Время твари. Том 2 - Корнилов Антон - Страница 49

Надвинулись скалы Предгорья, закрыв собою полнеба. Теперь можно было разглядеть, как под флагами с родовыми гербами мятежных рыцарей громоздятся наваленные из тяжелых булыжников стены; можно было увидеть, что тропы, ведущие наверх, наглухо заперты огромными камнями.

Под ногами воинов захрустел гравий; валуны и скальные обломки высились теперь так часто, что отрядам надобно было разбивать ряды, чтобы проходить между ними. Генерал Гаер обнажил в улыбке белые крупные зубы. По его приказу трубач подал знак — и три больших гвардейских отряда разделились на девять малых, имеющих своих капитанов, которые обязаны были согласовывать передвижение таким образом, чтобы не отдаляться друг от друга. Кроме того, вперед были высланы трое всадников — исследовать местность на предмет возможной засады. Разведка производилась и ночью, лазутчики подобрались вплотную к Предгорью и, ничего подозрительного среди валунов не обнаружив, к утру вернулись обратно в лагерь. Да глупо было даже предполагать, что мятежники осмелятся покинуть свои укрепления… Эльфы — вот кого следует опасаться. Гаер посмотрел на вершины скал, упирающиеся в небо. Туда, где расположились эльфы со своими горгульями…

Генерал поравнялся с первыми рядами ратников. Сейчас он подойдет на такое расстояние, что мятежники смогут расслышать его голос. В голове Гаера пенным вином забродили слова, какие он выкрикнет изменникам престола. Он будет настолько милостив, что предложит мятежным рыцарям сдаться, пообещав сохранить жизнь. Не всем, конечно, — сэр Эрл, зачинщик, должен быть казнен на Поле Плах в Дарбионе… И простых ратников, безусловно, необходимо наказать — к примеру, вздернуть каждого десятого. Ну и феодалы Серых Камней Огров — эти дикари обязаны ответить за гибель на своих землях королевских магов…

Вряд ли, конечно, осажденные сдадутся без боя. Но это и лучше. Пускай они проорут что-нибудь дерзкое, а может быть, в качестве ответа пустят стрелу. Да пусть даже они и не услышат Гаера. Генерал ни за что не откажется оттого, чтобы произнести речь. Потому что придворные историки наверняка запишут ее, когда будут составлять для будущих поколений жизнеописание славного военачальника сэра Гаера, генерала королевской гвардии.

Да, он скажет речь… А потом гвардейские отряды подойдут к скальным стенам и займут оборонительную позицию, сомкнув ряды и подняв щиты так, чтобы сыплющиеся со стен стрелы и арбалетные болты не могли повредить им. А затем подоспеют лучники и через узкие прогалы меж краями щитов откроют стрельбу по осажденным, если те вознамерятся защищать завалы врукопашную! А потом по узким коридорам между гвардейскими отрядами с лестницами и топорами хлынут ополченцы. Сначала мужичье освободит проходы по тропам. А потом ринется вверх, к укреплениям на скальных стенах. Против такой всесокрушающей волны никакие укрепления не устоят. А когда укрепления рухнут, настанет черед войти в логовище мятежников доблестным гвардейцам…

Безусловно, добрая половина мужичков-ополченцев сложит свои головы в этих скалах, но так ведь придворные хроникеры потери будут считать по павшим гвардейцам и ратникам королевских вассалов…

Гаер оглянулся назад и поднял руку — море человеческих тел, закованных в железо, ощетиненных клинками и копьями; море, над которым белели вершины валунов, человеческое море, захлестнувшее Предгорье, колыхнулось и замерло. Смолкли трубы и барабаны. Тысячи глаз уставились на восседавшего в седле генерала. Сердце Гаера сладостно заныло — какое прекрасное зрелище! И как долго он шел к этому моменту!

Генерал развернул скакуна, чтобы, в окружении своих телохранителей, направиться к скальным стенам, на которых высились укрепления. Уже можно было рассмотреть, как на этих укреплениях мелькают головы мятежников. Гаер со своими рыцарями проехал только несколько шагов — дальше шел крутой подъем, и коням было трудно взбираться на него.

Сэр Гаер снова бросил взгляд на огромные камни, запиравшие тропы, ведущие наверх между отвесными скальными стенами.

«Неплохо, — усмехнулся он про себя. — Поистине, крайне глупо было бы полагать, что мятежники решатся сражаться под скалами… Вон как закупорили все ходы наверх! Но это вас не спасет, голубчики. По камешку расшвыряем эти завалы и проберемся к укреплениям, а дальше… Дальше будет просто».

— Сэр Эрл! — подняв забрало, выкрикнул генерал, особо не надеясь на то, что мятежный рыцарь его слышит. — Это я, генерал королевской гвардии сэр Гаер, говорю с вами! Именем его величества короля Гаэлона Константина Великого я требую, чтобы вы покинули свое укрытие и спустились ко мне! В таком случае я даю вам слово чести, что жизнь ваша будет сохранена до того момента, как суд его величества не решит вашу дальнейшую участь…

Генерал кричал недолго. Укрепления безмолвствовали, и распинаться далее выглядело бы глупо. С видом человека, выполнившего свой долг, Гаер опустил забрало и дал знак рыцарям отходить.

— Что ж, — проговорил он, обращаясь к тому, кто ехал рядом с ним. — Я сделал все, что мог. Теперь сэру Эрлу остается надеяться только на помощь богов…

«Хорошая фраза, — привычно подумал генерал. — Она вполне достойна того, чтобы остаться в хрониках…»

Он кивнул трубачу. Ожидавший этого сигнала трубач поднял рог. Гулкий рев оповестил великих капитанов о том, что пришла пора занимать оборонительную позицию, выстроив ряды гвардейцев таким образом, чтобы остались коридоры, по которым поведут к заваленным тропам ополченцев. Это построение было гордостью генерала Гаера — как только ополченцы пройдут, ряды быстро и намертво сомкнутся; операцию эту капитаны отработали с гвардейцами тщательно.

Отряды королевской гвардии двинулись вперед.

И тогда-то полязгивающее железом безмолвие пронзили испуганные крики, которые мгновение спустя сменились далекими воплями боли, предсмертными вскриками и — истошным визгом. Это очень страшно, когда визжат мужчины. Генерал сэр Гаер ни разу не слышал ничего подобного…

Равв, стиснутый со всех сторон воняющими потом телами прочих ополченцев, успевал только переставлять ноги. Надо было еще смотреть под эти ноги — упаси боги споткнуться, тогда наверняка затопчут свои же, — но следить, куда идет, он не имел никакой возможности. Тяжелый топор Равв прижимал к груди, а в груди все проворачивался и проворачивался ледяной жернов страха. Ему еще никогда не приходилось сражаться (пьяные драки в городских трактирах — не в счет). А говорят, ратники Серых Камней — воины свирепые, куда там до них даже королевским гвардейцам, привыкшим драться только друг с другом во время учений и на специально затупленных для этого мечах. Да и еще многочисленными отрядами гонять разбойничьи шайки по лесам и глухим дорогам… А ратники Серых Камней не какие-нибудь там воришки с ножичками за голенищами. Ратники Серых Камней веками бились с полчищами диких огров, отстаивая свое право на жизнь в суровых этих горах… Да, туго придется деревенским и городским мужичкам в грядущей сече! Недаром шептались за вечерним костром: на этой равнине, под Предгорьем расстилающейся, гномьих колодцев — видимо-невидимо. Нехорошее место эта равнина…

Чтобы отвязаться от мрачных дум, Равв последовательно пробормотал молитвы Нэле Милостивой и Вайару Светоносному. Затем, поколебавшись, вознес Андару Громобою мольбу о сохранении собственной жизни. Громобой, суровый бог войны и воинов, малодушных, конечно, не жаловал; но Равв исходил из того определения, что именно Андар решает, кому после этой битвы остаться на грешной земле, а кому — пополнить небесное воинство. «Ну зачем тебе, Повелитель Кровавого Молота, никчемный гончар? Не будет ли лучше взять вместо меня какого-нибудь опытного вояку?» — закончил свою беседу с богом Равв.

В толкотне мелькали перед глазами Равва пунцовые потные рожи, всклокоченные бороды — черные, рыжие, светлые и седые… Но постепенно стало маленько свободнее — орда ополченцев растянулась, хоть гвардейские капитаны, которых, к их несчастью, прикрепили командовать бестолковым мужичьем, и орали: «Не растягиваться!.. В ряды по пятеро!» А когда войско достигло того места, где из земли торчали громадные белые валуны, Равв уже мог позволить себе такую роскошь, как начать перекрикиваться с идущим рядом дюжим мужиком, тащившим на плече здоровенную дубину, утыканную мощными ржавыми гвоздями. На мужике поверх косматой куртки из овчины красовался измятый нагрудник, в двух местах пробитый, вероятно, «вороньим клювом» — молотом с треугольным шипом, предназначенным специально для того, чтобы прошибать доспехи… А на буйноволосой голове торчал остроконечный шлем, сбоку проломленный могучим ударом топора. У Равва же, кроме заплатанной кожаной куртки, никакой другой защиты не было.