Люди Кода - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович - Страница 2

И.Д.К. молчал, помешивая ложечкой остывший чай. Устал. Ничего не докажешь. Собственно, он должен был это предвидеть. И не здесь, а там еще, в Москве. Но так хотелось верить, что единственное место на земле, где его работа непременно получит признание, — это Израиль. Других мест не существовало даже теоретически.

— Всевышний, — сказал И.Д.К., — дал человеку право выбора. В том числе и выбора интерпретаций.

Он отодвинул в сторону чашку и посмотрел раву в глаза.

— Я убежден, что прав, — сказал И.Д.К.. — И я убежден, что если прав ты, то в Книге должно быть сказано об этом. Ты находил в тексте слова «Толедано», «Саддам», «война в заливе» — упоминания о событиях, не очень важных для истории. Таких событий миллионы, и все они есть в Торе. Тогда в ней должно быть упоминание о моем к тебе визите. Потому, что речь идет о судьбе человечества.

Сказав эти слова, И.Д.К. с холодом в душе подумал, что на этом и закончится разговор — это были слова сумасшедшего. Вот уж выразился — «судьба человечества»…

Вырвалось.

— В Книге действительно есть все, — тихо сказал рав, будто читал текст по бумажке, подвешенной где-то в пространстве за спиной И.Д.К. — Чтобы тебе было понятнее… В книге природы тоже есть все, весь мир. И ученые сотни лет пытаются эту книгу читать, задавая природе вопросы, подчас нелепые. И получая взамен нелепые ответы, которые не в силах понять. Почему-то это не кажется вам странным. А Тора дарована нам Всевышним, и в ней просто не может не быть всего о роде человеческом. Каждому поколению открывается лишь тот слой, который оно способно воспринять. Самый первый слой — простое чтение текста. Так толковал Тору Моше. Потом пришли мудрецы и стали толковать не текст, но смысл — наступило время более глубокого понимания. Тысячи лет мудрецы спорили и создали Талмуд. Продолжают спорить и сейчас, и это хорошо, потому что так не только познается Книга, но оттачивается разум. В наше время пришло понимание еще одного слоя. От смысла вновь вернуться к тексту — по спирали…

— Понимаю, — сказал И.Д.К., — и не спорю с тем, что в Торе множество слоев, и что каждый открывается, когда приходит срок. Вот и этот слой, о котором говорю я… Пришел и его срок. В Торе есть множество уровней текста, в которых вы сейчас разбираетесь с помощью компьютеров. В Торе есть множество уровней смысла, в которых тысячи лет разбирались мудрецы. Почему же не допустить, что в Торе есть еще множество иных уровней, не связанных ни с текстом, ни с доступным разуму смыслом? Как мы можем знать путь Создателя? Если это Его Книга, то она должна быть так же бесконечна, как Вселенная, которую он создал.

Рав наклонился к И.Д.К. через стол.

— Ты сказал «если». И в этом разница между нами. Для меня никаких «если» не существует и существовать не может.

И.Д.К. встал.

— Ясно, — сказал он. — Суть не в том, что я сделал, а в том, что я не допущен делать что-то.

Взгляд рава неожиданно стал тяжелым. Покряхтев (молодой еще, — подумал И.Д.К., — что у него, радикулит?), рав с видимым усилием поднялся, обошел столик и встал рядом с И.Д.К.

— Я надеюсь, что со временем ты поймешь, в чем ошибся, — сказал рав.

— Ты полагаешь, что Тора — не цель, а средство.

— Где угодно можно искать истину, — вздохнул И.Д.К., — только не среди тех, кто полагает, что истина давно найдена.

— Всего тебе доброго, — улыбнулся рав.

Думаю, что именно тогда, выйдя из освещенного ярким полуденным солнцем кабинета рава Йосефа Дари в полумрак коридора и не очень-то ориентируясь в последовательности поворотов, И.Д.К. встретил Илью Давидовича Кремера. Возможно, Илья Давидович проводил И.Д.К. к выходу. Все это не доказано. Известно лишь, что именно в тот день вечером, сидя с домашними за вечерней трапезой, Илья Давидович произнес такие слова:

— А знаете, что Мессия скоро придет, да? И знаете, кто это будет?

— Знаем, — сказала жена, которая читала почти все русскоязычные газеты, отдавая, впрочем, предпочтение «Новостям недели», — новый любавический ребе, чтоб он был здоров.

— Нет, дорогие мои, это буду я, и нечего так на меня смотреть.

Идея казалась И.Д.К. простой как картошка в мундирах. После того, как Люда его прогнала, И.Д.К. привык к этой незамысловатой еде как привыкают к старому заношенному пиджаку, когда нет средств купить новый. К еде он привык, к одиночеству — нет. Приходя с работы, он включал телевизор и жил под аккомпанемент «Новостей» РТВ, мексиканских телесериалов, капитал-шоу «Поле чудес» и соревнований «Что? Где? Когда?». Отужинав традиционной картошкой и сложив в мусорное ведро мундиры (демилитаризация, думал он, дело нехитрое, когда речь о картошке, а не о генералах), И.Д.К. долго перелистывал записную книжку, соображая, к кому позвонить и напроситься в гости. Зазывать к себе не хотелось — за пустым столом не посидишь, а готовить что-то, пусть даже бутерброды, было выше его сил.

И.Д.К. тосковал и не мог понять — по жене или по сыну. Люда и Андрюша слились для него в единое существо, каким и были в действительности. И.Д.К. они воспринимали пришельцем из внешнего мира — добрым, любящим, нужным, но — иным. Сначала отчужденность была едва заметна, оставаясь на уровне подсознания, но потом, особенно после того, как в двухлетнем возрасте Андрей заболел тяжелой формой дифтерита и лежал в больнице, а Люда спала в коридоре, в то время как И.Д.К. пропадал на работе (а что он мог сделать, если именно тогда ему разрешили поработать с большим институтским компьютером?), инстинктивная отчужденность превратилась в демонстрацию отстраненности — вон ты какой, работа для тебя важнее, да и что это за работа, за которую почти ничего не платят? А когда И.Д.К. обнаружил в собственных книжных закромах, оставшихся неразобранными после смерти отца и долгое время лежавших в коробках на антресоли, двуязычный текст Ветхого завета и увлекся чтением, Люда и вовсе решила, что сына нужно оградить если не от отца, то хотя бы от религиозного дурмана.

Почему-то И.Д.К. был уверен, что именно мысли о Люде, тягостные и постоянные, как осенний ветер, привели его к идее Кода. Читая Тору, он улыбался про себя ее мудрой наивности, не зная еще, сколько передумано и написано мудрецами всех времен о каждом слове этой Книги. Зная Талмуд, он не пришел бы к идее Кода — просто не решился бы.

Первым человеком, с кем И.Д.К. поделился своими библейскими фантазиями, была, естественно, Люда. И.Д.К. приходил к ним по субботам, играл с сыном и рассказывал бывшей жене (привычка!) о своих новостях.

— Люся! — кричал он из комнаты в кухню. — Я сделал открытие!

— Ага, — бормотала Людмила, — открытие он сделал. Дверь открыл на балкон в зимнюю стужу, а заколотить соседа звали.

— Ты знаешь, что такое Ветхий завет? — Люда молчала. — Это генетический код человека, записанный на бумаге!

Людмила была биологом, такой глупости она вытерпеть не могла. Она выглянула из кухни, чтобы оценить на глаз степень придурковатости мужика, с которым спала почти пять лет.

— Послушай, Илья, — сказала она с чувством превосходства, — ты бы занимался физикой, что ли? О чем ты говоришь? Генетический код написан с помощью четырех символов. В виде двойной спирали. А это…

— Совершенно верно! — торжествовал Илья. — Код обычного человека записан именно так. А человека будущего? Его генетический код записан на бумаге словами, и когда придет время, будет прочитан, осознан, понят как инструкция, и тогда в организме произойдут изменения, которые…

— Подумать только, — с отвращением сказала Людмила, вытерев руки о передник и отобрав у Андрея игрушку, которую тот безуспешно пытался сломать. — И кто этот роман для нас составил? Он самый? Который Бог?

— Люда, послушай меня, я тебе все расскажу.

— В следующий раз, — сказала Людмила и удалилась на кухню, тем самым направив историю по альтернативному пути. В конце концов, в биологии и кодонах она понимала действительно куда больше своего бывшего супруга, и в прямом споре могла вогнать его в трясину сомнений, откуда он, пожалуй, и не выбрался бы. Идея в то время была «свежей», и убить ее не составляло для специалиста особого труда.