Паутина - Чубарьян Александр Александрович "Sanych" - Страница 6

– Да, все.

– Тогда завтра в три на приватке.

Лекс отсоединился. Лиска посмотрела в сторону такси, затем повернулась и посмотрела в сторону «Джаггернаута».

Мелькнула шальная мысль – а может, послать сегодня все к черту, вернуться и найти Димона?

Так и не решившись, она шагнула к дороге, открыла дверь такси:

– На Белорусскую, двести рублей.

Глава 3. Мы в ответе за тех, кого приручили

Москва, конец марта 2007 года

Крепкий кофе по утрам, одна-две, а иногда даже три сигареты. Обычно с этого начинают день после сна, но у некоторых бывает наоборот – перед сном. Если кофе сладкий – а Лекс по утрам пил исключительно сладкий, со сливками, – то он повышает сахар в крови и вызывает сонливость. Сигареты после чашки такого кофе не вызывают сильного омерзения, зато немного притупляют сознание; заснуть в итоге получается быстро, без ворочаний и тяжелых сновидений.

Впрочем, речь не про кофе и сигареты.

Была еще одна, совсем небольшая причина, по которой Лекс не очень хотел покидать квартиру в Жулебино. И причина эта обитала в соседней квартире. Хотя это трудно назвать жизнью.

Лекс даже не знал, как это назвать. Существование, жалкое влачение.

Однажды ему приснился сон, в котором он испытал нечто подобное, и с тех пор, чтобы не жрать снотворное, он пил сладкий кофе, курил сигареты, потом чистил зубы и вырубался. Что говорить, тот сон был кошмаром, который парень больше не хотел испытывать даже во сне.

Ее звали Алина. Лекс познакомился с ней… впрочем, это так же трудно было назвать знакомством, в привычном понимании. Скорее, просто увидел.

Это произошло осенью. Лекс тогда только вернулся в Россию и около двух недель прожил в своей квартире на Остоженке. Дизайнерский ремонт, навороченная бытовая техника, дом под охраной, подземный гараж с «Рейнджровером», соседи – жирные папики с губатыми муклами, короче-все-дела…

Через пару недель, поняв, что вся эта роскошь вызывает у него невроз и омерзение, когда невозможно даже работать, Лекс стал искать квартиру попроще, где-нибудь на окраине. Ему требовалось что-то вроде рабочего офиса с обстановкой, глядя на которую хотелось бы стремиться к чему-то, а не сидеть, попивая пивко и поигрывая в модный Wii.

Что ж, как сказал Бад, у богатых свои причуды. Когда есть деньги, можно жить и без них.

Выбор пал на Жулебино по двум причинам. Во-первых, этот район, контролируемый японскими гуми, был относительно чистым и спокойным. Боссы якудзы не любили шумихи, поэтому одно время гопоту, упивающуюся «ягой», не желающую вести диалог и пытающуюся беспредельничать, часто находили в подвалах со стандартным диагнозом передоза. А потом все устаканилось.

Во-вторых, Бад, старый знакомец из Синдиката, посоветовал именно этот район.

– Синдикат начал скупать там недвигу, чувачок. Дома свиданий, инфоцентры, офисы агентов – скоро это будет Уолл-стрит, только не финансовый, а информационный. Если хочешь жить подальше от центра, Жулебино именно то, что тебе нужно. Минимум ментов, максимум порядка, и таксистов как грязи, если ты на своей тачке ездить не любишь.

Лекс не любил. И не ездил. Даже украденные давным-давно номера до сих пор не восстановил, и заниматься этим не было ни времени, ни желания.

По старой дружбе Бад помог и с выбором квартиры. Совершенно бесплатно, что для члена Синдиката было совершенно необычно. Впрочем, услуга копеечная. Подогнал несколько вариантов, Лекс выбрал оптимальный.

Через неделю после новоселья Лекс, возвращаясь из магазина с покупками, в тамбуре столкнулся с женщиной лет пятидесяти. Она закрывала дверь соседней квартиры, когда Лекс ввалился в отгороженный коридорчик с фирменными пакетами из «Азбуки вкуса» и опухшим от недосыпания лицом.

– Здрасьте, – на автомате произнес Лекс, пытаясь, не опуская пакетов на пол, достать ключи.

– Здрасьте-здрасьте. Это вы у Елены квартиру теперь снимаете? – строго спросила женщина.

Риэлтора, который дал Лексу ключи в обмен на аванс, звали то ли Рома, то ли Антон. Он же дал счет в Альфа-банке, куда Лекс должен был каждый месяц переводить деньги. Ни о какой Елене Лекс слыхом не слыхивал, тем не менее кивнул и пробурчал что-то утвердительное.

– Вас предупредили, чтобы никакого гайгуя по ночам не было?

– Никакого чего? – озадаченно переспросил Лекс.

– Гости, музыка, крики до утра… здесь тяжело больной ребенок, поэтому после одиннадцати просьба не шуметь. Иначе примем меры.

Теперь Лекс вспомнил, что риэлтор говорил что-то о нервных соседях, но он не придал его словам значения, поскольку сам не выносил шума и не собирался привлекать внимание.

– У меня гостей не бывает, – заверил он женщину. – Я тихий постоялец.

– Ну-ну. Вы один или с кем-то проживаете?

– Один.

Лексу наконец удалось достать ключи, и он пробрался в квартиру, оборвав разговор, который больше походил на допрос, чем на общение двух соседей.

В этот же день, а точнее ночь, он засиделся за компом гораздо дольше обычного. Как раз пытался наладить общение с Сайбером, уникумом-индусом, выросшим в Сингапуре, но при этом говорившим по-английски еще хуже Лекса, несмотря на государственный язык. Лиска в то время еще отсутствовала, и переводить было некому. В общем, ночь оказалась долгой и нервной.

Не заметил, как наступил рассвет, и только около десяти утра, закончив сложные объяснения, вышел на балкон покурить. Там, вытягивая из пачки сигарету, услышал странный голос, бормочущий:

– Потуши огонь. Потуши огонь. Потуши огонь.

Лекс перегнулся через перила, глянуть, что там происходит на балконе у соседей.

В инвалидном кресле сидела невероятно худая девушка лет восемнадцати. Спутанные волосы, лицо было изуродовано страшными шрамами, которые опускались по шее дальше, под рубашку.

Она смотрела в одну точку и, чуть-чуть покачивая головой, повторяла одну и ту же фразу. На Лекса она даже не обратила внимания.

Лекс отпрянул назад, устыдившись своего любопытства, но потом почему-то захотел еще раз взглянуть на девушку.

Девушка снова не повернулась в сторону Лекса, продолжая бормотать странные слова.

Потом появилась женщина, которую Лекс встретил в подъезде. Бросив на Лекса гневный взгляд, она взялась за ручки кресла и закатила его в квартиру.

Тряхнув головой, будто пытаясь избавиться от наваждения, Лекс закурил. Облокотился на перила балкона. Мыслей не было, просто затягивался и, выдыхая, рассматривал дым. Слова девушки-инвалида почему-то засели в голове.

Женщина вернулась. Тоже закурила – тонкую сигарету, вставленную в длинный тонкий мундштук.

Около минуты они так и стояли, молча, потом женщина негромко произнесла:

– Племянница моя. Слепая она.

Лекс не сразу нашелся что сказать, потом спросил:

– С рождения?

– Нет, – покачала головой соседка. – Родители ее шесть лет назад сгорели. На даче, будь она проклята.

– Она тоже там была? – догадался Лекс.

– Газовый баллон взорвался. Она в больнице почти год лежала… сначала думали, что не выживет, а она выжила, – помолчав, женщина добавила: – Только кому такая жизнь нужна, одно мучение. Как ребенок, который только родился. Жевать не может, под себя ходит, шепчет постоянно что-то, а сама ничего не слышит.

Она глубоко затянулась, выдохнув, продолжила:

– Я ее к себе забрала, других родных у нее нет. Надеялась, что выхожу… а вот, уже шестой год, а толку нет. Доктора, экстрасенсы, терапии всякие, иглоукалывания… у меня пенсия, еще родители ее кое-какие деньги оставили, только их уже и нет давно… Так и живем.

Лекс понимал, что ей просто необходимо выговориться, поэтому молчал. Это не было жалобой на судьбу, она просто рассказывала, как проходили эти годы, словно книжку читала, документальные хроники. Без слез, без эмоций, без приукрашиваний и сгущений красок – только слова.

– Врачи сказали, что это у нее из-за слепоты. Эмоциональный шок, посттравматический синдром, одно на другое налегло. Бедняжка, иногда я смотрю на нее, и мне кажется, что у меня сердце разорвется.