Сладкоречивый незнакомец - Клейпас Лиза - Страница 4

Остановившись перед гаражом, я выпрыгнула из своего Prius, и поспешила к передней двери. Прежде чем я успела нажать звонок, мама сама уже открыла мне дверь. Она разговаривала с кем-то по телефону проникновенным обольстительным тоном.

— …Обещаю, что сделаю это для тебя, — проворковала она. — В другой раз. — Она засмеялась низким грудным голосом. — О, я думаю, что ты знаешь, как…

Я закрыла за собой дверь и стала терпеливо ждать, пока она продолжала разговаривать.

Мама всегда выглядела одинаково: стройная, привлекательная, по-молодежному ярко накрашенная, несмотря на то, что по возрасту приближалась к пятидесяти годам. Она была одета в облегающую черную блузку, мини-юбку, инкрустированную на поясе фальшивыми бриллиантами, и босоножки на высоких каблуках. Кожа на лице была столь же тугой, как виноградная кожура. Ее волосы были выбелены до платинового оттенка и уложены в продуманно-беспорядочные локоны. Когда она посмотрела на меня, я точно знала, что она думает о моей простой белой хлопчатобумажной блузке — практичном предмете одежды — застегнутой на все пуговицы.

Слушая своего собеседника, мама махнула мне рукой в сторону прихожей, которая вела к спальням. Я кивнула и пошла искать ребенка. Дом пах старыми коврами и освежителем воздуха с тропическим ароматом, комнаты были темными и тихими.

В хозяйской спальне на туалетном столике горел ночник. Мое дыхание участилось от взволнованного удивления, когда я подошла к кровати. Ребенок лежал посредине, такой маленький, не больше хлебного батона. Мальчик. Он был одет в синее и лежал, раскинув ручки в стороны, не шевелясь, потому что крепко спал. Я присела на кровать и уставилась на это беззащитное существо, похожее на старичка с розовой кожей. Его веки были столь хрупки, что отливали синевой. Маленькая головка была покрыта мягкими темными волосиками, а пальчики слегка согнуты, напоминая когти птицы своими крошечными острыми ноготками.

Абсолютная беспомощность ребенка меня очень разволновала. Когда он проснется, то будет кричать. И требовать. Он будет нуждаться в таких таинственных вещах, о которых я понятия не имела и никогда не испытывала желания узнать.

Я почти сочувствовала Таре из-за свалившейся на нее проблемы заботиться еще о ком-то. Почти. Но главным образом, я хотела ее убить. Потому что моя сестра знала, что ее приезд с ним к маме был глупой идеей. Она знала, что мама никогда не оставит его у себя. И она знала, что я буду вынуждена вмешаться и сделать с этим что-нибудь. Я всегда была в семье тем, кто решает проблемы, пока я совершенно осознанно не устранилась от этого. Они не могли мне этого простить.

С тех пор я часто задавалась вопросом, могла бы я воссоединиться с моей матерью и сестрой, если мы все достаточно изменимся, чтобы мирно сосуществовать друг с другом. Мое воображение рисовала картинку, как в одном из тех кинофильмов, когда царит любовь, радость, дружба и смех.

Это было бы прекрасно. Но это была не моя семья.

Пока ребенок спал, я слушала его тихое мягкое дыхание. Его крошечность и одиночество пробудили во мне печаль, смешанную с гневом. Я не позволю Таре избежать ответственности, клятвенно пообещала я себе. Я собиралась найти ее, и на этот раз ей придется иметь дело с последствиями ее поступков. Придя к такому выводу, я решила найти отца ребенка и убедить его, что он тоже несет ответственность.

— Не буди его, — сказала моя мама от двери. — Я целых два часа его укладывала.

— Привет, мама, — сказала я. — Великолепно выглядишь.

— Я занимаюсь с личным тренером. Он едва удерживает свои руки от меня. Ты прибавила в весе, Элла. Ты должна быть осторожнее… Ты пошла в отца, а у него в семье всегда толстели.

— Я тренируюсь, — раздраженно возразила я. Я совершенно не была полной. Я была достаточно соблазнительной и накаченной, и три раза в неделю занималась йогой. — Дэйн не жалуется, — добавила я, защищаясь, прежде чем смогла остановиться. Тут же мне захотелось себе самой стукнуть по голове. — Не имеет значения, кто и что думают о моей фигуре, пока я сама ей довольна.

Моя мама снисходительно посмотрела на меня.

— Ты все еще с ним?

— Да. И я хотела бы как можно скорее к нему вернуться, а это означает, что нужно найти Тару. Ты можешь рассказать, что случилось, когда вы встретились?

— Пошли на кухню.

Поднявшись с кровати, я вышла из комнаты и последовала за ней на кухню.

— Тара появилась без телефонного звонка, — объяснила она, когда мы пришли на кухню. — И сказала: вот твой внук. Слово в слово. Я впустила ее, угостила чаем и мы сели, чтобы поговорить. Тара сказала, что жила с вашей кузиной Лизой и работала в агентстве временным секретарем. Она забеременела от одного из своих приятелей, который, по ее словам, не имеет возможности ей помогать. Ты понимаешь, что это должно означать. Или у него нет и двух центов за душой, или он уже женат. Я сказала Таре, что она должна отдать ребенка на усыновление, но она не захотела. Поэтому я сказала ей: «Твоя жизнь никогда уже не будет прежней. Все меняется, когда появляется ребенок». Тара сказала, что уже начинает это понимать. Потом она развела молочную смесь и стала кормить ребенка, а я пошла в свою спальню, чтобы вздремнуть часок. Когда я встала, Тара ушла, а ребенок был здесь. Ты должна будешь забрать его завтра отсюда. Мой друг не должен о нем узнать.

— Почему?

— Я не хочу, чтобы он думал обо мне, как о бабушке.

— У других женщин твоего возраста есть внуки, — сухо заметила я.

— Я не такого возраста, Элла. Все думают, что я намного моложе. — Она казалась оскорбленной моим замечанием. — Ты должна радоваться этому. Ты знаешь, как будешь выглядеть в будущем.

— Я не думаю, что буду похожа в будущем на тебя, — раздраженно сказала я. — Я и сейчас не похожа на тебя.

— А могла бы, если бы приложила немного усилий. Почему у тебя такие короткие волосы? Этот стиль не подходит к форме твоего лица.

Я подняла руку к своим густым прямым волосам, которым подходила единственная стрижка в стиле боб.

— Я могу посмотреть на записку, которую оставила Тара?

Мама принесла пластиковую папку и положила на стол.

— Это здесь, вместе с бумагами из больницы.

Я открыла папку и сразу же увидела записку, написанную от руки. Почерк моей сестры — слегка с наклоном и неровный — был мне знаком. Слова были написаны шариковой ручкой, почти порвавшей бумагу, с такой силой их выводили.

— Тем самым, — пробормотала я с несчастной улыбкой, прислоняясь лбом к руке. Моя сестра, вероятно, думала, что юридически звучащее слово даст записке большую убедительность для всякого рода чиновников. — Я думаю, что мы должны связаться с Социальной Службой и сообщить, что случилось. Иначе, могут посчитать, что ребенок брошенный.

Перебирая бумаги в папке, я нашла свидетельство о рождении. В графе отец — пусто. Ребенку была неделя от роду, и его звали Люк Варнер.

— Люк? — удивилась я. — Почему она его так назвала? Среди наших знакомых есть Люк?

Мама подошла к холодильнику и достала порцию «Diet Big Red».

— Ваш кузен Порки считал, что его настоящее имя Лука. Но Тара его не знает.

— У меня есть кузен Порки?

— Троюродный брат, или что-то вроде того. Он — один из сыновей Big Boy.

Один из легиона огромной семьи, к которой мы никогда не имели никакого отношения. Слишком много темпераментных личностей и хаоса, чтобы оставить нас всех в одном помещении — мы были живым воплощением DSM-IV — учебника для врача-психиатра. Возвращаясь к свидетельству, я спросила:

— У нее был посетитель в больнице. Ты знаешь, кто это был? Она не говорила?

— Ваша кузина Лиза была у нее, — кисло сообщила мама. — Тебе придется позвонить ей, чтобы узнать подробности. Мне она ничего не скажет.