Призрачная ночь - Грэй Клаудия - Страница 1

Клаудия Грэй

Призрачная ночь

Глава первая

— Скоро рассветет, — сказал Балтазар.

Это были первые слова, произнесенные за долгие ночные часы. И хотя мне вообще не хотелось слушать Балтазара, я понимала, что он прав. Вампиры нутром ощущают приближение рассвета.

Чувствует ли его Лукас?

Мы сидели в проекционной заброшенного кинотеатра. На увешанных постерами стенах по-прежнему виднелись следы ночного сражения. Вик, единственный человек в этом помещении, дремал, положив голову на плечо Ранульфу, и его песочного цвета волосы спутались и примялись. Ранульф сидел молча, опустив залитый кровью топор на колени, словно каждую секунду ожидал нового нападения. Со своим вытянутым худощавым лицом и подстриженными под горшок волосами он, как никогда, походил на средневекового святого. Балтазар стоял в дальнем углу проекционной — держался на расстоянии из уважения к моему горю. Однако из-за его высокого роста и широких плеч казалось, что он занимает слишком много места.

Я сидела, положив голову Лукаса себе на колени. Будь я живой или вампиром, не смогла бы провести столько часов неподвижно, все бы затекло. Но поскольку я стала привидением, лишенным физического тела, то смогла побыть возле Лукаса всю долгую ночь его смерти.

Я откинула назад свои длинные рыжие волосы, стараясь не замечать, что концы прядей испачканы в крови Лукаса.

Черити убила его прямо у меня на глазах, воспользовавшись тем, что Лукас пытался защитить меня, не думая о себе. Движимая ненавистью к любому, кто что-то значил для Балтазара, брата, сделавшего ее вампиром, она совершила последнюю и самую ужасную попытку ранить меня. Укусив человека, которого уже кусал, а значит, подготовил к трансформации, другой вампир, Черити нарушила самое главное вампирское табу: Лукаса могла превратить только я. Но Черити уже давно не волновали запреты. Ее не волновал никто и ничто, кроме Балтазара и возможности ему насолить.

И где бы она ни находилась сейчас, Черити наверняка наслаждалась мыслью, что разбила мне сердце, что из-за нее Лукас оказался в ужасном положении.

«Лучше умереть», — говорил он всегда. Когда я еще была живой и куда более наивной, то мечтала, что он станет вампиром вместе со мной. Но его воспитали охотники Черного Креста, ненавидевшие нежить и яростно преследовавшие ее. Превращение в вампира всегда было самым страшным кошмаром Лукаса.

И теперь этот кошмар стал реальностью.

— Долго еще? — спросила я.

— Несколько минут. — Балтазар шагнул вперед, увидел выражение моего лица и не подошел ближе. — Вику пора уходить.

— Что происходит? — спросил Вик сонным голосом. Он сел, и на его лице замешательство сменилось ужасом — он увидел на полу тело Лукаса, бледное и окровавленное. — О!.. А я на секунду решил, что это был просто дурной сон. А это все взаправду…

Балтазар покачал головой:

— Извини, Вик, но ты должен уйти.

Я понимала, почему Балтазар так говорит. Родители, всегда желавшие, чтобы я стала вампиром, рассказывали мне про первые часы после превращения. Когда Лукас очнется, он будет хотеть свежей крови — хотеть отчаянно и стремиться ее получить. Голод вытеснит все остальные мысли. Голод может заставить его убить.

Вик ничего этого не знал.

— Да ладно, Балтазар. До сих пор я все время был с вами, ребята, и не хочу бросать Лукаса сейчас.

— Балтазар прав, — заговорил Ранульф. — Безопаснее, если ты уйдешь.

— Что значит — безопаснее?

— Вик, уходи, — сказала и я. Меньше всего мне хотелось прогонять его, но, раз уж он не понимает, что происходит, придется проявить резкость. — Если хочешь остаться в живых, уходи.

Вик побледнел.

Балтазар гораздо мягче добавил:

— Живым здесь нечего делать. Могут остаться только мертвые.

Вик провел руками по взъерошенным волосам, кивнул Ранульфу и вышел из кинопроекционной. Может быть, он поедет домой и попробует заняться чем-нибудь полезным — убраться, к примеру, или приготовить еду, которую никто, кроме него, не станет есть. В этот миг любые человеческие заботы казались мне очень далекими.

Когда Вик ушел, я все-таки сумела высказать вслух мысль, мучившую меня все эти долгие часы.

— Разве мы… — Горло перехватило, пришлось сглотнуть. — Разве мы допустим, чтобы это произошло?

— Ты хочешь сказать, что мы должны убить Лукаса? — В устах любого другого это прозвучало бы слишком жестоко, но Ранульф просто констатировал факт. — Должны не позволить ему восстать вампиром и принять это как его окончательную смерть?

— Я не хочу этого делать. Даже выразить не могу, как не хочу. — Каждое произнесенное слово разрывало мне сердце. — Но знаю, что этого хотел бы Лукас. — Разве любить кого-то не означает исполнять в первую очередь его желания, даже такие страшные, как это?

Балтазар покачал головой:

— Не делай этого.

— Ты так уверен? — Я попыталась сохранить спокойствие, но все же так сильно злилась на Балтазара, что не могла на него смотреть. Это он убедил Лукаса отправиться на сражение с Черити, хотя знал, что Лукас убит горем и не может драться в полную силу. Получалось, что Балтазар виновен в смерти Лукаса не меньше, чем Черити. — Или просто говоришь мне то, что я хочу услышать?

Балтазар нахмурился:

— Когда это я так делал? Бьянка, послушай меня. Если бы за день до того, как я стал вампиром, ты спросила меня, хочу ли я восстать из мертвых, я бы ответил «нет».

— Ты бы и сейчас ответил «нет», если бы мог вернуться в прошлое. Разве не так?! — воскликнула я.

И застала его врасплох.

— Мы говорим не только обо мне. Подумай о своих родителях. О Патрис, о Ранульфе, об остальных знакомых тебе вампирах. Неужели для них лучше гнить в могилах?

Некоторые вампиры совсем даже неплохие, верно? Во всяком случае, большинство из тех, кого я знаю. Мои родители провели несколько счастливых столетий в любви и согласии. Может быть, и у нас с Лукасом это получится. Я знала, что сама мысль о том, чтобы стать вампиром, была ему ненавистна, но каких-то два года назад он ненавидел всех вампиров слепой, бездумной ненавистью, однако очень быстро сумел преодолеть свое предубеждение. Наверняка со временем он примет и себя таким, каким он стал.

Попытаться стоило. Сердце твердило, что Лукас заслуживает еще одного шанса и мы с ним имеем право надеяться на то, что будем вместе.

Я провела пальцем по его лицу — по лбу, скулам, обвела губы. Он казался высеченным из камня — такой же неподвижный, неживой, неизменный…

— Вот-вот, — сказал Балтазар и подошел ближе. — Время.

Ранульф кивнул:

— Я тоже чувствую. Бьянка, отойди в сторону.

— Я его не отпущу!

— Ну, значит, будь готова отпрыгнуть, если придется. — Балтазар переступил с ноги на ногу, стараясь встать поустойчивее, как боец перед битвой.

«Все будет хорошо, Лукас, — подумала я, желая, чтобы он услышал меня даже через черту, разделяющую этот мир и тот. Он вот-вот должен вернуться ко мне, возможно, он уже близко. — Мы умерли, но все равно можем быть вместе. Все остальное не имеет большого значения. Мы сильнее смерти, и теперь между нами никогда ничего не встанет. Мыс тобой больше никогда не разлучимся».

Я хотела, чтобы он в это поверил. И хотела сама в это поверить.

Рука Лукаса дрогнула.

Я ахнула — рефлекс созданного мной тела, скорее, воспоминание о том, как человеческое тело реагирует на потрясение.

— Приготовься, — предупредил Балтазар, но обращался он не ко мне, а к Ранульфу.

Я положила дрожащую руку Лукасу на грудь и только тут поняла, что ожидала почувствовать сердцебиение. Но его сердце уже никогда не будет биться.

Одна нога Лукаса дернулась, голова слегка повернулась набок.

— Лукас? — прошептала я. Прежде чем он осознает все остальное, ему необходимо понять, что он не одинок. — Ты меня слышишь? Это я, Бьянка. Я жду тебя.

Он не шевельнулся.