Улыбка лорда Бистузье. Часть вторая из трилогии - Шуф Павел - Страница 13

— Стасик... Стелла... я слышу... Слышу листья...

— А что если здесь, в пустующей первой колоночке стенгазеты, поместить воспоминания участника войны?— подумал я.

— Хорошая идея! — сразу же согласился Сервер Мамбетов и хлопнул крышкой парты. — Давай спустимся в библиотеку. Это же секундное дело! И никаких хлопот...

— Зачем в библиотеку?— удивил я Сервера.

— За воспоминаниями, конечно,— Сервер окинул меня взглядом, в котором читалось недоумение. Он как бы говорил сейчас сам себе: вот не думал, что редактор нашей стенгазеты такой бестолковый и непонятливый...

Но вслух он произнес совсем другое:

— Попросим у библиотекаря какую-нибудь книгу фронтовых воспоминаний и перепишем кусочек. Можно еще из газеты. В газетах часто такие материалы печатают. «Бойцы вспоминают минувшие дни…» — что-то в этом роде.

— Не пойдет! — возразил я.— Нужно другое... Нужно, чтобы это был наш ветеран, свой, поселковый. Как думаешь, Стасик?

Стасик Барханов был третьим, кому совет отряда поручил выпустить стенгазету, посвященную Дню Советской Армии. Для того мы и остались после уроков, чтобы наутро газета висела на стене — ведь праздник уже завтра.

— Прав Володя,— сказал Стасик. — Давайте с моим дедом посоветуемся. Он подскажет...

— Слушай!— обрадовался я.— Не надо никаких его подсказок. Ведь твой дед в войну был танкистом, так?

— Танкистом!— подтвердил Стасик и не без гордости добавил: — Старший сержант запаса!

— Вот и говорю!..— продолжал я, словно спохватившись. — Давай запишем воспоминания не кого-нибудь, а твоего деда. Случай фронтовой запишем. Интересно ведь, а?

А газета была почти готова. Оставалось заполнить лишь первую колонку.

И мы отправились за этой колонкой к Стасику домой. Портфели и рулон оставили в классе, решив, что вернемся сюда через часик-другой, чтобы довершить дело и прикнопить газету к стенду. Захватили с собой лишь тетрадку с ручкой — воспоминания бойца записывать.

Но во дворе дедушки Абдурахмана не было. Обычно он возился в саду.

—Чай пьет, — со знанием дела сказал Стасик. — Зеленый. Девяносто пятый. Около телевизора. Наверное, что-нибудь про войну показывают.

Но не оказалось деда и на застекленной веранде, у ступенек которой стояло два ведра, прикрытых листом фанеры. Телевизор скучал в углу, невостребованный. Стасик толкнул дверь, ведущую с веранды в комнату, и окликнул тишину:

—Дедушка, ты где-е?..

До нас донесся приглушенный голос из спальни.

— Уснул, что ли? — удивился Стасик. — Странно. Он к тихому часу не привык.

Мы протиснулись в спальню. Дедушка Абдурахман полулежал на двух высоких подушках поверх цветного одеяла. Он был в полосатом халате, в руках держал толстый альбом, а по одеялу рассыпались десятки фотографий.

—Дедушка, ты чего? — насторожился Стасик. — Заболел, что ли?

Дедушка Абдурахман как-то виновато улыбнулся и постучал пальцем в плечо.

—Колет? — догадался Стасик, — Осколок фронтовой опять беспокоит?..

Он поправил сползающие подушки и наклонился к деду:

— Тебе удобно?

— Все хорошо... Пройдет... А я вот фотографии посмотреть решил, вспомнить. Как праздник военный подходит — тянет меня к этому альбому, тянет. Душа болит, сердце ноет... А посмотрю снимки, загляну в глаза фронтовых друзей — и полегчает, отпускает. Это как перекличка наша боевая. Я их окликаю и они меня тоже. И живые, и...

Абдурахман-бобо умолк.

Я подтолкнул Стасика локтем: говори, мол, самое время.

Стасик понял, сел на край кровати и сказал:

— Дедушка, ты помоги нам, ладно?

— А что случилось, сынок? — сынками он называл всех — и собственного сына, и внуков, и всех нас — друзей Стасика.

— У нас задание — газету надо повесить завтра ко Дню Советской Армии.

— Хорошее дело!— кивнул дедушка Абдурахман. — Доброе дело. А я вам зачем?

— Колонки у нас не хватает. Первой колонки. Понимаешь?

— Вот и допишите, если не хватает.

Тут я не выдержал, уж больно долго Стасик раскачивался.

— Помогите нам, дедушка Абдурахман!— взмолился я.— Без вас у нас ничего не получается.

— Это как же?

Я с готовностью объяснил:

— Мы не простую колонку задумали, а чтобы живой она была.

— Живой?

— Ну да. Бойцы вспоминают минувшие дни... Понимаете?.. Воспоминания чтобы ваши...

— Мои воспоминания?..— вздохнул дедушка Абдурахман.

— Ваши — подтвердил я, торопясь убедить Абдурахмана-бобо согласиться и рассказать нам какой-нибудь потрясающий эпизод. Я уже представил, как завтра сгрудятся все наши у этой колонки.

— Газету эту завтра будут все читать,— весело добавил я.— Мы ее сегодня вечером допишем и повесим.

— Завтра, дедушка, у нас будет сочинение!— подхватил Стасик.

— А тема какая? — спросил дед.

— Праздничная. «Памяти павших будьте достойны».

Дед поднял на него глаза;

—Праздничная, говоришь, тема?

Стасик, поняв, что сказал не так, заметался:

—А как же, дед? Завтра праздник. Так ты помоги нам, ладно? Вспомни что-нибудь. Ведь войну не забывают, правда?

Абдурахман-бобо не ответил, собрал разбросанные по одеялу фотографии и стал их перебирать, вглядываясь в каждую и молча думая о чем-то. Молчали и мы. На моих коленях наизготовку лежала тетрадка, куда я собирался записать воспоминания танкиста.

Наконец Абдурахман-бобо протянул нам одну из фотографий.

Перед двумя грозными танками, увешанными для маскировки густыми ветками, стояли, обнявшись, два танкиста. Одного из них мы узнали сразу — это был сам дедушка Абдурахман. Но, конечно, еще не дедушка, а молодой улыбчивый парень. Второй был незнаком нам.

— Это Гияс,— тихо сказал дедушка Абдурахман.— Гияс Абдуганиев. Брат мой фронтовой. Тот самый...

— А где он сейчас?— выпалил Сервер и осекся, заметив, как побледнел дедушка Абдурахман, как дрогнули его брови.

—Под Прохоровкой он, сынок. Под Прохоровкой. Слыхал о такой?

Сервер напрягся и судорожно закивал:

—Да-да! Слыхал... Я в кино видел... Там танки воевали... Одни только танки... Самое большое танковое сражение. Верно?

—Верно, сынок. Так было. Вот там Гияс и остался... Его машина впереди моей шла. Прямое попадание... Загорелся как свечка... Может, враг в меня целился... Выходит, заслонил он меня, Гияс. Танком своим заслонил. Собой заслонил.

Абдурахман-бобо умолк, взял снимок, молча кивнул, будто спрашивал о чем-то Гияса, глядевшего на него со снимка, и сказал:

—Перед тем боем сфотографировались. Корреспондент из дивизионки снял.

—Для газеты?— спросил я.

—Нет, так просто. Гияс его уговорил. На память. Вот у меня и хранятся оба снимка.

—Почему оба?— встрепенулся Сервер.

—А тебе непонятно? Снимки корреспондент тот где-то через месяц привез, по случаю. Для нас обоих привез. Оба мне и остались,— и он показал второй снимок.— А что, сынки, не слыхали о таком? Об Абдуганиеве Гиясе, говорю, впервые что ли слышите?

Мы смущенно переглянулись. Нет, не слыхали мы о таком герое. Вот рассказал о нем дедушка Абдурахман — и узнал немного.

Абдурахман-бобо сунул снимки в альбом, положил его на тумбочку и спросил:

—Сочинение, значит, писать собираетесь завтра?

—Сочинение, дедушка! — подтвердил Стасик.

—Как, говоришь, название его?

— «Памяти павших будьте достойны».

—А готовились?

—Конечно, дедушка. Книжки про героев прочитали. Нам эту тему Эммануил Львович еще месяц назад сказал. И список книжек дал про погибших. Чтобы каждый про кого-нибудь прочитать успел.

Абдурахман-бобо, кряхтя, приподнялся с подушек п спустил ноги на палас.

— Молодцы, — сказал он.— Молодцы, что готовились.— В голосе его, впрочем, не было радости и тепла, а сквозила какая-то горечь и грусть.

—Не удивляйтесь, сынки. Я ведь тоже готовился к этому дню... и этому сочинению,— продолжал он,