Атаман из будущего - Спесивцев Анатолий Федорович - Страница 12

«Ведь штуцеры нужно заряжать не меньше пяти минут! Пушки же требуют еще большего времени на перезарядку! Езусе Христе, каким образом они это делают?!!»

Ларчик этой тайны раскрывался просто. Пули Минье, изобретение девятнадцатого века, не только летели дальше, чем обычные свинцовые болванки, они еще и заряжались быстрее. Два выстрела в минуту для стрельбы ими было вполне нормальным результатом. А удивительная скорострельность казацких пушек объяснялась способом зарядки. Порох был упакован заранее в картонный футляр, благодаря чему можно было менее тщательно чистить банником ствол при скоростной стрельбе, опасность преждевременного выстрела снижалась на порядок. На ускоренное забивание пыжа пушкари тренировались не одну неделю, пролив не одно ведро пота. После такой скоростной зарядки оставалось пробить через запальное отверстие в картоне дырку, и орудие было готово к огню. Правда, при стрельбе не заполошной, как в этот момент, банить стволы надо было даже более тщательно, чем обычно. Стволы изнутри были тогда полны раковин, останься там хоть один уголек — преждевременный выстрел гарантирован. И хорошо, если в небо, а не в своего же пушкаря.

Ядра стали разрушать прежде всего строй кавалерии, убивая и калеча передних, лучше всего вооруженных и защищенных всадников. Опытнейший Конецпольский отреагировал на это немедленно, послав их в атаку. Не дожидаясь команды от коронного гетмана, кавалерия правого фланга сдвинулась с места и, постепенно набирая ход, пошла в атаку на конницу черкесов и казаков. Земля задрожала от топота тысяч копыт. На врага двинулась необоримая, как считали сами поляки, сила. Развевались флажки на опущенных копьях, колыхались за спинами гусар плащи из львиных, тигриных, леопардовых, медвежьих (у самых бедных) шкур.

Опомнившись, Потоцкий отдал приказ атаковать и коннице Калиновского. Та, уже несколько смешавшись под обрушившимся на нее градом ядер, рванула вперед с особенным энтузиазмом. Здесь тоже хватало богато одетых и хорошо защищенных латами всадников. Лучшая в мире — так они считали сами — кавалерия готовилась разметать, стоптать своих врагов. Им уже неоднократно это удавалось сделать, никто из них не сомневался, что получится и в этот раз.

Саженях в ста от артиллерийских позиций сначала конницу Конецпольского, потом несколько отстававшую кавалерию Калиновского встретили залпы картечи. Они заметно проредили первые ряды наступавших, но, естественно, не остановили порыв тысяч всадников. Да, заржали, завизжали от боли раненые кони, закричали пораженные картечью люди, однако продвижения конных масс на врага вражеская стрельба не остановила ни в малейшей степени. Но несколько мгновений спустя из невидимых щелей, расположенных параллельно передней линии казацких укреплений, вылезло вдруг по паре десятков или дюжин казаков с шестами. Они не очень дружно выпустили в накатывавшую на них конницу по ракете каждый. И польская атака бесславно завершилась. Визжащие, воющие, гудящие, испускающие вонючий дым, будто черти, выпущенные из ада, ракеты полетели на атакующих.

Сначала с ними встретились гусары. Сами-то храбрецы если и испугались неведомого оружия, то страх смогли преодолеть. Однако для лошадей это было слишком страшно и неожиданно. Конница встала, всадники вынуждены были уделить свое старание не атаке, а попытке усидеть в седле, и не всем это удалось. Строй рассыпался, в сотне метров перед углом казацких позиций забурлила толпа лошадей и людей, где каждый был сам по себе. С небольшим опозданием то же самое произошло и на другом фланге. Казацкие позиции скрылись за клубами бело-серого порохового дыма, даже тянувший с северо-запада ветерок не успевал их разогнать. Потеряв врагов из виду, казаки стрелять не перестали, и, хоть попадать стали реже, многие картечины и пули продолжали находить свою добычу в толпе.

Далее в ход битвы вступил особенно зримо человеческий фактор. События на флангах перестали походить на зеркальное отображение одного действа.

Конецпольский, страдая, хватаясь за сердце, смотрел на уничтожение своих любимцев, красы и гордости всей Польши, гусарии, но больше никаких действий не предпринимал. Он уже понял, что победы в этот день полякам не добиться, надо было заботиться о достойном поражении. Шедшие вслед за гусарами панцирники уже успели, кто остался в седле, развернуть коней и припустить назад, когда лава из двадцати тысяч всадников накрыла бестолково толкущихся гусар и начавших бегство «казаков» (средняя кавалерия, набиравшаяся только из шляхты), как их еще называли. Сбежать смогли только самые везучие из последних, точнее — самые трусливые или сообразительные, начавшие отступление (бегство) первыми. Проскочив мимо готовившихся к бою второй и третьей линий, беглецы драпанули и с поля боя, чем и сохранили себе жизнь. Впрочем, многие — ненадолго.

На не полностью успевших восстановить строй гусар, стоявших на месте, что для конницы губительно, налетели с разгона черкесы и казаки. Вырубив противников из первой линии, вал из почти пятнадцати тысяч всадников — при уничтожении гусар они потеряли всего несколько сот человек — покатился дальше. Вышедшая вперед вторая линия поляков, чтоб не быть застигнутыми ударом врагов в стоячем, обрекающем на поражение состоянии, рванула навстречу коалиционной коннице. Конецпольский тут же направил на помощь второй линии третью. Более широкая из-за многочисленности линия конницы казаков и черкесов начала уже обхватывать врагов с флангов, когда на них обрушились всадники третьей линии. В поле завертелась мясорубка, причем ближе к польскому табору победа склонялась к черкесам, по центру схватки казаки медленно, благодаря численному превосходству, додавливали соперника, а черкесский отряд, шедший с самого края, попал под удар третьей линии, уже почти остановившись, и у него возникли нешуточные проблемы.

Хмельницкий это заметил и приказал остальным своим конникам ударить колонной вдоль овражка. Еще пятнадцать тысяч всадников стронулись с места и, постепенно набирая ход, пошли на врага. Пусть черкесы по внешнему виду проигрывали полякам, а казаки второй линии смотрелись сущими оборванцами на малорослых конях, пятнадцать тысяч всадников по тем временам были немалой силой.

Опять пришла пора дергаться Конецпольскому. Получи он резерв, который немедленно запросил у коронного гетмана, вполне возможно, ему удалось бы свести схватку на своем фланге вничью, несмотря на численное преимущество у врага. Не судьба. Потоцкий ответил, что резерв отправлен на помощь Калиновскому, где положение стало угрожающим.

Коронный гетман вполне спокойно мог бы употребить и слово «катастрофическим». На левом польском фланге дела разворачивались куда быстрее и печальнее. Увидев расстрел остановившейся первой линии, польный гетман немедленно отправил на помощь первой линии вторую. Учитывая, что часть пространства перед вражескими позициями была блокирована расстреливаемой казацкой артиллерией или бегущими предшественниками, тем на ходу пришлось перестраиваться, из-за чего их ход заметно снизился.

Хо-Урлюк оценил ситуацию и бросил на врагов сразу половину всадников. Зависимых ногаев, попавших в немилость, или просто выходцев из невлиятельных калмыцких родов… Они с визгом, воинственными воплями, осыпая на скаку врага стрелами, набросились на обе линии поляков сразу. Не прошло и пятнадцати минут, как поляки стали отступать под давлением более многочисленного врага. К моменту сшибки половина калмыкской орды имела почти в три раза больше всадников, чем две польские линии разом. Калиновский запаниковал и направил на выручку отступающим и последние свои три тысячи. Причем даже не пытаясь ими как-то сманеврировать, на увеличение толпы. Неудивительно, что их хватило ненадолго. Калмыки, не имевшие возможности сцепиться с врагами, стали непрерывно обстреливать задние ряды поляков из луков, пуская стрелы по дуге. В отличие от сгинувших гусар, легкоконная третья линия не имела доспехов, этот ливень из стрел непрерывно выкашивал их, выбивал из строя.