Паутина - Чубарьян Александр Александрович "Sanych" - Страница 8

Так вот, Лекс подумал насчет того, что больше ему вряд ли предложат цветы или нечто вроде этого, Евпатьевна только собиралась рассказать очередную короткую историю о вчерашнем дне, как Алина вдруг нарушила молчание.

– Я больше их не боюсь, – непривычно громко сказала она, а потом посмотрела в глаза Лекса, перегнувшегося через перила балкона, и добавила: – Потуши огонь.

В обед у нее поднялась температура. Настолько высокая, что вечером ее увезли на скорой. На следующий день Лекс узнает, что ничего серьезного, аллергическая реакция на сирень, и девушка проведет в больнице около недели.

Конечно же, Лекс не придал значения словам Алины и понятия не имел о том, кого она перестала бояться. 

Глава 0. /dev/null

Подмосковье, деревня Полушкино, июль 2000 года

Когда на улице тридцатипятиградусное пекло и воздух над асфальтом раскален настолько, что невозможно дышать. Когда все подружки разъезжаются по деревням, курортам и спортивным лагерям. Когда в квартире внезапно ломается кондиционер, а у родителей появляется возможность взять отгулы в счет отпуска. Когда все валится из рук, а часы существуют только для того, чтобы отмерять время до пятницы, – нет никаких сомнений в том, что пришло время садиться в папину машину и ехать на дачу.

Восемьдесят километров от МКАДа по направлению к юго-западу. Деревня под названием Полушкино, от нее еще три километра, и далее дачный поселок, называемый садовым товариществом «Зеленоречка». Участки по девять и двенадцать соток, однотипные двухэтажные домики, электричество, колодцы, газ обещают в следующем году, деньги уже собрали.

Отдушина для любого городского жителя, одуревшего от летней жары и каменных джунглей.

Любовь к дачам детям прививается с детства. Раньше это была любовь к садовым участкам и семейным сборам урожая. Теперь фрукты и овощи закупались на рынке, а детям объясняли, что на даче хорошо, потому что свежий воздух необходим людям, живущим в городском смоге.

Некоторые дети, как, например, Алина, не совсем понимали, что такое городской смог. Когда они приезжали на дачу и выходили из машины, то папа обычно делал глубокий вдох и говорил:

– Господи, какой воздух!

– Невероятно чистый, – подтверждала мама, вдыхая его вслед за отцом.

Алина по примеру родителей тоже делала вдох и кивала, но никогда не признавалась в том, что совершенно не чувствует никакой разницы между городским воздухом и дачным. Тем более что она, в отличие от некоторых детей, любила дачу и все, с ней связанное.

На даче девочке нравились три вещи: весельная лодка, смородина и надувной бассейн, в котором Алина готова была плескаться с утра до вечера.

На лодке папа катал Алину и маму, если не рыбалил. Зеленоречка – не зря так прозвали этот дачный поселок. Здесь есть речка с водой, которая действительно почти все время зеленого цвета. В речке водятся окуни, караси, красноперки и даже щуки. Поговаривали, что раньше здесь был рыбный заповедник, в котором разводили осетров, и якобы кто-то из соседей видел, как кто-то вытаскивал… впрочем, рыба Алину не интересовала – ей нравилось исключительно катание на лодке.

Смородина. Красная, белая и черная. Мама говорила, что она очень-очень полезна, но Алина любила ее, конечно же, не за полезность, а за вкусность. Смородины у них на участке было тысяча миллионов кустов, она росла вдоль забора по всему периметру, и Алина могла съедать ее каждый день по тысяче миллионов горстей.

Ну и главная забава, недоступная в городе, – это свой собственный бассейн, стоящий посреди участка. Его доставали из сарая, надували и заполняли водой чуть ли не первым делом, когда приезжали на дачу. Так классно лежать в теплой воде и смотреть вверх, на голубое небо, такое чистое, какого никогда не увидишь в городе.

Нет, конечно, в дачной жизни имеется еще много всяких прелестей – например, баня, после которой так здоровски с разбега плюхаться в бассейн, поднимая целый фонтан брызг. Или люляки – люля-кебаб, который папа готовил на мангале. Еще всякие ежи, дятлы, кукушки и прочая полудикая живность, посещающая их участок в самые неожиданные моменты. Еще бадминтон, вечернее лото, утренняя роса, сверчки по ночам и прочая, прочая, прочая.

Единственное, что Алине не нравилось на даче, – это пауки. Не то чтобы она их боялась – это когда маленькая была, визжала при их виде, а сейчас-то уже взрослая, тринадцать лет как-никак, – но неприязнь к ним оставалась прежней.

Пауки плели свои паутины еженощно и всюду, папа посмеивался, когда Алина, зайдя за смородиной, натыкалась на миниатюрные сети и, фыркая, пыталась стряхнуть с себя невидимые и очень неприятные нити.

А в остальном дача была тем самым местом, куда надо обязательно приезжать каждое лето на неделю. Не больше, потому что через неделю она надоедает, но и не меньше – иначе не успеть в полной мере насладиться природой.

– Как хорошо, что мы ее тогда купили, – сказал однажды папа маме. – Считай, за шапку сухарей. У нас в один год появилась и дача, и доча.

– Папа, а кто нам продал дачу за шапку сухарей? – удивленно спросила Алина. В ее представлении, это должна была быть огромная шапка.

Оказалось, что «шапка сухарей» – означало, что очень дешево, почти даром. А вот кто продал им дачу, родители не знали. Бывшего хозяина они так и не увидели, сделку завершали через агента, который – вот странно – в первую встречу упомянул, что хозяин какой-то индус, а во вторую – что какая-то молодая девушка.

– Да и не все ли равно, кто продал. Главное, что теперь хозяева тут мы. Ты будешь в бассейне купаться или спускать его?

– Не-е-ет! Не спускать! – завизжала Алина и, разбежавшись, плюхнулась в нагретую солнцем воду под смех родителей.

Весело было. Всегда. Пока все не закончилось.

День был как день. Солнце, легкий ветерок, птицы пели, им подпевала старенькая магнитола, а магнитоле подпевала мама, хозяйничая на веранде, которая одновременно служила и кухней. Запах блинов разносился чуть ли не по всему участку. Папа возился в сарае с удочками, а Алина, вдоволь накупавшись в бассейне, пошла к самому дальнему кусту черной смородины, намереваясь не только поесть, но и собрать в туесок ягоды для родителей.

По ту сторону забора проходила тропинка, заросшая бурьяном почти в человеческий рост. Тропинка вела к заброшенному соседскому участку, который уже несколько лет был выставлен на продажу, и явно не за шапку сухарей. На тропинке было много крапивы, амброзии, пауков и противной мошкары. Папа давно собирался выкосить эту поросль, но поскольку бурьян не на их участке, а на нейтральной территории, тропинке, которой к тому же никто не пользовался, то у него все никак руки не доходили.

Алина очень удивилась, когда увидела среди бурьяна чью-то фигуру. Поначалу подумала, что это бродяга из тех, что воруют детей и продают цыганам, и приготовилась было дать деру поближе к родителям. Но, приглядевшись, увидела, что человек не похож на бродягу.

Это оказалась девушка лет двадцати, на груди у нее висел фотоаппарат. Она была одета в джинсы и майку, а еще у нее были дымчатые очки, большие, на пол-лица. В таком одеянии она совсем не была похожа на дачницу. Заметив Алину, девушка приветственно махнула ей рукой и, примяв несколько кустов амброзии, подошла поближе к забору.

– Ты кто? – спросила Алина больше с любопытством, чем с опаской.

– Инна, – ответила девушка. – А ты?

– Алина. Это наша дача. – Алина кивнула назад. – А ты что тут делаешь?

– Фотографирую, – в доказательство своих слов Инна показала на фотоаппарат.

– Кого?

– Ну, разное… пауков, например.

Алина поморщилась, выражая все то отвращение, которое у нее вызывали пауки.

– Фу! Ненавижу пауков!

– Правда? А почему?

Пробравшись сквозь бурьян, Инна подошла вплотную к забору и повторила вопрос: