Саламандра - Никитина Елена Викторовна - Страница 36

Бежала я довольно долго. Не потому, что энергии на радостях было хоть отбавляй, а из нормального чувства самосохранения. Пусть мой свекор вкупе с грифоном и проявили верх невнимательности, не потрудившись получше смотреть себе под ноги, но уверенности в благополучном исходе моего побега пока не было. В таком деле лучше перебдеть, чем недобдеть, чтобы потом не было мучительно больно… во всех смыслах сразу.

Лапки ныли и просили о пощаде уже давно, чепчик с драгоценностями постоянно цеплялся за все корешки и веточки, значительно замедляя бег, но остановилась я, только когда неожиданно выскочила на поляну, посреди которой из земли торчала довольно ветхая и изрядно покосившаяся избушка. Трава вокруг была коротко выстрижена, отчего казалось, будто домик стоит на отрезе ярко-зеленого бархата. Надо ли говорить, что меня на этом травяном полотне было видно за версту. Да еще и с ношей, которая на зеленом фоне ярко выделялась белым пятном.

Я резко затормозила и дала задний ход до ближайших кустов. Как оказалось, вовремя.

Из избушки, громко шаркая огромными тапочками, выполз тщедушный сгорбленный старичок, постоял немного на крыльце, словно к чему-то прислушиваясь, а потом пристально уставился прямо в мою сторону. У меня сердце ушло в пятки от страха. Конечно, эта древняя развалина не могла видеть меня по определению, но чем Лихой не шутит.

Я затаила дыхание и замерла, чтобы не выдать себя ни единым движением, и тоже не спускала со странного старика глаз. Если что — лапы в лапы и драпать.

Но хозяин избушки не торопился меня отлавливать. Напротив, постоял еще немного, подышал свежим вечерним воздухом и медленно удалился в свое покосившееся жилище. Кажется, пронесло.

Но не успела я расслабиться и перевести дух, как мне в спину ткнулось что-то холодное и мокрое.

— Мамочки… — сдавленно пискнув, я припала к земле и крепко зажмурилась. Что бы это ни было, оно явно большое, и я не уверена, что не плотоядное. Шумное сопение послужило лишним подтверждением моим догадкам.

Однако пробовать меня на зуб неведомое существо пока не торопилось, и я осмелилась осторожно повернуть голову, чтобы посмотреть смерти в глаза, очень надеясь, что если меня все-таки отважатся съесть, то сделают это вместе со злополучным чепчиком, набитым камнями, а они, как известно, не перевариваются. Пусть на будущее знает — нечего все подряд в рот тащить, от этого заворот кишок случается.

Усиленно сопящая смерть предстала передо мной в виде серой лохматой морды с вываленным из пасти языком и наивными щенячьими глазами. Я осторожно выдохнула и медленно, чтобы не напугать щенка, повернулась к нему.

— Привет!

Выказанное мной дружелюбие должно было свидетельствовать, что плеваться ядом и кусаться я не намерена, а потому не представляю никакого интереса, но псинка рассудила по-своему. Подхватив зубами узелок, а вместе с ним и меня, щенок бодро поскакал в сторону дома.

— Эй! Куда ты меня тащишь? Мы так не договаривались! Поставь, где взял! — перепугалась я не на шутку. Встречаться с хозяином покосившейся замшелой избушки мне совершенно не хотелось, поэтому громко возмущаться я не осмелилась, чтобы не привлекать лишнего внимания. Можно, конечно, и обычной безмолвной ящерицей прикинуться в случае чего, есть шанс, что отпустят, но узелок-то с несметными богатствами точно отберут. Куда ж я без средств к существованию?

Щенок тем временем прискакал к крыльцу, возле которого стояла добротная, новенькая будка, еще пахнущая свежими смоляными досками, и нырнул внутрь. Если там его поджидает серьезная мамаша с кучей сестренок-братишек, то, боюсь, мне точно несдобровать. Но в будке никого, к счастью, не оказалось. Душистая солома, парочка обглоданных костей и несколько палок — вот и все окружение этого игривого создания.

— Валдин, опять один в лес бегал? — раздалось над самой крышей.

Щенок опустил свою драгоценную в прямом смысле ношу в самый дальний угол будки, где земля была порядком изрыта (подозреваю, здесь было закопано самое ценное собачье имущество), и звонко тявкнул.

— Отдашь ему — налысо побрею, — многообещающе прошипела я и потянула на себя ближайший пучок соломы. Не ахти какая маскировка, но снаружи меня заметят не сразу.

Радостно повизгивая, щенок вылез к хозяину и принялся крутиться возле его ног.

— Проголодался, сердечный, налетался. — Лицо старика заслонило полукруглое отверстие, служившее будке входом.

Только бы рукой шарить не стал или соломку менять не удумал, мелькнула в голове паническая мысль.

— И чем же ты промышлял сегодня? Что за гадость опять притащил? — Внимательный взгляд пробежался по углам. А глаза-то у старичка… Когда-то голубые или серые, они с возрастом выцвели, почти слившись с белком. Если этот белок вообще был. Узкие вертикальные зрачки говорили слишком о многом. Мамочки родные, куда же я опять попала-то?

Не слишком надеясь на удачную маскировку, я настороженно следила за каждым движением этого древнего отшельника сквозь соломку. Но старик улыбнулся одними уголками губ чему-то своему, и лицо благополучно убралось из будочного проема.

— Ах ты шкодник, — сразу же беззлобно раздалось снаружи. — На-ка вот, поешь, а то набегался, поди, проголодался.

Щенок энергично и с аппетитом зачавкал едой, а мой желудок в ответ недовольно заурчал.

— Мог бы и поделиться, — обиженно пробормотала я, с завистью слушая, как насыщается псинка. — Хоть бы косточку какую притащил, подушка блохастая.

Но Валдину чувство сострадания не было знакомо хотя бы потому, что сытый голодного не разумеет, и поделиться со мной ужином ему даже в голову не пришло. Не отбирать же у ребенка тарелку. Правда, еще сутки, и мне будет уже без разницы, у кого изо рта кусок хлеба вырывать. Есть хотелось немилосердно.

— Наелся? — снова услышала я стариковский голос. — Молодец, умничка. — Судя по довольному повизгиванию, щенка потрепали по загривку или почесали за ушком. — Пойдем тогда в дом, а то темнеет уже.

Но собачатинка не вняла гласу хозяина и полезла в будку, предвкушая новое развлечение.

— Идем в дом, говорю, — строго прикрикнул старик.

Но щенка не так-то просто было смутить. Еще бы. У него тут игрушка интересная появилась, живая и говорящая, а его домой загоняют.

— Валдин, я кому сказал!

Тяжко вздохнув, расстроенная псинка нехотя повиновалась, неуклюже выбралась из будки и бросила в мою сторону обиженный взгляд. «Я утром вернусь, тогда и поиграем», — говорили его совсем еще детские глаза.

— Иди, иди, — пробубнила я ему вслед. — И чем быстрей, тем лучше.

По деревянным ступенькам крыльца протопали собачьи шаги, со скрипом захлопнулась дверь избушки, и вокруг воцарилась вечерняя тишина, нарушаемая лишь обычными звуками леса. Гармония природы, чтоб ее… Как же есть хочется!

Выждав еще некоторое время для верности, я отважилась вылезти из будки, на всякий случай положив чепчик поближе к выходу, чтобы успеть быстро его схватить, если вдруг придется срочно ретироваться.

Тарелка была пуста и вылизана чуть ли не до зеркального блеска. М-да, кто бы сомневался. Гостеприимство здесь явно не в почете. Даже захудалой корочки не осталось. Хороший аппетит у песика, здоровый. А вот на крыльце, у самой двери под лавкой, куда я потихоньку вскарабкалась, обнаружилось несколько копченых рыбин, завернутых в промасленную бумагу. От счастья на глаза навернулись непрошеные слезы. Или это желудочный сок от голода уже наружу лезет? Разбираться с особенностями и странностями собственного организма мне было уже недосуг, лапы сами потянулись к рыбе и, не особо заботясь об осторожности, принялись освобождать оную сначала от бумаги, а затем от чешуи.

В доме беззлобно тявкнул Валдин, услышав на крыльце подозрительные звуки, но я даже не удосужилась обратить на него внимание. Сейчас для меня в мире существовала только эта рыбка, самая вкусная, самая прекрасная, самая-самая-самая.

О том, что рыбе, даже копченой, совсем не место жарким летом под лавкой возле дома, мысли почему-то не возникло. Выбирать особо не приходилось, обширное меню мне предложить не удосужились, да и тухлятиной лещики совершенно не пахли. Напротив, были свежими и ароматными, будто их только что вынули из коптильни. Про отраву от вредителей я тоже как-то не подумала.