Тень ветра - Сафон Карлос Руис - Страница 25

– Живет ли кто-нибудь сейчас в квартире Фортуня?

– Нет. Старик умер, не оставив завещания, а его жена, насколько я знаю, все еще в Буэнос-Айресе, она даже на похороны не приехала.

– А почему в Буэнос-Айресе?

– Думаю, чтобы быть от него как можно дальше. По правде, я ее не виню. Она все поручила адвокату, очень странному типу. Я его никогда не видела, но моя дочь Исабелита, которая живет на шестом в первой квартире, как раз этажом ниже, говорит, что иногда он, поскольку у него есть ключ, является ночью, часами ходит по квартире, а потом исчезает. Как-то она даже сказала, что слышала стук женских каблуков. Ну, что вы на это скажете?

– Может, это тараканы, – предположил я.

Она посмотрела на меня в полном недоумении. Вне всяких сомнений, тема была для нее слишком серьезной.

– И за все эти годы никто больше в квартиру не входил?

– Крутился здесь один тип весьма зловещей наружности, из этих, что все время улыбаются и хихикают, но в каждом слове подвох. Сказал, что он из криминальной бригады. Хотел осмотреть квартиру.

– Он объяснил зачем?

Консьержка отрицательно покачала головой.

– Вы запомнили, как его зовут?

– Инспектор такой-то. Я даже не поверила, что он полицейский. Что-то тут не так. Видать, какие-то личные счеты. Я отправила его на все четыре стороны, сказала, что у меня нет ключей, и, если ему что-то нужно, пусть звонит адвокату. Он ответил, что вернется, но больше я его здесь не видела. Да и слава богу.

– А вы, случайно, не знаете имени и адреса этого адвоката?

– Это вам следует спросить у управляющего, сеньора Молинса. Его контора здесь, неподалеку, улица Флоридабланка, 28, второй этаж. Скажите ему, что вы от сеньоры Ауроры, то есть от меня.

– Я вам очень благодарен. А скажите, сеньора Аурора, значит, квартира Фортуня пуста?

– Да нет, не пуста, с тех пор, как старик умер, оттуда никто ничего не выносил. Временами из нее пованивает. Небось крысы развелись.

– А можно было бы взглянуть на нее одним глазком? Вдруг мы найдем что-нибудь, указывающее на то, что стало с Хулианом на самом деле…

– Ой, нет, я не могу этого сделать. Вам надо поговорить с сеньором Молинсом, он за все отвечает.

Я обольстительно улыбнулся:

– Но, полагаю, ключи-то у вас. Хоть вы и сказали тому типу… И не говорите мне, что не умираете от любопытства, желая узнать, что там внутри.

Донья Аурора косо на меня посмотрела:

– Вы сам дьявол.

Дверь приотворилась с громким скрипом, словно надгробная плита, и на нас повеяло смрадным, спертым воздухом. Я толкнул ее, пробуждая ото сна коридор, погруженный в непроницаемый мрак. Пахло гнилью и сыростью. В грязных углах с потолка свисала паутина, похожая на седые пряди волос. Разбитую плитку, которой был выложен пол, покрывало что-то, напоминавшее ковер из пепла. Я заметил нечеткие следы, что вели в глубь квартиры.

– Матерь Божья, – пробормотала консьержка, – да здесь дерьма больше, чем в курятнике.

– Если хотите, я пойду один, – предложил я.

– Как же, так я вас одного туда и пустила. Идите, а уж я за вами.

Закрыв за собой дверь, мы на какую-то секунду, пока глаза не привыкли к темноте, замерли у порога. За моей спиной слышалось нервное дыхание женщины, и до меня долетал резкий запах ее пота. Я чувствовал себя расхитителем гробниц, чья душа отравлена алчностью и нетерпением.

– Стойте, что это за звук? – взволнованно спросила моя спутница.

В сумерках послышалось хлопанье крыльев: кого-то явно вспугнуло наше появление. Мне показалось, что в конце коридора мечется какое-то светлое пятно.

– Голуби, – догадался я. – Наверное, они залетели через разбитое стекло и свили здесь гнездо.

– Терпеть не могу этих гнусных птиц, – сказала консьержка. – Они только и делают, что срут.

– Зато, донья Аурора, они нападают только когда голодны.

Мы сделали еще несколько шагов, дошли до конца коридора и оказались в столовой, которая выходила на балкон. Посередине был полуразвалившийся стол, покрытый ветхой скатертью, напоминавшей саван. В почетном карауле у этого гроба стояли четыре стула и два запыленных буфета, в которых хранилась посуда, коллекция ваз и чайный сервиз. В углу стояло старое пианино, некогда принадлежавшее матери Каракса. Крышка была поднята, клавиатура почернела, а щели между клавишами были едва видны под слоем пыли. Напротив балкона белело кресло с истертыми подлокотниками. Рядом с ним пристроился кофейный столик, на котором лежали очки и Библия в выцветшем кожаном переплете с золотым тиснением – из тех, что дарят к первому причастию. Книга была заложена на какой-то странице алой ленточкой.

– В этом кресле старика нашли мертвым. Врач говорит, он сидел тут мертвый два дня. Грустно вот так умереть, в одиночестве, как собака. Знаете, хоть он такое и заслужил, а мне его жалко.

Я приблизился к креслу, ставшему для Фортуня смертным одром. Рядом с Библией лежала небольшая коробочка с черно-белыми фотографиями, старыми портретами, снятыми в студии. Я встал на колени, чтобы рассмотреть их, не решаясь к ним прикоснуться. Я подумал, что оскверняю память несчастного, однако любопытство взяло верх. На первом снимке была молодая пара с ребенком лет четырех. Я узнал его по глазам.

– Вот видите, это сеньор Фортунь в молодости, а это она…

– У Хулиана были братья или сестры?

Консьержка, вздохнув, пожала плечами:

– Судачили, будто из-за побоев у нее случился выкидыш, но я не знаю, так ли это. Люди любят чесать языками, уж это правда. Однажды Хулиан рассказал соседским детишкам, что у него якобы есть сестра, которую один он может видеть, что она появляется из зеркал, сама словно бы соткана из пара, и живет с самим Сатаной во дворце на дне озера. Бедняжка Исабелита целый месяц мучилась ночными кошмарами. Временами этот мальчишка был как помешанный.

Я заглянул на кухню. Стекло маленького окошка, выходившего во внутренний дворик, было разбито, с улицы доносилось нервное и враждебное хлопанье голубиных крыльев.

– Во всех квартирах расположение комнат одинаковое? – спросил я.

– В тех, что под номером два и выходят на улицу, – да[36]. Но так как это мансарда, здесь все немного по-другому, – объяснила консьержка. – У кухни и чулана есть слуховые оконца. Вдоль по коридору – три комнаты, в конце – ванная. Довольно удобно, похожая квартира у моей Исабелиты, правда, теперь здесь как в могиле.

– А вы знаете, какую комнату занимал Хулиан?

– Первая дверь – спальня, вторая ведет в самую маленькую комнату. Скорее всего, это она и есть.

Я углубился в коридор. Краска лоскутами свисала со стен. Дверь в ванную была приоткрыта. Из зеркала на меня смотрело лицо. Оно могло быть моим – или той сестры Хулиана, что жила в зеркалах. Я попытался открыть вторую дверь.

– Она заперта на ключ, – сказал я.

Женщина удивленно посмотрела на меня.

– Но в дверях нет замков.

– В этой есть.

– Наверное, его врезал старик, потому что в других квартирах…

На пыльном полу я обнаружил цепочку следов, которые вели к запертой двери.

– Кто-то входил в комнату, – сказал я. – Совсем недавно.

– Не пугайте меня! – вскинулась консьержка.

Я подошел к другой двери. Замка не было. Я толкнул ее и она с ржавым скрипом легко отворилась. В центре стояла полуразвалившаяся кровать с балдахином, желтые простыни напоминали саван. В изголовье висело распятие. На комоде – небольшое зеркальце, тазик для умывания, кувшин. Рядом стул. У стены стоял шкаф с приоткрытыми дверцами. Я обогнул кровать и оказался у ночного столика, накрытого стеклом, под которым можно было разглядеть старые фотографии, извещения о похоронах и лотерейные билеты. На столике стояла музыкальная шкатулка из резного дерева, рядом лежали карманные часы, на которых навсегда застыло время – пять двадцать. Я попытался завести шкатулку, но после шести нот мелодия захлебнулась. В ящике ночного столика я обнаружил пустой футляр для очков, щипчики для ногтей, обтянутый кожей флакон и медальон с изображением Богоматери Лурдской.