Освобождение шпиона - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 19

— Ты че? — удивился Башнабаш. - Да как ты!.. Да я... Да меня сам товарищ Шапошников рекомендовал в подразделение! Он так и сказал: Башмакин — идео... идеа... Короче, кристальный боец! Спорим — баш на баш! Так и сказал!

Худаков тихо рассмеялся.

— Идеологический боец!.. Кристальный!.. Деревня ты темная, а не боец.

— Никакая я не деревня, — насупился Башнабаш. — Сейчас Башмакино наше — коллективное хозяйство, Колхоз, значит. «Завет Ильича» зовется. И сельсовет у нас заседает, это, почитай, из всей округи мы — центр... Столица как бы.

— Столица колхоза? — уточнил Худаков.

Башнабаш пожал плечами.

— Наверное, так...

Худаков только покатывался.

— Тебе ж тогда фамилию сменить надо! Раз колхоз теперь у вас, а не деревня, то ты больше не Башмакин, а - Заветкин получаешься! Или — Ильичев!

— Ты это серьезно? Не шутишь? — удивился Башна­баш, задумался. - Мне, например, Заветкин больше нравится. Звонко так получается, складно!

Худаков вдруг перестал смеяться, сплюнул и сказал:

— Хватит зубы скалить, Башмакин. В карауле как- никак стоим, а не на танцах. Поглядывай давай...

Вот дает - caivf скалился только что, а теперь гово­рит! Ну и ну!.. Башнабаш обиженно отвернулся от не­го и стал поглядывать, как было велено. Он заметил, что так часто бывает: кто-то что-то делает, шутит там, например, или заигрывает с девушками, но едва только Башнабаш, глядя на них, тоже Начнет шутить или заигрывать - сразу хмурятся, раздражаются, буд­то это он дурачка перед ними разыгрывал, а не наобо­рот...

Прошла минута. Худаков как ни в чем не бывало ткнул его в плечо и сказал:

— Ты не дуйся зазря. Майор Шапошников твой - правильный мужик, я против него ничего не имею. И то, что он тебя рекомендовал в наше подразделение — верю. Он спец знатный. Один из лучших спецов в «семьдесят девятом». Только как бы это тебе сказать... Они здесь еще в войну таких ходов нарыли, до самой Аргентины добраться можно. А чтобы никто не сбёг, они и подыскивают бойцов вроде тебя — «идеологичес­ки кристальных», мозги с кулачок...

Прошло еще пятнадцать минут. Башнабаш встал и посигналил в темноту своим фонарем.

— Ты, Худаков, говоришь непонятно, — сказал, сев на место. — Сперва так повернешь, потом сяк. Скольз­кий ты человек. А я к тебе как к товарищу, поговорить хотел.

— Ага. А потом Климову настучать обо всем. Лейтеха наш только и смотрит, на ком сорваться, диверсантов ищет.

— Нет, ты что! — возмутился Башнабаш. — Не ве­ришь? Спорим! Я всегда считал тебя убежденным марк­систом и ленинцем, и этим... ну... Энгельса которые уважают — как они называются?

Худаков только покачал головой. А может, это Башнабашу так привиделось, что покачал, может, он вооб­ще на него не смотрел. Темнота стояла такая, что и пальцы на собственной руке не сосчитаешь.

— ...И вот Борисенко мне про атомную войну расска­зывал, я Климову ни-ни, - быстрым шепотом прогово­рил Башнабаш.

— А что он говорил? — спросил Худаков.

— Ну, что на Москву бомбу сбросили и вся Земля трескаться пошла...

— Ого. Тогда, значит, и Кремль накрыло. И все пра­вительство наше, выходит... Так?

— Нет, правительство накрыть не может! - убежден­но проговорил Башнабаш. - Спорим! Для него специ­ально Бункер построен. Если что...

— Цыц! Тихо! — прервал его Худаков.

Башнабаш замолчал и прислушался. Из разлома шло слабое желтовато-зеленое свечение, которое ровным счетом ничего не освещало, а было как нарисованное, и темнота вокруг казалась еще гуще от этого, еще жутче. Он пошевелился было, но Худаков схватил его за руку: сиди, не двигайся. .

Ритмичный шорох... хруст... Не понять что. Да, что- то двигалось в темноте. Кралось. Сперва Башнабашу показалось, что звук идет с той стороны разлома, но по­том он каким-то образом перетек влево, еще влево... И уже раздавался где-то за спиной. У него мурашки по­бежали по коже.

— Может, это за нами пришли? Спасотряд, а? — про­шептал он.

— Может, и за нами, - ответил Худаков почти спо­койно и почти в полный голос.

И тут же вспыхнул фонарь в его руке. На острие луча, прямо в его фокусе, мелькнула страшная маска, плоская, будто приплюснутая, с отсвечивающими перламутрово­белым, как у кошки, глазами-дырами. Десятую, сотую до­лю секунды она задержалась в тоннеле света и стреми­тельно исчезла, протянув за собой лохматое, коричневое, нечеловеческое туловище.

Утром исчез Борисенко. В технической палатке ва­лялась спутанная веревка с каким-то подобием «кош­ки» на конце, которую он мастерил из обрезков старой проволоки. Кабеля не было. И инструменты исчезли. Ночью, во время тревоги, Борисенко вместе с осталь­ными прочесывал ветку в поисках «плоскомордых ди­версантов» — это Башнабаш с перепугу их так обозвал. В поведении его ничего особенного замечено не было — носился, целился из автомата, светил фонарем, короче, искал врага, как и все. Когда поиски закончились ни­чем и паника улеглась, ушел обратно в палатку. Больше его никто не видел.

— Да сбежал он, - сказал Кружилин.

— Куда он мог сбежать, если веревка здесь? — сказал Худаков. Он поднял с пола «кошку», повертел в руках и бросил. — Да и не очень-то сбежишь с этим приспособ­лением. Скорее сгинешь, как Стельмак...

— Его диверсанты забрали, спорим? - сказал Башна­баш в своей обычной манере.

Климов слушал их и скалил зубы в мучительной гримасе, словно у него разболелось что-то внутри. Впрочем, да - болело. Его мучило острое чувство не­реальности происходящего. Только вчера он коман­довал взводом, строил планы на выходную трехдневку, собирался зайти в Академию, где организуются курсы для офицеров спецподразделений, собирался встретиться с Катей. А теперь в его распоряжении всего три боеспособных солдата, и даже если им удастся в конце концов подняться наверх, что он ска­жет Шапошникову и остальным? Все ли сделано пра­вильно, по Уставу?.. Взрыв, гибель половины лично­го состава, потеря связи, полная изоляция, а тут еще какие-то диверсанты объявились - «плоскомор­дые»... Японцы? Китайцы? Башмакин орал, что это и не люди вовсе, что у них глаза кошачьи, а тело шер­стью обросло. Если бы Худаков не стоял рядом и не подтвердил все это, Климов ни минуты не сомневал­ся бы, что этот олух Башмакин просто уснул на посту и диверсанты ему приснились. Тем более что никого им найти так и не удалось... Ну откуда эти «плоско­мордые» могли прийти? Не из Бункера ведь, ясное дело! Получается, только с той стороны разлома... А там десять метров по меньшей мере, и узенький карниз по стенке. Обезьяны какие-нибудь и перебра­лись бы по тому карнизу, наверное, а вот человек — нет. Стельмак это уже доказал...

— Что? - переспросил Климов, моргнув.

Худаков что-то говорил ему, но он ничего не слы­шал, в ушах стоял странный медный гул. Лейтенант тряхнул головой, поправил фуражку на голове - гул исчез.

— Что тебе, Худаков?

— Я говорю, ситуация у нас хреновая, товарищ стар­ший лейтенант, — повторил Худаков. — Кабеля нет — связи не будет. Уходить нам надо, товарищ старший лейтенант...

— Ты меня не учи, Худаков, что делать! - сверкнул глазами Климов. — Пока смена не придет или пока при­каза не будет, объект никто не покинет!

— Так хотя бы гонца послать... - проворчал Кружи­лин. - Узнать, что там, наверху, случилось такое, поче­му никто не идет к нам...

— Случилось то, что случилось, — отрезал Климов. — Это не имеет значения. На все случаи жизни наша зада­ча одна — охрана объекта. Больше ничего. Что касается Борисенко, то он за самовольный уход с объекта пойдет под трибунал. Это тоже ясно как дважды два. О чем вам еще думать? Какие догадки нужно строить?

Климов обвел взглядом остатки своего взвода.

— Башмакин, несешь караул. Все остальные проче­сывают территорию, ищут следы Борисенко.

Никаких следов они не нашли и через час верну­лись на пост. Вскоре Кружилину понадобились тор­цевые ключи (он все еще пытался оживить генера­тор), ключи эти вроде были где-то в технической, в одном из нижних ящиков. Кружилин искал их там и нашел под верстаком начищенный до блеска, пахну­щий салом Борисенкин сапог. В сапоге была кровь — целый стакан, наверное, набрался бы, — а на кирзо­вом голенище, которое всегда было глаже и холенее иной солдатской рожи, виднелись рваные дырки и глубокие царапины, словно их грызла собака или рвал когтями орангутанг.