Золушка и Дракон - Михалкова Елена Ивановна - Страница 19

Далеко обойдя пролом, чтобы не упасть снова, я медленно начала приближаться к полке, избегая светить на нее фонариком, избегая даже смотреть на нее! В горле у меня пересохло. В эту секунду я горько жалела, что не позвала с собой кого-нибудь. Но вместо того чтобы бежать отсюда прочь, я продолжала крохотными шажочками двигаться к банке.

В четырех шагах от нее фонарик затрясся в моей руке. Я ничего не могла поделать с этой предательской дрожью. Погреб вокруг меня обернулся склепом, холод подземелья стал ощущаться как стылое дыхание смерти. Жуткий образ пробрался ко мне в голову, омерзительный и тошнотворный, как прикосновение к разложившемуся трупу…

Я представила, что имоиглаза плавают там, в банке, глядят слепым мертвым взором сквозь стекло. К горлу подкатила дурнота. Я резко поднесла руку ко рту, и тут вечная неуклюжесть сыграла со мной злую шутку: тяжелым корпусом фонаря я ударила саму себя по губам.

Но этот удар нечаянно оказался целителен: я пришла в себя. Физическая боль вытеснила гадкую фантазию. И все равно не могу описать, что мне потребовалось преодолеть, чтобы заставить собственную руку поднять фонарь и направить его на ряд одинаковых банок.

Запрещая самой себе отводить взгляд, я подошла близко и с отвращением уставилась на плавающие белые шарики. Господи, какой кошмар… Если бы в эту секунду ко мне сзади кто-нибудь прикоснулся, я сошла бы с ума.

Словно завороженная, я смотрела на коричневый зрачок в белой сфере яблока. Он был похож на ядро грецкого ореха – такой же морщинистый, точно скомканный. И в самом деле, поразительное сходство…

Я сама не заметила, что наклонилась так близко к банке, что стукнулась об стекло носом. «Глаза» находились прямо передо мной. Я смотрела на них – десять секунд, двадцать, минуту… И вдруг начала смеяться. Должно быть, в смехе моем слышались истерические ноты, но я ничего не могла с собой поделать – облегчение было слишком велико. Не было, ничего не было! Не было психопата-убийцы, коллекционирующего части тела своих жертв! Не было заспиртованных глазных яблок, спрятанных в подполе! Не было десятков трупов – ничего из того, что навязало мое болезненное воображение под воздействием темноты!

И если бы я раньше вспомнила о любви Карла Ефимовича к маринованным перепелиным яйцам, это позволило бы мне избежать многих жутких минут.

Продолжая нервно смеяться, я безбоязненно сняла ближнюю банку с полки и, зажав под мышкой, принялась взбираться обратно по лестнице. Наверху я поставила ее ближе к двери и внимательно рассмотрела.

Пожалуй, ошибиться и впрямь было несложно. По заказу Гейдмана местная повариха готовила для него яйца по особенному рецепту: разрезала их на две части и каждую часть фаршировала половинкой грецкого ореха. Самое смешное заключалось в том, что пару лет назад меня угощали этим лакомством, и оно показалось мне ужасной гадостью. Сейчас я готова была поклясться, что нет ничего лучше, чем перепелиные яйца в маринаде!

Со смешанным чувством невыразимого облегчения и глубокого стыда за саму себя и свои страхи я выбралась из помещения и со спокойной душой направилась к избе. Обогнула угол дома, и возле крыльца нос к носу столкнулась с Григорием.

Судя по ужасу, отразившемуся на его лице, выглядела я живописно.

– Господи, Лилия, – проблеял он. – Что с тобой случилось?

– Неудачно упала, – совралось у меня само собой.

– У тебя джинсы мокрые!

– …в озеро, – дополнила я. – Извини, мне нужно переодеться.

Взбежав по ступенькам, я обернулась. Гриша, наклонив голову, разглядывал ровный, точно края тарелки, берег озера, очевидно, пытаясь понять, как с него можно куда-то упасть. Я постаралась неслышно прикрыть за собой дверь, чтобы не отвлекать его от размышлений, и устремилась в кухню. Меня мучил голод, и, представляя себе холодную куриную ножку, ждущую меня в холодильнике, я совершенно упустила из виду, что Клара Ивановна недавно ввела новую традицию.

Ланч!

Лидия, Олег и сама Клара Ивановна восседали за круглым столом и вкушали второй завтрак. Не знаю, каким чудом Григорию удалось избежать его. Все трое были преисполнены осознания важности момента – попробуй не преисполнись, когда Клара Ивановна контролирует каждое твое движение, включая непроизвольное подергивание лицевых мышц. На большом блюде стыла вареная картошка, а Олег готовился разделывать курицу – ту самую, которую я собиралась украсть из холодильника. И в эту ответственную минуту я влетела в столовую и предстала перед ними.

Лидия несолидно ойкнула. Олег уронил нож, и тот громко звякнул о край тарелки. Клара Ивановна выпучила глаза. Все трое молча уставились на меня, забыв про свой ланч.

В стороне стоял старинный буфет с зеркальными дверцами, и, переведя взгляд с нашей хозяйки на свое отражение, я поняла, почему Григорий и все остальные так отреагировали на мое появление. То, что отразилось в зеркале, превзошло мои ожидания.

По моему облику можно было подумать, что последний месяц я провела на обширной плантации, внося свою скромную рабочую лепту в благосостояние ее владельца, и была неоднократно бита им за некачественный труд. Джинсы, перепачканные и мокрые, протерлись на коленях, а футболка выглядела так, словно ее изваляли в луже, прежде чем отдать мне. Левую щеку пересекала длинная кривая царапина (я так и не вспомнила, когда заработала ее), под правым глазом почти картинно размазалась грязь – точь-в-точь серо-сиреневый фингал. Верхняя губа после удара фонариком распухла и покраснела.

Хуже всего выглядели руки. Борьба с плющом не прошла для них бесследно, и мои ладони стали напоминать лапы зеленого великана Шрека, мультфильмы про которого очень любит Федя.

В волосах у меня запуталась старая паутина со всем ее содержимым, включая давно почившего восьминогого хозяина. Его кривые лапки торчали вверх, а рядом с ним упокоилась сушеная муха, внося в композицию долю экспрессии.

– Лилия, что это?! – придя в себя, взвизгнула Клара Ивановна, выпучив глаза и тыча пальцем в мою прическу. Все остальное почему-то меньше поразило ее.

Не знаю, в чем была причина, но я вдруг почувствовала себя легко и свободно, как будто, пробравшись через подземный ход, ободрала об его каменные стены наросшую на мне за много лет боязнь ляпнуть что-нибудь не то, страх быть высмеянной и наказанной.

– Готовлюсь к Эскоту, Клара Ивановна, – почтительно сказала я с полупоклоном. – Нельзя отставать от Европы!

Она впервые не нашлась что сказать. Зато Олег пришел в себя.

– Где ты была?! – резко спросил он. – Отвечай!

– Гуляла после завтрака. Нагуливала аппетит. Клара Ивановна, вы позволите?

Клара Ивановна не ответила. Я мелкими шажочками приблизилась к блюду, стоявшему посередине стола, и, пошевелив над ним пальцами, от которых остро несло хмелем, решилась: прежде, чем кто-то успел что-нибудь сказать, примерилась к куриной ноге, ухватила скользкую теплую ляжку и с хрустом оторвала ее. Лидия испуганно вскрикнула.

– Простите, – извинилась я. – Мне нужно принять душ. Я присоединюсь к вам позже, с вашего позволения, Клара Ивановна.

Я пошла к выходу, сдерживая желание вцепиться зубами в нежное куриное мясо сию же секунду. Навстречу мне в коридоре повстречался Григорий, возвращавшийся в компанию нашей мучительницы, и я благожелательно улыбнулась ему, предвкушая скорую трапезу.

Но, очевидно, я недооценила силу образа «женщина с куриной ногой». Вместо того чтобы ответить мне улыбкой, Гриша отпрянул в сторону и прижался к стене. Взгляд у него стал такой, словно он опасался, что участь обезножевшей курицы может постичь и его.

Я пожала плечами, прошла мимо и поднялась на второй этаж, в свою комнату. В одном из ящиков совсем недавно мне попадался большой фонарь, надо было найти его.

– Почему вы ничего не сказали мне?!

– Что именно? – весьма правдоподобно удивилась Евгения Черникова.

Она провела Сергея в дом, несколько раздраженная тем, что он заявился так рано.