Центурион Траяна - Старшинов Александр - Страница 12

И они дрались. Еще один миг и еще…

– Адриан! – выкрикивал Приск, мечась среди дерущихся, ускользая от ударов и стараясь полосовать кожу, а не потрошить животы – все ж хоть и мерзавцы, приспешники Нонния, но свои, легионеры, не варвары. – Адриан наш патрон! Клянусь гением императора…

Имя Адриана известно было в Новах – прежде императорский племянник служил военным трибуном в соседнем Эске, а при подготовке Дакийской кампании объездил все лагеря месте с дядей и в свите императора появлялся здесь, в лагере. Наверняка каждый или почти каждый Адриана видел. Так что его имя тут – не пустой звук. А то, что арестант клялся священной клятвой, произвело впечатление еще большее.

Легионеры невольно подались назад, расширяя круг, в драку больше не лезли и на помощь немногочисленным прихлебателям Нонния не спешили. Глянув – мельком поверх голов, – Приск увидел, как бежит к принципии[41] тощий высокий легионер. Нескладная фигура показалась знакомой. Но разглядывать и решать, кто это и отчего знаком, было не время – опять пришлось уворачиваться от ударов и самому крошить чужие зубы и сворачивать челюсти.

Молчун все же сумел вырваться и теперь, почти голый, дрался отнятым у кого-то гладиусом. Этот не миловал – разил насмерть. Приска уже три или четыре раза сбивали с ног, но он поднимался. Туника давно лопнула, свисала лохмотьями с пояса, от разгоряченного тела в морозном воздухе поднимался пар.

«Если сейчас на крест привяжут, то и часа не прожить – столько силы ушло из тела…» – мелькнула мысль.

Но подумал Приск вроде как не о себе, а о ком-то постороннем. Чувствовал – силы на исходе. На одной ярости держался. Его вновь повалили, оглушили ударом плашмя и поволокли. От снега вперемешку с водой, грязью и кровью, по которому Приск елозил лицом, он пришел в себя, брыкнулся, попытался достать ногой, не сумел…

Биться до последнего и даже дольше…

Приск оттолкнулся свободной ногой от земли, крутанулся всем телом, вырвал вторую ногу и одну руку из ветеранских пальцев, и второго своего пленителя просто рванул на себя и опрокинул. Дальше уже не битва пошла и не драка, а возня: на него навалились сверху, вновь ударили – но не по голове, а в бок и по плечам; затем он кого-то укусил: сперва ощутил во рту вкус грязной, пропитанной потом тряпки, а потом – крови. Рядом кто-то надсадно визжал. Приск сжимал зубы все сильнее и сильнее, мотал головой, пытаясь вырвать клок мяса… Кто-то бил кулаком наугад, но не попадал…

…А потом все кончилось – был какой-то провал… Не тьма, нет, а мельтешение серого, стоны, возня. Приск ощутил, что лежит голой спиной на снегу. Он вскочил и – о чудо! – ему никто больше не пытался мешать. Приск повернулся, ища противника, махнул кулаком наугад, едва не потерял равновесие, устоял.

Только теперь он увидел, что перед ним стоит военный трибун, молодой человек в начищенном до слепящего блеска нагруднике, из-под которого во все стороны топорщатся белые птериги[42] нижней лорики. Военный трибун без правой руки. За ним чуть позади застыл тот тощий нескладный легионер. Чем-то легионер опять показался знакомым, но при этом Приск был почти уверен, что если и видел этого парня когда-то, то лишь мельком.

– Анний! – выдохнул Приск, узнав однорукого трибуна. – Именем императора…

– Что здесь такое? – спросил военный трибун у Нонния тихим хрипловатым и очень усталым голосом. – Циркулатор с бродячим цирком приехал?

– Лазутчиков поймали. – Нонний ничуть не смутился. Даже осклабился – мол, его эта драка вроде как забавляет.

– Анний! – заорал Кука так, что державший его приспешник центуриона отшатнулся. – Ты что, не помнишь! Это мы с Приском нашли в пещере летом золото… То золото… Помнишь?

Да уж – наверняка не забыл, как без руки остался. Приск отстраненно подумал, что, может, и не стоило как раз про это напоминать.

Военный трибун рассеянно кивнул, но пока не спешил подтвердить, что узнал «быков Декстра». К тому же теперь, после драки, все в крови, с разбитыми лицами и в лохмотьях, они еще меньше стали походить на доблестных легионеров, которых прошлым летом высылали в разведку.

– Мы же все время ходим в этих фракийских тряпках, ты же знаешь… – хрипел Кука, надрывая уже без того севший голос.

– Мы люди Декстра, – выдохнул Приск. – Декстр, центурион, из фрументариев…[43] – В чем дело? – повернулся военный трибун к Ноннию.

И в этот миг Приск понял, что имя Декстра, пожалуй, произвело даже большее впечатление, нежели имя Адриана. И что Анний сразу их узнал, но про себя что-то взвешивал, будто вороватый торговец, норовящий привесить к весам фальшивую гирю без тавра.

– Лазутчики дакийские… – Нонний не желал уступать.

– Где? Где лазутчики? – Трибун не повысил голоса, но наоборот, как-то начал пришептывать. – Это специально обученные Декстром и Валенсом разведчики, клиенты самого Адриана. Может быть, ты позабыл, кто такой Адриан?

Нонний скривился.

– Помню, служил трибуном в Пятом Македонском, гречонком прозвали…

– Племянник императора, – все тем же тихим голосом просипел Анний, будто из последних сил.

Нонний не ответил, дернул щекой, скорчил гримасу, будто что-то пытался выдавить через силу – но не получалось.

– Освободить! Немедленно! – повернулся трибун к подручным Нонния и только теперь повысил голос. – Вернуть одежду, оружие! Все вернуть! И ко мне в дом! Немедленно!

Тут он захотел крикнуть. Но у Анния не получалось орать, он срывался на тонкий противный визг. Все равно никто не посмел ему перечить. Первым разжал руки тот, что держал Тиресия, и тут же получил по зубам от легионера.

Дрожа от холода, Приск попытался приладить на место обрывки туники, но вскоре понял, что дело это безнадежное. Откуда-то появился кудлатый Кокцей, отобрал свой кинжал. Впрочем, чужой кинжал Приску был теперь без надобности – он получил назад все свое: оружие и собственный плащ. Кутаясь в заиндевевшие тряпки, сплевывая кровь и ругаясь, легионеры кое-как потрусили к дому военного трибуна – бежать быстро не было сил. С холода в доме им показалось не просто тепло, а жарко – легионеры сбились на кухне возле печи и пили, передавая друг другу, вино с пряностями, медом и горячей водой. С разбитых губ в бронзовую чашу стекала кровь и мешалась с напитком, добавляя к его сладости солоноватый привкус.

Потом, пошатываясь и опираясь друг на друга, доковыляли они до таблиния[44] трибуна. Тот сидел на ложе и вертел в руках один из отобранных у легионеров золотых браслетов с оскаленной волчьей мордой.

– Что все это значит? – спросил Анний. – Почему вы в варварских тряпках на нашей римской стороне? На тот берег реки ходили? Кука!

Голос трибуна сделался еще более сиплым и, значит, еще более злым.

– Центурион Валенс нас отправил – проехаться по бережку. У него насчет этой зимы предчувствие нехорошее было. А Валенс верит предчувствиям.

– И что? Подтвердились предчувствия?

– Река скоро встанет, – поведал, будто откровение, Кука.

– Ну да, замерзнет, – кивнул Анний. – Удивительное открытие… – Однако в голосе его не было насмешки. Он ждал, что ему скажут.

Молчун вдруг встал на колени, потом растянулся на полу – в драке ему, кажется, досталось больше всех, и ноги его не держали. Он дернулся, изо рта его потекло толчками выпитое. Анний сделал вид, что не замечает.

– Они пойдут всюду, – сказал Кука. – До самой Дробеты…

– Здесь, в Мезии? – уточнил Анний.

Кто «они», Анний уточнять не стал.

– Да. Всюду. Там, где смогут по льду пройти через реку. Браслет этот – особый знак. Потому как… – Кука отер рукавом нос, размазав по и без того грязной тунике кровь и сопли. – Этот берег тоже восстанет. И тоже повсюду. Вздыблется, как, бывает, бесится море после того, как случится землетрясение на берегу. На суше – расколотая земля, на море – волны до неба. И тогда нас сметут. Если Траян не подоспеет. Каждый час дорог. А твой Нонний нам такую пакость устроил… Если бы не знал, какая он сука, решил, на даков мерзавец работает.