Родные и знакомые - Киекбаев Джалиль Гиниятович - Страница 29

Сунагат думает о будущем, и губы его то и дело трогает улыбка. Думает как-то сразу обо всём, не сосредоточиваясь ни на одной мысли. Мысль возникает и тут же обрывается, уступает место другой…

Чтобы спрямить путь, Сунагат не стал заходить в Гумерово. Прошёл тропинкой через сенокосные угодья и снова выбрался на большак.

К полудню он дошёл до развилки, откуда просёлочная дорога уходила, по его предположению, на Ситйылгу. Постояв минутку в раздумье, свернул с большака влево, на этот просёлок — решил заглянуть в аул приятеля своего: Хабибуллы.

Глава восьмая

Отец Хабибуллы, старик Биктимер, за богатством никогда не гнался.

— Что толку! — говаривал он. — Всё равно не догонишь.

Большим хозяйством он не обзавёлся, зато вырастил двух сыновей — таких, что любого жеребца на скаку остановят. И дочь его Гафура, младшенькая, уже выросла, была на выданье.

Биктимерова жена, тугая на ухо старуха, переложив домашние заботы на дочь, теперь редко сходила с нар. Как ни посмотришь — усердно творит намаз. «И что это за бесконечная молитва?»— думала Гафура, когда мать просила её долить в кумган воды для омовения. Если старуха не совершала поклоны, то, шевеля губами, перебирала чётки. И опять Гафура удивлялась: «Как ей не надоест?»

Старший сын Биктимера, Хабибулла, искал счастья на заводе. Младший, Хибатулла, хозяйствовал дома. Была у них старая кляча, у которой во все стороны выпирали мослы. Коровы они не имели, но держали коз, приносивших в иные годы по два козлёнка. Таким образом, при трех дойных козах ежегодно появлялись пять-шесть козлят. Но размножиться им Биктимер не давал. Козлики то были или козочки — не имело значения. Чуть подрастут — под нож и в котёл…

Аул Ситйылга окружён лесами. Основали его лет тридцать пять назад переселенцы-степняки. В то время Биктимер был ещё молод. Около двадцати семей, сложившись, купили тогда у гумеровской общины участок в её лесных угодьях, расширили небольшую полянку, поставили на берегу звонкого лесного ручья срубленные на скорую руку летние кухни. Потом те, кто был позажиточней, наняли в Гумерове плотников и до осени построили дома. Те, у кого сил на это не хватило, перебрали срубы летних кухонь, утеплили их мхом. Отец Биктимера, Мустафа, сделал то же самое: превратил летнюю кухню в избушку. Год спустя Мустафа умер и положил начало ситйылгинскому кладбищу.

Поскольку проданные гумеровцами угодья располагались на окраине их владений, а поляна, которую облюбовали переселенцы, называлась Поляной у сит йылги, то есть у окраинного ручья, — аул и назвали Ситйылгой.

Жителей Ситйылги не заинтересовали промыслы, которыми занималось население здешних мест. Заготовка мочала, производство деревянной утвари, домашнее ткачество были им не по вкусу. Верные своим степным привычкам, они, что называется, обеими руками вцепились в землю, стали засевать её где только это было возможно. Поляна со временем всё более расширялась, вокруг аула корчевали лес, сеяли просо, и оно на этой новопахотной земле давало невиданные урожаи. Понемногу ситйылгинцы, оставаясь верными своему главному делу — землепашеству, стали прирабатывать и на побочных ремёслах. Появились среди них мастера по распиловке леса на доски, столяры, набившие руку на резных шкафах, пимокаты, которым можно было заказать не только валенки, но и войлочные шляпы.

Многим отличались ситйылгинцы от жителей других селений, расположенных окрест. От ситйылгинской молодёжи пошло по здешним местам увлечение гармонью, которая прежде считалась бесовским инструментом. А Биктимер проявил вовсе уж странную склонность — научился играть на скрипке.

Сунагату не доводилось бывать в этом ауле. Хабибулла просил его по пути в Ташбаткан непременно зайти в Ситйылгу, передать сыновний привет родителям. Но тогда Сунагат не выполнил просьбу, и вот теперь решил побывать в доме приятеля.

Аулом, вдруг открывшимся его взору, трудно было не залюбоваться. Он смахивал на весёлый, хорошо обжитый яйляу. Небольшие аккуратные дома составляли одну прямую улицу. Над домами высились то могучий дуб, то вяз, то старая липа. Сохранённые ситйылгинцами деревья и широкие пни напоминали о том, что когда-то здесь шумел лес. На дальнем конце улицы виднелись ворота, за воротами — посевы и чёрная пашня. На каждом дворе перед огородом зеленел фруктовый сад. Над оградами плавно покачивались огромные, как суповые чаши, корзинки подсолнухов; длинные стебли тыквы свисали, перекинувшись через навесы.

Сунагат справился у ребятишек, игравших на улице, где живёт старик Биктимер.

— Вон, в той избе, — сказал мальчуган, скакавший верхом на прутике.

Сунагат направился к небольшому, крытому полубками и обмазанному для тепла глиной дому. Из ворот навстречу ему с отчаянным лаем выкатилась собачонка. Сунагат прошёл мимо, не обращая на неё внимания, вошёл в дом и отдал салям старику, который, сидя на нарах, плёл лапти.

Старик ответил на приветствие и, воткнув кочедык в недоплетенный лапоть, закинул своё рукомесло под нары.

— Гафура, дочка, прибери-ка лыко, — обратился он к девушке, возившейся с посудой. Та быстренько подобрала оставшиеся лычки, подмела пол чилиговым веником.

— Ты будешь Биктимер-агай? — спросил старика Сунагат.

— Я самый… Айда, проходи!

— Как живётся-можется, Биктимер-агай?

— Местами — ничего, — ответил хозяин, заставив гостя улыбнуться.

— Друг мой Хабибулла наказывал зайти к вам по пути с завода, передать привет, да я тогда не смог. Сейчас вот возвращаюсь. Решил справиться о вашем здоровье.

— Спасибо, спасибо! А сам ты кто будешь?

— Сунагатом меня зовут. Из Ташбаткана я.

— А-а, Сунагатулла! — протянул старик, знавший о госте по рассказам сына. — Хабибулла тоже здесь, ещё не ушёл на завод.

— Разве? — обрадовался Сунагат. — Где же он сейчас?

— Куда подевались эти зимагоры [72], а, Гафура?.. Поставь кипятить самовар да покличь братьев, скажи — гость в доме. И мать позови.

Гафура вышла. Старик принялся расспрашивать, из какого Сунагат роду-племени. Расспросил про своих ташбатканских знакомцев: жив ли этот, женил ли сына тот…

Прибежал Хабибулла, увёл Сунагата в сени, чтобы поговорить без помех. Вернулась откуда-то старуха-мать, прошла, поздоровавшись, в дом.

— Ай, бабка, бабка, — встретил её весёлым выговором Биктимер, — у сына гость, а ты, как гуляка-полуночник, где-то по аулу шастаешь!

Тем временем вскипел самовар. Сели пить чай.

У Сунагата не было намерения задерживаться в Ситйылге, хотел лишь заглянуть к старикам. Но застав в ауле Хабибуллу, тоже собиравшегося идти наутро на завод, решил переночевать. И Биктимер был за то же.

— Завтра уедете, — сказал он. — Хибатулла на лошади отвезёт.

До вечера было ещё далеко. Сунагат с Хабибуллой отправились через картофельные грядки за огороды, в лесок, чтобы побаловаться ягодами.

Молодые берёзки и дубки подступали к самой изгороди. Но ягод там оказалось мало: всё было вытоптано скотом. Впрочем, приятелей интересовали не столько ягоды, сколько новости. У дружков сердечных поднакопилось чем поделиться, о чём рассказать. Тут как в байке: коню хочется полизать соли, парню — поговорить о девушках. Вокруг девушек и закрутился их разговор.

— Говорят, если не знаешь, с чего начать беседу, спроси у свахи, не её ли гусак снёс яйцо, — сказал Сунагат шутливо. — Как у тебя обстоят дела с Райханой?

Хабибулла ответил в том же тоне:

— Для женитьбы без обмана надо мяса два батмана. Так вроде бы говорят? И ещё говорят: просит старый за дочь скакуна, просит шубу его жена, а родственница жены — муку на блины… Так что дело теперь только за двумя батманами мяса, скакуном, шубой и пригоршней муки.

— Значит, осталась совсем малая малость, — сказал Сунагат, и оба они расхохотались.

Смех смехом, а стояла за шуточками Хабибуллы горькая нужда. Двадцать седьмой год идёт ему. Дважды здесь, в Ситйылге, попытался он жениться. Но каждый раз не хватало тех самых «двух батманов мяса», не позволяло состояние Биктимера высватать девушку, пришедшуюся сыну по душе. Те девушки давно уже замужем, обзавелись детишками…