Манюня пишет фантастичЫскЫй роман - Абгарян Наринэ Юрьевна - Страница 15

— А как руки поднимать: так или так? — показала я.

— Вот так! И старайся не шевелить головой, а то кастрюля упадет.

— Ладно.

Девочки забили мне рот морковкой и спрятались за тутовым деревом.

Я стояла, засыпанная снегом по пояс, с кастрюлей на голове и с морковкой во рту, и молилась только об одном — чтобы Ба наконец пришла, потому что ног своих я уже практически не чувствовала. Ветер легонько колыхал скатерть на моих плечах, метла с кочергой зловеще трепыхались в растопыренных руках. Сюрприз обещал произвести фурор!

Когда Ба зашла во двор и уставилась на меня, я повела руками вверх и вниз, как показывали мне Манька с Каринкой, и промычала: «М-м-м-м-м-ммм, м-м-м-м-м-м!» Ба замерла на месте, потом побледнела и прислонилась к забору. Мне было не совсем ясно, нравится ей наш сюрприз или нет, поэтому я замолчала.

— Пой, — прошипела сзади Каринка.

Я выплюнула морковку и тоненьким голосом завела:

— В лесу родилась елочка, в лесу она рос-ла!!!!

— Кочерга! — зашипела сзади Манька.

— Зимой и летом стройная, зеленая бы-ла! — повела я кочергой вверх-вниз.

— Господибожетымой, — выдохнула Ба.

Если бы у меня была такая возможность, я бы мигом закопалась в снег и переждала бы там приступ ее немилосердного гнева. Но возможности такой не было, поэтому мне ничего не оставалось, как в ужасе наблюдать приближение урагана по имени Ба.

В последний момент я зажмурилась и втянула голову в плечи, и очень даже вовремя, потому что в следующий миг она вырвала у меня из рук кочергу и заехала ею по кастрюле.

— Дзынннннь, — прогудела кастрюля и отлетела в сугроб.

Ба мигом раскидала снег, схватила меня за шиворот и поволокла в дом.

— Раздевайся быстро, — проорала она мне в густо напудренное лицо. — Ноги озябли?

— Озябли, — заныла я.

— Снимай сапоги и марш к батарее отопления! Обними ее и жди меня, поняла?

— Поняла!

Ба ураганом полетела в ванную, выдрала из стиральной машинки шланг для сливания воды и кинулась во двор.

— Убью, — выдохнула.

Каринка с Манькой допустили досадный стратегический просчет. Нужно было, пока Ба волокла меня в дом, бежать в отделение милиции и проситься под арест. Тогда им удалось бы миновать кару.

А они почему-то решили, что, раз Ба поволокла меня в дом, а им ничего не сказала, значит, все в порядке, и сюрприз ей таки понравился. И, сияя довольными лицами, пошли домой. И столкнулись с Ба прямо на пороге.

Вот.

— Аааааааааааа, — орали потом они в унисон.

— Ыхть, — приговаривала Ба, — сколько можно! Ых-ть! Я вам что сказала! Ыхть! А если она заболеет? Ыхть!

Далее Ба затащила поскуливающих девочек домой, выпила стакан валерьянки, отодрала меня от батареи отопления и поволокла в ванную. Кипятила меня минут двадцать в воде, потом долго растирала полотенцем.

Но я оказалась неблагодарным созданием, умудрилась к вечеру слечь с высокой температурой, и Каринке с Манькой досталось по второму кругу.

Но обиды на меня они не держали. Наоборот, дежурили рядом, пока я отлеживалась в постели, и читали мне вслух книжки. И вели себя тише воды ниже травы.

— Нужно Нарку поднять, — приговаривали они шепотом, — а то вдруг она умрет? Тогда Ба нас точно со свету сживет!!!

ГЛАВА 6

Манюня пишет письмо Деду Морозу, или Как Каринка целый день была примерной девочкой

Мы с Манькой очень уважали Генсека Леонида Ильича Брежнева.

— А Генсек — это имя или фамилия? — спросили мы как-то у Ба.

— Генсек — это заболевание мозга, — хмыкнула она. — Притом неизлечимое.

— Охохо, — пригорюнились мы, — ну надо же, как человеку не повезло!

И если меня насторожил скептический тон Ба, то Маньку он совершенно не тронул. Она свято верила, что, не будь Брежнева и его друзей из местности с таинственным названием Ципкакапээсэс, нас бы давно уничтожили злобные капиталисты.

В один из предновогодних дней мы с моей подругой, взобравшись в широкое кресло с ногами и уютно накрывшись клетчатым пледом, листали журнал «Крокодил». И долго разглядывали карикатуру, на которой какой-то бессовестный трехголовый капиталист ходил по глобусу и раскидывал кругом ракеты.

— Им-пе-ри-а-лис-ти-чес-ка-я гидра. Во! — прочла по слогам Манька. — Смотри, какая бессовестная гидра! Она мне уже давно покоя не дает. Как вспомню, что такая гидра ходит по земле туда-сюда и разбрасывает гранаты, так спать не могу. Или это не гранаты? — Манюня повела пальцем по остроконечным ракетам, которые гидра сжимала в своих толстых пальцах. — «Катюши», что ль?

— Конечно, «Катюши», — важно кивнула я, — они стреляют здорово. Пиу-пиу-пиу!

— Чего это пиу-пиу-пиу? — раздался из розетки громкий шепот Каринки.

Мы обернулись.

— Говорю — это наши «Катюши»! — повторила я.

Розетка находилась на стене, отделявшей детскую спальню от кабинета, и держалась на честном слове. Я аккуратно вытянула ее и увидела сквозь провода кусочек заплаканного Каринкиного глаза.

— В туалет не хочешь?

— Не хочу. А чего это пиу-пиу-пиу? Вы что, совсем ничего не понимаете? Пиу-пиу может делать любое ружье! А «Катюша» делает бабах! — оживилась сестра. — Покажите мне рисунок, и я скажу, какие там ракеты.

Мы с Манькой хотели показать ей карикатуру, но тут в кабинет вошла мама, и мы отпрянули от розетки.

Сестра была сильно наказана. Час назад мама заперла ее в детской и строго-настрого запретила выходить из комнаты.

— Будешь сидеть там до скончания веков. Ясно?

— А в туалет?

— А в туалет под себя ходи! И не забывай при этом думать о своем безобразном поведении!

— Мам, я уже подумала, я виноватая, как настоящий преступник! — вцепилась в дверную ручку Каринка. — Клянусь, я больше не буду.

— Вот и сиди как преступник взаперти, — отрезала мама и закрыла дверь.

По правде говоря, мы с Манькой понимали маму. Потому что ей было за что сердиться на сестру. Через три дня наступал Новый год, и кругом полным ходом шла генеральная уборка. И если в нашей квартире еще можно было хоть как-то ее пережить, то в Манькином доме это было нереально. Ведь Ба, в угаре ритуальной уборки, могла ненароком прикончить подвернувшегося под руку шкодливого ребятенка.

Все наши дети помнили, что в столь тяжелые для взрослых времена нужно вести себя как можно тише. И даже Каринка об этом помнила. Но что-то в сестре изначально было сконструировано не так. Может селезенка, а может еще какой важный орган. Поэтому помнить она помнила, а вот вести себя как нормальный человек не умела.

А ведь все так хорошо начиналось! Прошлую ночь Манька провела у нас, потому что Ба натерла полы, и дома немилосердно воняло мастикой. Зато в нашей квартире ничем не пахло и было очень весело — целый день мы наряжали елку. Получилось очень красиво — елка переливалась множеством мигающих огоньков, а на макушке у нее сияла большая золотая звезда. Она периодически заваливалась то на один, то на другой бок и норовила упасть. Сначала мама ее поправляла, потом ей это надоело, и она убрала звезду, а на ее место повязала большой бант.

И мы весь вечер водили вокруг елки хороводы. Сначала исполнили весь репертуар нашего хора, а потом промычали джазовый альбом Стью Гольдберга, который папа часто слушал по вечерам.

Мы закатывали глаза и старательно выводили рулады, а Каринка аккомпанировала нам на расческе. Мама прикрыла рукой лицо и украдкой вытирала слезы. В самые торжественные моменты нашего исполнения она, не выдержав, срывалась в хохот, и нам приходилось прерывать пение, чтобы мама могла отдышаться.

Гаянэ тихо сидела в уголочке и бросала страстные взгляды на вазочку с очищенным фундуком. Она бы с удовольствием забрала несколько орешков и засунула их себе в нос, но не могла. Буквально на днях мама тщательно проинспектировала ее ушки и вытащила две арбузные косточки. Зимой! Это как глубоко надо было засунуть косточки в сезон арбузов, чтобы они вылезли только в декабре?