий по слиянию не привела его в Хьюстон. Теперь с присущей ему властной манерой он полагает, что все, что надо сделать, — перевести ее в Даллас, и «осложнения» будут улажены.

Выражение ее лица стало таким встревоженным и на этот раз так легко читаемым, со всеми сомнениями и болью, и Макс так ясно все это видел, что с трудом подавил в себе желание прижать ее к себе и укрыть в своих объятиях. Он никогда не получал отказа от женщин, которых хотел; они легко падали в его руки и в его постель и всегда были для него открытой книгой. Какая ирония, что именно Клэр — единственная женщина, которую он не сумел так легко понять, — оказалась женщиной, которую он хотел настолько сильно, что никогда и представить себе не мог подобного желания. Он не мог понять, о чем она думает; ее самозащита была слишком сильна, личность слишком сложна. И любой намек, который он получал из внутреннего мира этой женщины, только возбуждал еще больший голод узнать о ней больше, проникнуть еще глубже в ее мысли. И сейчас, глядя на нее, на одежду, испачканную дневной работой, на выбившиеся из пучка волосы, на лицо, лишенное косметики, в бархатные темные глаза, полные боли и неуверенности, Макс почувствовал, как что-то содрогнулось в груди.

Он любит ее.

Мысль ошеломила, хотя теперь, когда он признался сам себе, то понял, что это чувство жило в нем уже какое-то время. Он считал его влечением, желанием, даже брошенным вызовом — все это было, но и многое другое. Макс никогда никого не любил — ни одну из этих нежных, готовых на все красавиц, которые делили с ним постель и делали что-нибудь для него. Вместо этого — из всех женщин мира — влюбился в сложную, замкнутую, и все-таки необыкновенно уязвимую женщину, которая заставила его почувствовать, что он буквально взорвется от радости, если она просто улыбнется ему. Он хотел защищать ее, хотел обнаружить все скрытые глубины ее характера, хотел потеряться в неожиданной и сокрушающей страсти, которая в ней скрывалась.

Клэр отодвинулась от него, устало потирая тыльную часть шеи, не видя подавленное выражение на его лице.

— Как ты объяснил изменение имени?

Потребовалась минута, чтобы Макс смог собраться и понять смысл того, о чем она спросила.

— Я сказал ей правду: что искал некую информацию и не хотел, чтобы Бронсон знал, кто я такой на самом деле.

Неужели Альма настолько околдована Максом, что готова поверить всему, что бы он ей ни сказал.

— И что она?

Признательная улыбка изогнула рот Макса, потому что он дословно помнил, что сказала Альма. Леди действительно умела обращаться со словами, хотя он едва ли мог передать Клэр слова матери: «Если вы обидите мою дочь, Макс Бенедикт или Конрой, или кто бы вы там ни были, я вытащу ваши кишки и сделаю из них подвязки для чулок!». Клэр, казалось, не понимала, как отчаянно все семейство готово защищать ее.

— Она поняла, — вот и все, что он сказал, наблюдая, как Клэр отступила еще дальше, непрерывно увеличивая расстояние между ними.

Она настолько осторожна!