Ветер над островами - Круз Андрей "El Rojo" - Страница 39

— Откуда? — переспросил я, решив, что ослышался.

— Тортуга, остров такой, на юг далеко, — пояснил он, махнув рукой, чтобы примерно показать, в какой тот стороне. — Не слыхал?

— Может, и слыхал, да не помню, — пожал я плечами, избегая высказывать мысли вслух.

— Ну да, верно, — вспомнил он о моей «беде». — В старом мире, говорят, был пиратский остров, ну и у нас кто-то так назвал. Сперва в шутку, а потом так и пошло-прилипло. Там бухты хорошие и меж островов фарватеры сложные, так что лихой народ там в укрытии. Там и турки, и христиане, и даже негры при них есть — в общем, всякой твари по паре. Ковчег Ноев.

— А чем они лучше? — несколько озадачился я.

— Тем, что ватажники пленных сразу на продажу увозят, а пираты настоящие — сперва на Тортугу, а потом уже там решают, кого куда, лишь бы выгодней, — ответил Иван. — Поэтому пленных оттуда выкупают частенько.

— Кто?

— Церковь деньги на это дело собирает, сбор специальный, «полонный». Вот и выкупают зачастую кого могут.

— А турок они в плен берут?

— Пираты-то? — переспросил Иван. — Берут. Им все равно, они отпетые, каждый с Тортуги давно вне закона, они себе на шею татуировку веревки делают — висельники, мол.

— Вешают?

— Если поймают — смерть сразу. Турки, например, акулам скармливают, причем с выдумкой — подвесят над водой за руки, так, чтобы только ступни в воде, и к каждой ноге по половинке рыбы привяжут. Ну акулы с пяток жрать и начинают. А дальше с ума сходят — и рвут остальное.

— Изобретательно, — поразился я, заодно и отметив для себя наличие такой радости теплых морей, как акулы.

— Ага, — кивнул Иван. — Франки их в воде по грудь вешают, чтобы петлю слабо затягивали и умирали дольше, а у нас просто топят с балластом на шее. Так заслужено все.

— А что говоришь, что на Тортугу в плен лучше? Чего-то я не понимаю…

— А надежда все же есть, — пояснил он. — Попало нас в плен шестеро — хозяин, шкипер и матросов четверо, из тех, что живы остались. Я среди них самым молодым был. В первый вечер они Петра, из матросов старшего, на костре сожгли. Принято у них так: из любой кучки пленных одного убивать, чтобы остальные боялись. А с хозяина выкуп затребовали. Ну и нас решили подержать, потому что до прихода церковной яхты, что выкуп за пленных возит, два месяца оставалось. Если бы дольше было, то продали бы туркам нас, а так им подождать проще было: деньги сами приплывут.

— Выкуп прямо туда возят? — удивился я.

— Туда, — кивнул он. — Они невозбранно к себе пускают одно судно от нашей Церкви, одно от турецких муфтиев и одно от франков, с иезуитами. Никогда их пальцем не трогали и всегда отпускали. Ну и курьерская яхта к ним забегает — через нее вся переписка о выкупах и прочее.

Ну это как раз понятно. Пираты все же за деньги «работают», нельзя мешать тем, кто тебе эти самые деньги привозит. Такое раньше между Русью и Крымом было — «полонный» налог и выкуп пленных соотечественников, пока сил не хватило решить проблему радикально.

— Пока ждали, пираты еще одного сожгли, — продолжал между тем Иван. — Пьяные были, злые, где-то на ватажников нарвались, вот злобу и выместили. Фому сожгли, у него четверо детей было. А когда за хозяина выкуп привезли, он торговаться взялся, и тогда они еще одного, тоже Петра, лошадьми разорвали. А хозяин за нас торговался — не хотел, чтобы мы церковное судно ждали.

— И как?

— Выторговал все же, — ответил он. — На Встречном острове нас обменяли, без обману какого, так и вернулись домой. Хозяин с того момента как умом тронулся — вместо новой шхуны выкупил яхту в двадцать пять метров, все деньги за нее отдал, дело свое продал, собрал ватагу в восемнадцать человек при двух пушках, приватирскую лицензию выбив, и три битых года за пиратами гонялись. Яхту «Мстителем» назвали, там я на моториста и выучился. Честно скажу — за все натешились, слава о нас такая была, что пираты и ватажники даже в бой не вступали: сразу бежали. Только с одной Тортуги четыре судна изловили и…

Вот оно как. А вообще мотивация неизвестного хозяина мне понятна: я сам злопамятный — страсть. За такое мстить стоит. Долго и вдумчиво.

— А через три года что было? — спросил я.

— Хозяин в бою погиб, — ответил он. — Яхта по завещанию экипажу отошла. А мы к тому времени и местью натешились, и пора было чем другим заниматься. Продали судно с торгов, деньги поделили и отправились кто куда. До этой шхуны я на «Баклане» ходил, лихтере, с этим же хозяином, а как «Чайку» достроили, а лихтер продали, так на нее перешел.

— Так ты главного не сказал — когда в прошлый раз от пиратов бегал?

— Да прошлым годом, — отмахнулся он. — Но тогда просто ушли, это обычные ватажники были, на шхуне, какая даже медленней нас. Несерьезно. А вот сегодня могли и влипнуть. Даже уверен был, что абордаж будет, до револьверов с мачете дойдет. Так что как на Большого Ската придем — тебе со всей команды стол и праздник. В кабак тебя ведем, как канонира хорошего. О чем, собственно говоря, тебе поведать и хотел.

— Кабак — это я со всей радостью, — честно ответил я. — Особенно когда платить не надо. Кстати, ты мне вот что скажи — а почему они так вооружены жидковато? По носу там вполне пару пушек можно поставить.

— Ну ты спросил! — даже удивился он. — А как в порты заходить, с досмотрами всякими? Есть правило — одна пушка на судно, если ты не приватир под приватирским же вымпелом, не церковный пакетбот и не мобилизован. А это контрабандисты были, не пираты — они сегодня закон нарушают, а завтра с честным товаром куда-то идут, лишь бы выгодно. Эти наверняка с негритянского берега шли, товар сгрузили.

— Не из-за них ли, часом, на караван напали?

— Не то чтобы именно из-за этих… — задумался Иван, — но из-за таких. Именно турецкие контрабандисты неграм ружья возят, тут ты верно подметил. Да что толку? Биться с ними все равно не могли — хорошо, что сами ноги унесли. А вот какие суда с Тортуги, то там и по две пушки бывает, и по три — сколько захватят. Правда, с боеприпасом у них труднее: пока захватят кого — те или расстреляют свой, или просто утопят. Мы пока приватирствовали, на каждый их выстрел могли три давать.

Поболтали еще немного, а затем Иван, соскучившись видать, опять к своему стирлингу полез, уже заглушённому, что-то там драить и проверять. Ну а я, опять вернувшись от должности судового канонира к должности судового бездельника, решил таковым не быть, а делом заняться. А дело было простое — надо патроны снарядить.

Поводом было как раз то, что Иван полез в свой моторный отсек, а я к этому времени уже знал, что у него там горелка имеется. От конфорки, которой обогревался цилиндр стерлинга, отходила в сторону еще одна трубка — как раз на случай всяких работ, и на нее я и навелся. Иван не возражал, и скоро у меня в специальной манерке плавился первый кусочек свинца, а рядом, наготове, на стальном листе, лежали целых три пулелейки — две мои, и еще я одну у Веры прихватил. Ей тоже к «бульдогу» доснарядить боекомплект придется — постреляла, а вот за «детскую» винтовку позже возьмемся, по прибытии — не до нее сейчас.

Хоть я раньше этим и не занимался никогда, но механику процесса знал неплохо: наблюдать доводилось, да и по инструменту все понятно. Налить свинца в леток, бросив туда предварительно латунное колечко, которое замкнет пулю с боков, закрыть его сдвижной стальной пластинкой, подождать немного, а затем рывком раздернуть рукоятки похожего на щипцы приспособления, выбросив из него две сверкающие, еще не окисленные и поэтому похожие цветом на ртуть пули. Дождаться, пока остынут, и заровнять следы стыков ножичком.

В общем, примерно через час неспешной возни, перемежаемой болтовней с Иваном, у меня накопилось по немалой кучке пуль каждого калибра, которые я расставил на донышки в три ряда. Даже красиво получилось. Затем пришла очередь гильз — следовало удалить старые, пробитые капсюли из них и на их место вставить новые. Слава богу, и для этого в наборе приспособа была — конус с дырочкой, чтобы донце гильзы опереть, ну и штуковина вроде шила, только не острая, по которой надо молотком стучать. Сунул ее внутрь аккуратненько — да и выбил капсюль. Справился, в общем, ничего сложного.