Освобождение шпиона - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 30

— Ведро, — предположил Леший.

— Нет. Волосы. Будто парик нахлобучили... Тоже на­спех, криво. Я испугался здорово. Встал, фонарь держу перед собой. Холодом тянет. И вижу, как с нее снег от­валивается комьями... Это в сентябре было, товарищ майор. Плюс двадцать. Никакого снега и в помине не было.

— И что? — Леший приподнял маску регенератора, сплюнул. — Полоснул ее, суку, бритвой своей... Оккама. И пошел дальше. Всех делов.

— Мне не до этого было тогда, товарищ майор...

Пыльченко продолжал плестись сзади, говорил с трудом. Леший немного сбавил шаг.

Я потом на часы глянул. Двадцать минут стоял, как прибитый к месту. Она на куски разваливалась. Таяла. Потом в какой-то момент ахнулась в воду. Брызги...

И все. Я подошел и ничего не увидел — ни парика, ни веток этих. Там неглубоко было совсем. И течение сла­бое. Ничего не нашел...

— И ладно. Зачем ты мне это рассказываешь, Пыль­ченко? - Леший оглянулся на него с раздражением. — Ну, подшутили над тобой питерцы, слепили какую-то дуру из парафина, ветки воткнули... Думаешь, ты один такой умный? Думаешь, я бы на твоем месте не догадал­ся?

— О чем? — не понял Пыльченко. — А-а... Нет. Никто надо мной не.шутил. И парафин в воде не растворяет­ся... Да и как бы ее туда затащили? Чтобы в «Пузырь» попасть, надо четыреста метров по-пластунски... И лю­ка всего два - на входе и на выходе... Нет. Это ничего не объясняет.

— А что объясняет? - не выдержал, рявкнул Леший.

— Ничего. Это была галлюцинация, товарищ май­ор, — проговорил Пыльченко как-то испуганно даже. — Очень четкая... «Непрозрачная», как говорят наркома­ны. Типичный случай отравления бутаном. Мне потом рассказали, что под Васильевским много газовых лову­шек, они очень мелкие... Ну, непромышленные как бы. И часто сами по себе открываются, лопаются как бы. Там все это...

— Иди ты нах.., Пыльченко, — сказал ему Леший рав­нодушно. Он уже устал злиться. — Я понял тебя. Только я ни к кому со своими карликами не лез. Мне до жопы, есть они или нет. Лучше бы не было. И заткнись. Хва­тит об этом.

Они молча дошли до выхода из северной ветки. Стук «веселого барабанщика» стал громче. Со стороны «Чер­товой пещеры» пробивалось тусклое зеленовато-серое зарево, которое можно увидеть, только если выключить все фонари и минуты три пялиться в темноту. Но Ле­ший видел его и так. Хотя и не знал — что это такое и ка­кое воздействие оказывает на человеческий организм.

— Гнилое это место, Пыльченко. Уходить надо, дра­пать, пока сам не того...

Он осветил напарника. Тот зажмурился от яркого света, остановился.

— Это я не про «минус», сам понимаешь.

Пыльченко молчал. Он понял. Леший отвернулся и потопал дальше.

— Пошли, пошли, боец. Не отставай. Это у них гал­люцинации, а не у нас. Типичный случай, понимаешь!..

В тишине отчетливо щелкнул зажим маски. Леший сплюнул.

— От гнили всякой и галлюцинации.

Квартиры Москвы

Почтальон не всегда звонит дважды, как в названии фильма. И трижды звонит, и четырежды. Сколько по­требуется, Полные сдобные почтальонши в наброшен­ных на плечи курточках — словно выбежали на минутку из дома. Бегут, звонят, звонят. И почему они такие пол­ные, раз им так много приходится бегать? Лица не то чтобы непривлекательные... Неуловимые. Заказное письмо из банка, телеграмма о смерти, повестка, по­вторное извещение на бандероль - лицо ничего не под­скажет. Сперва распишитесь. Вот здесь. Всего доброго. У нее еще восемь адресов.

— Кто там, Миша?

Михаил Семенович Поликарпов, бывший хитроум­ный директор «Металлопторга», чемпион Госснаба по преферансу, стоял в прихожей, с озабоченным видом изучая некую серую бумаженцию. Держал он ее в руках так, будто ему вручили ее вместе с подзатыльником.

— Миша-а? — донеслось опять из гостиной. - Оглох, что ли?

— A-а!.. Ну да!.. — отозвался наконец Михаил Семе­нович, не отрывая застывшего взгляда от листка. — М-м... это... Почтальон приходил!

Жизнерадостный смех и аплодисменты аудитории. Инна Сергеевна смотрела в гостиной вечернее ток-шоу.

— От Зуевых телеграмма, что ль?

Михаил Семенович не ответил. Даже не услышал, кажется. Тихо, по-следопытски, перекатываясь с пятки на носок, он прошел по коридору и остановился у ком­наты сына. Деликатно постучал.

— Дима. Дим. Открой, слышь.

Дверь приоткрылась. Там показалось молодое румя­ное лицо с несколько наигранной и так не идущей ему диггер-готской мрачностью в глазах.

— Не тарахти, погоди, - пробасило лицо в телефон, который держал у уха. — Ну, чего тебе?

— Тут повестка... Из зфэсбэ. Это тебе... — Миха­ил Семенович протянул сыну серую бумаженцию. И шепотом: — Ты мне можешь объяснить, что это та­кое?

—  Какая еще эфэс...

Дима взял повестку. Прочел. Рука с телефоном опус­тилась. В трубке продолжал трещать чей-то беззабот­ный голос: «...и сидит в этой вентиляхе, зубы скалит... Я ему, ты чё, уёбок? А он мне... Ты слышишь, Рыба?.. Алё?..».

— Что там у вас такое, мальчики? — возникла, откуда ни возьмись, Инна Сергеевна в чем-то ярком, как гла­диолусовая клумба. — Я тут как раз собиралась поста­вить...

Она осеклась, посмотрела на Михаила Семеновича, потом на сына.

— Что это за бумажка?

Симпатичные почтальонши попадаются редко. И вот какая странная зависимость: чем фешенебельней и дороже район, в котором ты проживаешь, тем они старше, хуже одеты и нередко выглядят даже как-то маргинально. Как будто государство специально подсо­вывает эти кадры богатым москвичам, чтоб тем было на кого излить невостребованные излишки щедрости. К примеру, в знаменитом поселке нефтепромышленни­ков, что на Можайке, «заказуху» разносит тетка в древ­них нитяных чулках и всепогодной рабочей фуфайке с подпалинами.

Но хоть и с подпалинами, а — забегали, забегали... Даром, что Вампирыча нет дома, все равно бегают... Один охранник звонит другому, тот ищет хозяина, а вместо хозяина находит его жену. А может, не жену, а экономку. А может... Может, это вовсе дикторша с теле­видения.

— Дак... Подписаться. Чирк — и досвиданьича, чё бе- гать-то? — ворчала, не понимала почтальонша. Топта­лась неловко в ослепительном малиново-золотом хол­ле, хмурилась под ноги. Ишь, настроили, друг друга найти в этом дворце не могут...

— Сейчас подойдет хозяин, без него нельзя. Подо­ждите минутку, - холодно отрезала дикторша.

Она вышагивала на страусиных своих ногах туда-сю­да, прижимая к уху серебристую «нокию». Ждала, когда ответят. Дождалась.

— Ну? Андрей, где Игорь Игнатьевич?.. А сразу ска­зать нельзя было? — Поморщилась. — Тогда ищите Мар­ка Соломоновича, это по его части.

Хлопнула своим телефоном и исчезла. Почтальонша хотела было плюнуть (хлопнуть ей было нечем) и тоже исчезнуть, Но тут появился Марк Соломонович. Почему-то сразу стало ясно, что это именно Марк Соломо­нович.

— Хм... А я ничего подписывать не стану, - твердо сказал Марк Соломонович, изучив повестку.

— Не полагается, — так же твердо ответила почталь­онша.

— Ничего страшного. Вот вам пятьдесят рублей, ува­жаемая... - Он открыл бумажник и протянул деньги вместе с повесткой. - Вы никого не застали дома. Дого­ворились?

Она честно предупредила:

— Дак... Завтра ведь опятича приду.  Это ж надобно вручить. Права не имею.

Марк Соломонович отсчитал еще несколько банк­нот.

— Приходите через неделю. Там поговорим.

Поплевав на пальцы, она пересчитала деньги. Спро­сила с сомнением:

— Через неделю?

Многоопытный Марк Соломонович достал еще од­ну — всего одну, но очень красивую банкноту. Он под­нял ее и подержал некоторое время в руке, как футболь­ный судья держит желтую карточку перед провинив­шимся игроком. Затем вручил почтальонше.

— Через неделю, — повторил он.

За тридевять земель от этого праздника жизни, в противоположной точке мироздания находится Измай­ловское кладбище и огибающая его улица 3-я Прядиль­ная. Вот уж здесь, казалось бы, повестки с вызовом на Лубянку точно должны разносить старухи в черных ба­лахонах с косой-литовкой на плече. Так нет. Дзынь-дзынь-дзынь. А там — совсем юная пышка в бейсболке с лихо загнутым козырьком.