Тень ветра - Сафон Карлос Руис - Страница 27

– Да бросьте! – сказал он, смеясь. – Что я вам говорил?! Одни проходимцы.

Управляющий от смеха согнулся в своем кресле и снова громко всхрапнул.

– У вас есть номер этого почтового ящика?

– Тут в картотеке записано 2837, хотя я никогда не могу разобрать цифры, нацарапанные моей секретаршей, ну вы же понимаете, эти женщины не способны к математике, они годятся только на…

– Могу я взглянуть на карточку?

– Разумеется, смотрите.

Он протянул мне листок. Цифры вполне можно было разобрать. Номер почтового ящика до востребования был указан как 2321. Я в ужасе представил себе, как же должна вестись бухгалтерия в этой конторе.

– Вы часто общались с сеньором Фортунем, пока он был жив? – спросил я Молинса.

– Ну, постольку-поскольку. Суровый был тип. Помню, когда я узнал, что француженка от него сбежала, я пригласил его пойти вместе с моими приятелями поразвлечься с девочками в одном шикарном заведении, здесь, рядом с Ла Палома. Ну, чтобы немного его подбодрить, понимаете? Ничего более. И представляете, с того дня он больше ни словом со мной не перемолвился, даже на улице здороваться перестал, словно мы и не знакомы вовсе. Как вам такое?

– Просто слов нет. Ну, а что еще вы можете рассказать мне о семье Фортунь? Вы их хорошо помните?

– То были совсем другие времена, – пробормотал Молинс, и в его голосе послышались ностальгические нотки. – Я ведь знал и старого Фортуня, основавшего мастерскую. Ну, а о сыне что я могу сказать… Вот его жена была страх как хороша. Какая женщина! И порядочная, да, несмотря на все слухи и сплетни, что о ней ходили.

– Например, о том, что Хулиан не был законным сыном Фортуня?

– А вы-то сами откуда об этом знаете?

– Как я уже сказал, я их родственник. Про это всем известно.

– Всем не всем, а доказательств тому нет.

– И все же люди говорят…

– Да людям лишь бы кудахтать. Нет, человек произошел не от обезьяны, он произошел от курицы.

– Так что же все-таки об этом говорили?

– Не желаете пропустить стаканчик? Отличнейший ром, из Игуалады, но опьяняет как карибский…

– Пожалуй, нет, благодарю, но я составлю вам компанию. И я с удовольствием послушаю ваш рассказ…

Антони Фортунь, которого все называли шляпником, познакомился с Софи Каракс в 1899 году возле собора Барселоны, где он только что дал обет святому Евстафию, который, среди великого множества святых, славился невзыскательностью и особым усердием в помощи в делах сердечных. Антони Фортуню уже исполнилось тридцать, но он все еще был холост и страстно мечтал жениться, причем немедленно. Софи, молодая француженка, жила тогда в пансионе для девиц и давала частные уроки фортепьяно и сольфеджио отпрыскам знатных семей Барселоны. У нее не было ни семьи, ни имущества, ничего, кроме молодости и музыкального образования, которое ей дал отец, пианист из театра в Ниме, прежде чем скончался от туберкулеза в 1886 году. Антони же, напротив, был на пути к процветанию. Незадолго до того он унаследовал дело своего отца – известную шляпную мастерскую на Сан-Антонио, где и научился ремеслу, которому мечтал когда-нибудь обучить сына. Софи Каракс казалась ему хрупкой, красивой, юной, покладистой и весьма способной к деторождению. Святой Евстафий не обманул ожиданий Фортуня: после четырех месяцев настойчивых ухаживаний Софи приняла его предложение. Сеньор Молинс, друг деда Фортуня, предупреждал Антони, что он женится неизвестно на ком, что, хотя Софи и кажется хорошей девушкой, этот брак слишком ей выгоден и лучше подождать хотя бы год…Но Антони лишь отвечал, что уже достаточно знает о своей будущей жене, а все остальное его не волнует. Они поженились в часовне Пино и провели свой трехдневный медовый месяц на курорте Монгат. Утром накануне отъезда шляпник пришел к сеньору Молинсу и, настаивая на том, чтобы это осталось строго между ними, попросил посвятить его в тайны супружеской опочивальни. Тот, саркастически усмехнувшись, предложил Фортуню расспросить обо всем таком саму новобрачную. Молодожены вернулись в Барселону, не проведя на курорте и двух дней. Соседи говорили, что Софи плакала, поднимаясь по лестнице. Висентета через несколько лет решилась поведать, что, по рассказам Софи, шляпник к ней и пальцем не притронулся, а когда она сама проявила инициативу и хотела соблазнить его, Фортунь стал обзывать ее проституткой, крича, что ему отвратительны все те непристойности, которые она ему предлагает. Через шесть месяцев Софи объявила мужу, что ждет ребенка. От другого мужчины.

Антони Фортунь, много раз видевший, как его отец избивает мать, в данных обстоятельствах сделал то же самое, ибо счел такое поведение наиболее уместным. Он остановился только тогда, когда понял, что еще один удар просто убьет Софи. Но, даже полумертвая от побоев, Софи отказалась назвать имя отца ребенка. Антони Фортунь, руководствуясь одному ему понятной логикой, решил, что речь идет не о ком ином, как о дьяволе, ведь ребенок был плодом греха, а грех, как известно, имеет только одного отца: сатану. Таким образом, убежденный, что в стенах его дома и в чреве его жены поселился грех, шляпник, как одержимый, принялся везде развешивать кресты и распятия: на стенах, на дверях комнат, даже на потолке. Когда Софи увидела, как муж завешивает крестами спальню, куда он сам ее выселил, она ужасно перепугалась и, со слезами на глазах, спросила, не сошел ли он с ума. Фортунь, ослепленный яростью, обернулся и дал ей пощечину. «Ты такая же шлюха, как и все!» – кричал он, пинками выгоняя супругу на лестничную площадку, предварительно исполосовав до полусмерти ремнем. На следующий день, когда Антони открыл входную дверь, чтобы спуститься вниз, в мастерскую, Софи вся в крови лежала у порога, дрожа от холода. Врачам так и не удалось вылечить многочисленные переломы правой руки. Софи Каракс больше никогда не садилась за пианино. У нее родился мальчик, и она назвала его Хулианом в память о своем отце, Жюльене Караксе, которого потеряла слишком рано, – впрочем, как и все в своей жизни. Фортунь хотел было выгнать ее из дома, но решил, что скандал не слишком благоприятно отразится на его бизнесе. Никто не станет покупать шляпы у человека с репутацией рогоносца. Это было бы нелепо. Софи переехала в холодную темную спальню в задней части дома, где и родила сына с помощью двух соседок по лестничной площадке. Антони не появлялся дома три дня. Когда он, наконец, пришел, Софи объявила ему: «Это сын, которого тебе дал Господь. Если хочешь кого-то наказать, наказывай меня, но не это невинное создание. Ребенку нужен дом и отец. Мои грехи не имеют к нему никакого отношения. Умоляю, сжалься над нами».

Первые месяцы были для обоих самыми трудными. Антони Фортунь решил унизить жену, превратив ее в служанку. Они уже не делили ни стол, ни постель и не говорили друг другу ни слова, за исключением случаев, когда возникала необходимость уладить какие-то хозяйственные дела. Раз в месяц, обычно в полнолуние, Антони на рассвете являлся в спальню супруги и молча набрасывался на свою жену со страстью, но без достаточной сноровки. Пользуясь этими редкими и напоминавшими насилие моментами близости, Софи пыталась наладить отношения с мужем, шепча ему на ухо слова любви и одаряя умелыми ласками. Однако шляпник не был падок на подобные глупости, и все волнения страсти испарялись у него за считанные минуты, если не секунды. Сколько он ни задирал на ней ночную рубашку, его атаки ожидаемых плодов не принесли: Софи больше не беременела. Со временем шляпник перестал наведываться в спальню к своей жене и приобрел привычку читать до рассвета Священное Писание, стремясь найти в нем утешение и унять бушующую в душе бурю.

С помощью Евангелия шляпник пытался разбудить в своем сердце любовь к этому мальчику с серьезным проницательным взглядом, обожавшему надо всем подшучивать и всюду видевшему привидения. Но, несмотря на все свои старания, Фортунь не находил в маленьком Хулиане ни одной своей черты и не считал его родным сыном. Самого же Хулиана, казалось, не слишком интересовали ни уроки катехизиса, ни производство шляп. На Рождество он забавлялся тем, что по-своему переставлял фигурки в рождественских яслях и разыгрывал невероятные сцены, как три волхва похищали младенца Иисуса с весьма непристойными целями. Вскоре он увлекся рисованием, изображая ангелов с волчьими зубами, и выдумывал странные истории о призраках в плащах, появляющихся из стен и пожирающих мысли спящих людей. Со временем шляпник потерял всякую надежду направить этого мальчика на путь истинный. Хулиан не был одним из Фортуней и не мог им стать. Ему было скучно в школе, и он возвращался домой с тетрадями, полными изображений чудовищных существ, крылатых змей и оживших домов, которые передвигались, поглощая неосмотрительных прохожих. Уже тогда было ясно, что фантастический мир привлекает Хулиана намного сильнее, чем окружавшая его обыденная реальность. Из всех разочарований, которыми так щедро наградила его жизнь, ничто не ранило Антони Фортуня сильнее, чем этот ребенок, которого послал ему дьявол, чтобы вдоволь поиздеваться над ним.