Сын архидемона - Рудазов Александр - Страница 17

— Ну как… — озадачился Святогневнев. — Разум отмирает, остаются только самые примитивные инстинкты — стремление утолить голод, больше ничего…

— Да, мне это объяснял профессор… эм-м… Зайцев, что ли?..

— Зайцева у нас на базе не было. Барсуков, может?

— Угу, точно, — вспомнил я. — Только это лажа какая-то, по-моему.

— Почему?

— Потому что человек так-то не хищный зверь. Вон, другие приматы разве на кого-то нападают? Ну и при чем тут самые примитивные инстинкты?

— Хм, а ведь логично…

— И даже если б не так — каннибализм тоже в инстинктах особо не заложен. Бывает, конечно, что одна обезьяна другую убьет и сожрет, но это же у них за стремак считается, нет?

— Я микробиолог, я в обезьянах как-то не очень, — промямлил Святогневнев. — Может, дело не в инстинктах, а в самом вирусе… Может, это он пытается так распространяться…

— Хочешь сказать, он разумный?

— Да ничего я не хочу сказать. Не знаю. Этот проект вообще не следовало начинать — он с самого начала мутный был какой-то…

— А чего ж начали?

— Так интересно же было, что получится. Мы ведь все-таки ученые.

— Угу, — согласился я. — Вот с этого часто и начинается апокалипсис — с того, что кто-то чересчур ученый скажет «а интересно, что получится». Ты уж мне поверь, я в других мирах такое видел.

— Видел и видел, — пожал плечами Святогневнев. — Пошли жрать лучше.

Если бы этим вечером кто-нибудь забрел в домик кладбищенского сторожа, его взору предстала бы удивительно мирная картина. На стене тикали ходики, в углу тихо бормотал старенький телевизор-видеодвойка, а на пыльном диване и двух колченогих табуретах сидели мы четверо. Шестирукий трехглазый монстр, живой мертвец в докторском халате, крупного телосложения эльф с породистой харей и полковник КГБ из вселенной победившего коммунизма. Мы уютно кушали печеную картошку, смотрели телевизор и беседовали о всяких пустяках.

— Вы кушайте, кушайте, товарищ Бритва! — потчевал меня Щученко. — Сосиски я, значить, приготовил лично по моему секретному рецепту!

— Вкусно, — оценил я. — А что за рецепт?

— Секретный! — гордо прищурился Щученко.

— А все-таки?

— Ну ладно, раскрою, значить, военную тайну, — быстро сдался полковник. — Только вы, значить, никому! Даже ежели пытать будут!

— Зуб даю, — охотно пообещал я.

— Слушайте внимательно. Сначала вы, значить, жарите сосиски, а потом… едите.

Я подождал продолжения. Его не было. Зато рожа полковника аж сияла от самодовольства.

— Это секретный рецепт? — уточнил я.

— Передается из поколения в поколение, — важно кивнул Щученко. — Нихто больше не знаеть.

Сам полковник тоже ел с большим аппетитом. Его щеки раскраснелись, а губы лоснились от масла. Он держал в одной руке картофелину, в другой — сосиску, откусывая поочередно от того и другого. Периодически он менял картошку на кусок ржаного хлеба или помидор.

— Помидора — истинно коммунистический овощ! — чавкая, объявил Щученко. — Красный, як наше знамя!

Святогневнев ел скромнее, хотя на аппетит тоже не жаловался. По его правую руку стояла большая бутыль с уксусом, откуда мертвяк наливал себе стакан за стаканом.

А вот Джемулан кушал чинно, как престарелая графиня за ужином в Букингемском дворце. Он сначала насыпал на тарелку маленькую кучку соли, положил около нее кусочек сливочного масла, затем взял самую аккуратную картофелину — выбирал он минут пять, честное слово! — и осторожно разрезал ее пополам. Чтобы не обжечься, он положил ее на салфетку и все время держал в левой руке. Правой же вооружился чайной ложкой, которой отламывал кусочек масла и чуть прикасался к соли, а потом вынимал ею крошечный кусочек картошки. После этого сид очень долго дул, медленно приближая ложку к лицу, и лишь убедившись, что картошка совершенно остыла, съедал этот злосчастный кусочек. Время от времени он откусывал помидор — ну а к сосискам и хлебу не прикасался совершенно.

— О, Дзержинский!.. то есть Боярский! — оживленно воскликнул Щученко, переключая каналы. — Кстати, товарищ Бритва, вот вы человек бывалый в разных странах, так объясните мне одну сложную вещь. Почему, значить, когда если в заграничной фильме показывають русского, значить, человека, так он обязательно танцуеть «казачок»? И почему в Москве у них завсегда идеть снег? Даже, значить, в июле идеть!

— Полковник, это одна из неразрешимых загадок природы… — рассеянно ответил я. — Ученые уже много веков ищут ответ…

— Кстати, об ученых! — поднял палец Щученко. — Вот вы, товарищ Святогневнев, значить, доктор наук, как раз ученый человек, так объясните мне другую научную захадку! Отчего у кошков всегда рождаются котятки, а у собаков щенятки, и никогда, значить, наобороть не бываеть?

— Ну, это… — ошарашенно заморгал Святогневнев.

— Так я и думал! — самодовольно ухмыльнулся Щученко. — Этого ваша хваленая наука объяснить не могёть, так-то!

— Там по телевизору ничего интересного нет? — перебил его я. — Полгода уже ничего путевого не смотрел.

— Да нету ничего… — поморщился Святогневнев, забирая у Щученко пульт. — С тех пор, как я поставил спутниковую тарелку на девяносто восемь каналов, смотреть стало совсем нечего… Хотя вот, «Последний герой» идет…

Я швырнул в пасть еще один помидор и с интересом уставился на экран. Там как раз кого-то выгоняли из племени. Джемулан смотрел на это с равнодушием, а Щученко — с возмущением.

— Название у ентого «Последнего героя» неправильное! — воскликнул полковник. — Надо эту педарачу назвать, значить, «Банка скорпионов»! Це правильно будеть! А то какие это, к едрене фене, герои?! Герой — это тот, который грудью, значить, на амбразуру лег, шоб товарищей от вогню вражеского заслонить! А не тот, который товарищей всех передушил, шоб поганые миллионы захапать! Це не последний герой, це последний подонок, так я вам кажу!

— Выпьем за это, — предложил я, поднимая майонезную баночку с уксусом.

— Вздрогнем, товарищи! — поддержал тост Щученко и тут же остограммился.

После этого его уже слегка мутноватые глаза снова обратились к телевизору. Там началась реклама.

— …дамы и господа, вы еще не устали торчать на кухне, разминая картофель? Лично я устал…

— Бездельник!!! — взревел Щученко, гневно потрясая огурцом. — Лоботряс!!! Работать оне, значить, не хотять, а хотять, шоб за них все, значить, роботы делали! У-у, вражье семя!..

— Господа, я должен открыть вам страшную тайну, — сообщил я, понизив голос и наклоняясь к столу. — Один из нас… дебил!

— Какие ужасы вы говорите, товарищ Бритва! — перепугался Щученко. — Хто же эта таинственная личность?

— Этого мы пока не знаем… — тихо ответил я. — Любой под подозрением…

— А я воть, кажется, догадываюсь… — пристально посмотрел на Джемулана Щученко. Сид единственный за весь ужин не проронил ни слова.

Джемулану постелили на ночь в комнате Святогневнева. Меня пристроили у полковника. Таким образом в каждой комнате получилось по одному спящему и одному страдающему бессонницей. Я ведь нормально почти не сплю — так, периодически проваливаюсь в полудрему. А у Святогневнева даже кровати нет — к чему она живому мертвецу?

Всего в этом домике две комнаты, кухня и довольно большой подвал — его Святогневнев приспособил под лабораторию. Одна из комнат общая, а вторая разделена надвое книжным стеллажом, так что получилось две маленькие спальни. И та из них, в которой последние полгода квартирует полковник Щученко, сильно изменилась с моего последнего посещения. Теперь на стене висят рядком портреты — Ленин, Сталин и почему-то Новодворская. Причем с траурной ленточкой. Этому я немного удивился и хотел спросить, что это значит.