Лишь разумные свободны - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович - Страница 6

— Вот что, Максим, — жестко сказал он. — Мистикой я сыт по горло. Займись обстоятельствами гибели звездолета. Причина. Где Грапетти. Детонатор под номером четыре не разрушился до сих пор. Это говорит либо о существенном ослаблении связи — что, как ты понимаешь, имеет важнейшее значение, — либо о том, что сведения о смерти Грапетти, мягко говоря, преувеличены. Поведение его жены подтверждает эту гипотезу. В таком случае — куда направился Грапетти, и был ли он вообще на борту звездолета. Займись этим, все остальное выкинь из головы.

Я хмыкнул.

— Пока выкинь, — повторил Экселенц. — Сегодня вечером получишь дополнительные инструкции.

— Завтра утром, — поправил я. Экселенц поморщился:

— Да, у тебя там дело к ночи… Черт, потеря темпа.

— Журналисты работают и по ночам, — флегматично отозвался я.

— Похвально, — пробормотал Экселенц.

Он еще раз вперил в меня свой взгляд — не столько по-обычному пронзительный, сколько, как мне показалось, растерянный, — и отключил связь.

Видеофон астролога Ванды Ландовской не отвечал. На автоответчике не было записи изображения, только голос, низкий, с бархатными обертонами, голос женщины лет сорока, я представил себе черноволосую красавицу с крупными чертами лица и полными чувственными губами.

— Меня нет дома, — произнесла госпожа Ландовска дежурную фразу, — оставьте, пожалуйста, свое сообщение, я свяжусь с вами при первой возможности.

У меня не было, что сообщать астрологу, и я, подумав, отправился в космопорт — почему бы журналистам, действительно, не работать по ночам.

Татьяна провела меня к себе домой через нуль-т, и я, по сути, не успел увидеть, как выглядит изнутри космопорт Альцины-прим. Выглядел он плохо — захолустный вокзал, вовсе не рассчитанный на пребывание хотя бы сотни пассажиров. Наверняка пропускная способность порта была не более трех-четырех кораблей в сутки.

Я поднялся на второй этаж и, приоткрыв дверь, на которой было написано «Руководитель полетов», заглянул в комнату. Здесь было шесть человек — пятеро мужчин и женщина. Мужчины расположились за круглым столом с планарным дисплеем, на котором я увидел несколько проекционных схем звездолета (по-видимому, «Альгамбры») и ежесекундно менявшиеся блоки чисел. У всех мужчин были нацеплены чипы мультимедиа, и разговаривать с ними — по крайней мере сейчас — было бессмысленно.

Женщина, сидевшая в углу за журнальным столиком, заинтересованно посмотрела в мою сторону и сделала приглашающий жест.

— Проходите, Каммерер, — сказала она знакомым уже контральто. — Проходите, садитесь.

По-моему, росту в госпоже Ландовской было не больше метра шестидесяти, разве что у нее были необыкновенно длинные ноги. Светлые, точнее — осветленные, волосы, короткая стрижка, маленький рот и огромные глаза, цвет которых было трудно определить, мне показалось, что гамма ежесекундно менялась, проходя весь спектр — от черного до светлоголубого. Пожалуй, я не ошибся только в возрасте, но и в этом я теперь не был уверен — выглядела она на сорок, но не было ли это просто искусной работой визажиста?

— Вы меня знаете? — искренне удивился я, присаживаясь на угол кресла. — Я журналист, прибыл сегодня — гибель «Альгамбры» всех на Земле потрясла, и вот я хотел…

Похоже, я избрал неправильный тон — Ландовска бросила на меня удивленный взгляд, явно не понимая, зачем я валяю перед ней Ваньку.

— Вот уж не ожидал, — сказал я, — встретить здесь и сейчас представителя вашей профессии. Вы ведь Ванда Ландовска, астролог?

— Вот и познакомились, — улыбнулась Ландовска. — Чтобы нам быть откровенными друг с другом, скажу, что ваше имя я узнала от информблока «Арбеля» — вы были единственным пассажиром. Только не говорите мне, что принадлежите к журналистской братии, не тот тип, вы ярко выраженный Стрелец, а журналисты, по большей части, Близнецы. Так вот, причину вашего приезда вы объясните, если будет желание. А я здесь пытаюсь повышать свою квалификацию.

— Есть что-то новое о причинах гибели «Альгамбры»? — спросил я, чтобы не продолжать разговор о разнице между Стрельцами и Близнецами. Вообще говоря, я родился в феврале и был, следовательно, типичной Рыбой, но на этом мои познания в астрологии кончались.

— Нет, — покачала головой Ландовска, бросив взгляд на столпившихся у стола-дисплея мужчин.

Что ж, по крайней мене один вопрос прояснился сам по себе. Мою фамилию госпожа астролог узнала не от светил небесных, а от нормального информа — другое дело, для чего ей понадобилось запрашивать эту информацию. Остальное уже было делом техники — сделать вывод о том, что Каммерер, записавшийся журналистом, прилетает для того, чтобы написать о трагедии или узнать об этой трагедии что-то новое. Ландовска сообщает об этом Татьяне, с которой, скорее всего, поддерживает дружеские отношения, а та… Дальше ясно.

— Вы давно здесь? — задал я вопрос, многозначность которого осознал лишь секунду спустя.

— В этой комнате, — сказала Ландовска, — я четвертый час. В этом городе я второй год. А на этой планете — шестнадцать стандартных месяцев.

— И есть практика? — спросил я, не столько задумываясь над смыслом вопроса, сколько следя за выражениями лиц людей, сосредоточенно глядевших куда-то в пространство и слушавших сообщения, поступавшие, скорее всего, с места трагедии, где все еще работали спасательные группы.

— Практика? — переспросила Ландовска. — Практика у меня на Земле. А здесь я учусь.

— Чему, если не секрет?

— Астрологии, конечно, — с досадой сказала Ландовска. — Послушайте, Каммерер, не нужно спрашивать просто потому, что не хотите молчать. Нам есть о чем поговорить, уверяю вас, но не сейчас. Если вам нужна информация об «Альгамбре», подключитесь к информу.

Вот результат моей многолетней дружбы с Экселенцем! Вот, что делает работа в КОМКОНе-2 с мыслительными способностями. Мне и в голову не пришло, что вся деятельность спасателей, да и комиссии по расследованию тоже, становится достоянием общепланетного информа, и любой житель Альцины может, войдя в общий для планеты киберспейс, узнать все то, что знают на данный момент самые осведомленные люди. Девиз КОМКОНа-2 — «секретность, ибо враг не дремлет» — не довлел над жителями Альцины.

Я встал и, подойдя к столу, взял лежавший на поверхности планар-дисплея свободный чип. Один из мужчин покосился в мою сторону, но не сказал ни слова, лишь кивнул головой. Я прилепил чип к мочке уха и слегка надавил, включая трансляцию.

Два часа спустя мы вышли из здания космовокзала — стояла ночь, и площадь была пуста, как марсианская пустыня перед началом самума. Я предполагал, что Ландовска захочет распрощаться и предложит встретиться утром или даже днем. Честно говоря, мне зверски хотелось спать. Именно зверски — так, наверное, хочет спать уставший после долгой охоты, но уже насытившийся тигр.

— Вам хорошо, — сказала госпожа астролог, зябко поведя плечами. — В гостинице есть нуль-т, а мне вот придется махать крылышками аж десять километров.

— Махать крылышками? — удивился я, и Ландовска кивнула в сторону стоянки, где в ряду новых и потрепанных глайдеров выделялась посудина производства, по-моему, конца прошлого века. Махолет-ротоплан типа «стрекоза» для двух пассажиров с оркестром. Сравнение с оркестром эта штука заслужила в свое время за мелодичный свист, который издавали крылья и от которого конструкторы так и не сумели (или не захотели?) избавить свой аппарат. Управлять «стрекозой», несмотря на ее небольшие размеры, было трудно — крылья вообще конструкция неповоротливая и неудобная, я убедился в этом на Пандоре в 57-м, когда пришлось вывозить с Южного материка попорченное взрывом вулкана оборудование местной пересадочной станции КОМКОНа.

В общем-то, намек Ландовской было более чем прозрачен, и я галантно сказал:

— Если позволите, я доставлю вас домой.

— Вы можете управлять этой штукой? — удивилась Ландовска.

— Я могу управлять всем, что летает, — несколько самонадеянно ответил я, поскольку такой ответ был запланирован ходом нашего диалога.