Тень ветра - Сафон Карлос Руис - Страница 72

Теперь, когда я пытаюсь восстановить в памяти события той ночи в особняке Алдайя, мне на ум приходит только одно оправдание моего поведения. В восемнадцать лет, когда нет ни опыта, ни тонкого чувства прекрасного, старая ванная комната вполне может стать раем. За считанные минуты мне удалось уговорить Беа перебраться с одеялами в маленькую комнатку, где умещались две свечи и музейные банные принадлежности. Мой главный «климатологический» аргумент произвел должное впечатление, когда она убедилась, что плитки пола и в самом деле согрелись, и ей перестало казаться, что со своей дурацкой отопительной затеей я способен спалить весь дом. Потом, пока я раздевал ее дрожащими пальцами в розоватом свете свечей, она загадочно улыбалась и ловила мой взгляд, словно желая мне показать: все, что когда-либо приходило или еще придет мне в голову, гораздо раньше пришло в голову ей.

Я помню ее сидящей спиной к двери, с опущенными руками и поднятыми вверх ладонями. Помню ее высоко поднятое, призывное лицо в тот момент, когда я ласкал ее шею кончиками пальцев. Помню, как она положила мои руки себе на грудь, как дрожали ее взгляд и губы, когда я, обалдев от восторга, теребил пальцами ее соски, как она соскользнула на пол, а я ласкал губами ее живот и как ее белые бедра принимали меня.

– Ты раньше делал это, Даниель?

– Во сне.

– А серьезно?

– Нет. А ты?

– Нет. И с Кларой Барсело?

Я засмеялся, кажется, над самим собой:

– Что ты знаешь о Кларе Барсело?

– Ничего.

– А я еще меньше.

– Не верю.

Я наклонился к ней и посмотрел прямо в глаза:

– Я никогда и ни с кем этого раньше не делал.

Беа улыбнулась. Моя рука скользнула меж ее бедер, и я потянулся к ее губам, готовый поверить, что каннибализм – высшая ступень познания.

– Даниель! – позвала она еле слышно.

– Что?

Ответить она не успела. Внезапно сильное дуновение из-под двери обдало нас холодом, и в то остановленное мгновение, прежде чем сквозняк погасил свечи, в наших взглядах отразилось одно и то же: окутавшее нас волшебство развеялось, как дым. Оба мы сразу поняли, что за дверью кто-то есть. На лице Беа отразился ужас, а в следующее мгновение нас накрыла тьма. И раздался удар. Мощный, словно дверь выламывали чем-то стальным с такой силой, что она чуть не слетела с петель.

Беа в темноте подскочила, и я обхватил ее руками. Мы отшатнулись к противоположной стене ванной комнаты, и как раз вовремя, потому что, когда на дверь обрушился следующий удар, она распахнулась, с громким треском врезавшись в стену. Беа вскрикнула и вжалась в меня. В тот миг я мог видеть только синий туман, вползавший из коридора в ванную, и спиральные змейки дыма погасших свечей. Дверной проем был похож на пасть тьмы, и мне показалось, что на пороге стоит чей-то хищный силуэт.

Объятый ужасом, я выглянул в коридор, в глубине души надеясь увидеть какого-нибудь бездомного бродягу, который забрался сюда в поисках убежища в неспокойную ночь. Но в коридоре не было ни души, только из окон тянуло туманом.

Дрожавшая в уголке Беа окликнула меня, и я сказал:

– Никого. Наверно, это ветер.

– Ветер не колотит кулаками в дверь, Даниель. Пошли отсюда.

Я вернулся в комнату и собрал одежду.

– Держи, одевайся. Сейчас поглядим.

– Нет, лучше нам уйти.

– Да, только мне надо кое в чем убедиться.

Мы быстро на ощупь оделись, в воздухе повис пар от нашего дыхания. Я поднял с пола свечу и снова зажег. По дому гулял холодный сквозняк, будто кто-то открыл все двери и окна.

– Вот видишь? Это ветер.

Беа молча покачала головой, и мы вернулись в зал, защищая ладонями язычок пламени. Беа следовала за мной по пятам, едва дыша.

– Что мы ищем, Даниель?

– Дай мне всего минуту.

– Нет, пойдем отсюда.

– Ладно.

Мы направились к выходу, и только тогда я заметил: дверь из резного дерева в конце коридора, которую я тщетно пытался открыть несколько часов назад, незаперта.

– Что происходит? – спросила Беа.

– Жди меня здесь.

– Даниель, ради бога…

Я двинулся по коридору, свеча дрожала под порывами холодного ветра. Беа вздохнула и неохотно пошла следом. За дверью угадывались мраморные ступеньки, ведущие во тьму. Я ступил на лестницу, а Беа, окаменевшая от ужаса, держала свечу, стоя на пороге.

– Пожалуйста, Даниель, давай уйдем…

Ступенька за ступенькой я достиг подножия лестницы. Призрачный свет сверху освещал прямоугольную комнату с голыми каменными стенами, где всюду были распятия. Было так холодно, что перехватывало дыхание. Передо мной находилась массивная мраморная плита, а на ней, близко друг от друга, располагались два белых предмета похожей формы, но разного размера. Они слегка поблескивали, и мне показалось, что это полированное дерево. Я сделал еще шаг вперед, и только тогда до меня дошло. Эти предметы – белые гробы. Один из них едва достигал трех пядей в длину. Я похолодел: то был гроб ребенка. Я находился в усыпальнице.

Под действием какого-то порыва я приблизился к мраморной плите на расстояние вытянутой руки и заметил, что на обоих гробах выбиты имена и распятия, покрытые слоем пыли. Я медленно, как в трансе, дотронулся до большого гроба и, не думая о том, что делаю, стер с крышки пыль. Надпись была едва различима в слабом свете:

Пенелопа Алдайя

1902—1919

Я окаменел. Что-то или кто-то надвигался из темноты, я почувствовал на коже поток ледяного воздуха и только тогда отступил.

– Вон отсюда! – прошелестел голос из тьмы.

Я сразу узнал его. Лаин Кубер. Голос дьявола.

Я бросился вверх по лестнице, схватил Беа за руку и потащил к выходу. Свечку мы потеряли и неслись в потемках. Беа не понимала причины столь поспешного бегства, она ничего не видела и не слышала, а я не тратил времени на объяснения. Я ждал, что с минуты на минуту некто ужасный выпрыгнет из темноты, преграждая нам путь, но в конце коридора уже спасительно обозначился парадный вход, через щели в дверном проеме очерченный прямоугольником уличного света.

– Закрыто, – прошептала Беа.

Я стал ощупывать карманы в поисках ключа, на миг обернулся и ясно различил в глубине две блестящие точки, которые медленно надвигались из тьмы. Глаза. Наконец, мои пальцы наткнулись на ключ, и я, не медля ни секунды, распахнул дверь и вытолкнул Беа наружу. Она прочла на моем лице ужас и бежала, не останавливаясь, через весь сад к воротам, пока мы оба не оказались на проспекте Тибидабо, тяжело дыша и в холодном поту.

– Что произошло внизу, Даниель? Там кто-то был?

– Нет.

– Ты такой бледный.

– Я вообще всегда бледный. Ладно, пойдем.

– А ключ?

Я вспомнил, что оставил его в замке, но возвращаться за ним у меня не было ни малейшего желания.

– Наверно, потерял у выхода. Поищем в следующий раз.

Мы быстро пошли вниз по улице, перебежали на другую сторону и не замедляли шага, пока не оказались в сотне метров от дома, чьи очертания едва угадывались в ночи. Моя рука все еще была в пыли, покрывавшей надгробие, и я был благодарен темноте за то, что она скрыла слезы ужаса на моих щеках.

По улице Бальмес мы дошли до площади Нуньес-де-Арсе и остановили одинокое такси. До самой Консехо-де-Сьенто мы не обмолвились ни словом, Беа держала меня за руку и иногда бросала на меня непроницаемые, неживые взгляды. Я хотел ее поцеловать, но она не разомкнула губ.

– Когда увидимся?

– Я позвоню тебе завтра или послезавтра, – сказала она.

– Обещаешь? Беа кивнула.

– Звони домой или в магазин. Номер тот же. Он ведь у тебя есть, правда?

Она снова кивнула. Я попросил водителя остановиться на углу Мунтанер и Дипутасьон, предложил Беа проводить ее до дома, но она отказалась и ушла, не позволив мне ни поцеловать ее, ни даже прикоснуться к ней. Она бросилась бежать, а я смотрел ей вслед из такси. В квартире Агиларов горел свет, и мой друг Томас глядел на меня из окна своей комнаты, в которой мы провели столько вечеров за шахматами и болтовней. Я помахал ему с вымученной улыбкой, которую он, скорее всего, не разглядел. Он не ответил. Его силуэт за окном был неподвижен. Он холодно смотрел на меня, потом исчез, и свет погас. «Он ждал нас», – подумал я.