На южном фронте без перемен - Яковенко Павел Владимирович - Страница 60

Сомов ушел к себе в кабину и затих.

Глава 10

Весна тихо, особо не торопясь, вступала в свои законные права. Снега уже не было совершенно, и земля начала подсыхать. Хорошая была земля, черная, жирная, сочная…

И пахла она изумительно! Весной, водой, будущей травой… Жизнью пахла!

Как-то по-особому я чувствовал эту весну. Зиму пережил — раз! Скоро будет совсем тепло — два! А главное — если доживу — в конце лета, (а это самое позднее) — домой! Это три. Эх, как я соскучился по всем своим! Как домой-то хочется! Да-а…

Через стекло кабины мне очень хорошо были видны дома Майртупа. На одном, видно, в виде вызова, висел зеленый флаг. Но мне было все равно. Хоть серо-буро-малиновый. Какая мне-то разница!

Снова мы соединились с Найдановым, снова «его» вместе с ним жили в палатке, а «мои» — у себя в кузовах. Машину мне добавили, (уж не знаю, от кого оторвали), а «шишигу» Сомика сделали, но оставили на ПХД, в распоряжении снабженцев. Как-то незаметно наш прапор перебрался в снабженцы, и уже носа у нас не показывал. Вот ему-то Сомика и вручили. Оставленный один на один с неутомимым и дотошным папоротником, Сомик сник, и теперь если я его и видел, то это была бледная тень от моего бывшего водителя.

У меня же появился новый. Армян Григорян. М-да, весьма колоритная личность.

Если Боев был весьма активен, Восканян — очень активен, то Григорян был безумно активен. Он обладал огромным количеством энергии, фантастическим количеством знакомств, (так, например, он утверждал, что близко знаком с нашим командиром дивизиона; а что — оба армяне; кто их знает, может и правда они все друг друга знают, или родственниками приходятся), и поразительной неутомимостью, чтобы эту энергию и эти знакомства использовать в своих целях.

Мой новый водитель постоянно был занят добычей каких-то новых вещей, примочек, прибамбасов для украшения своей машины и себя любимого. Этим он мне, конечно, даже импонировал. У меня никогда не было такой энергии, чтобы позаботиться о себе самом. Мне было лень. И я ему даже немного завидовал.

Но вот что меня, честно говоря, сильно напрягало, так это то, что он был очень злой и жестокий. Правда, не со всеми. С вышестоящими он всегда старался поддерживать хорошие отношения, в том числе и со мной. С друзьями можно сказать, душевен; с иными — даже заискивал. Но вот к остальным относился очень плохо. И при каждом удобном случае распускал руки. А такие случаи предоставлялись ему сплошь и рядом.

Больше всего страдали от Армяна, (как звали его все друзья), мои старые знакомые Папен и Рамир.

Папену вообще сильно доставалось. И основу под палатки выкапывал он, и за еду отвечал он, и вообще за все хозяйственные работы. То же доставалось и Рамиру. Но последний оказался как-то более стоек. Хотя он всегда выглядел измученным и невеселым, но лямку тянул спокойно. А вот внешне казавшийся невозмутимым Папен был уже на пределе. Хотя в этот момент я об этом и не догадывался. К сожалению.

Я думал совсем о другом. О гораздо более близком к телу. А именно о чесотке.

У меня начало чесаться тело. Не сильно пока, не до невозможности. Но беспокойство это доставило мне большое. В голове крутилась только одна жуткая мысль: «Вши»! У меня никогда, слышите! никогда не было этой гадости. Я смутно представлял себе, что это такое, и предположения у меня были самые — самые плохие…

В общем, недалеко от нас располагался госпиталь. Хоть у меня и не было привычки таскаться по врачам, но я решился сходить. Вдруг что посоветуют? А вдруг у меня вообще не вши, а что-нибудь похуже?

Я зашел в палатку к Найданову, предупредил о том, что пойду в госпиталь. Ненадолго. Но соврал, что животом маюсь. Называть истинную причину я почему-то побоялся. Хотя знаю почему. Потому что у нас считалось, что у офицера вшей быть не может.

Конечно, не может. Если он с личным составом общается на расстоянии… И тут у меня мелькнула мысль, откуда я мог подцепить такое счастье. Это же Мамаев! Сволочь! Я ему давал свое одеяло! А, как оказалось, вши на нем просто кишели! Уже здесь, под Центороем, к нам внезапно нагрянул старшина, и устроил осмотр личного состава на предмет вшивости. Вши были почти у всех бойцов, но Мамаев отличился особо. Они его просто оккупировали! Если остальным Чорновил сказал, что у них вшивость в пределах нормы (!), то Мамаева он забрал с собой. На обработку. Кажется, особо она ему не помогла.

Поминая по дороге этого козла, я в пешем порядке сокращал расстояние до нашего полевого госпиталя.

Но прежде я уперся в проволочное ограждение. Из-за угла спецмашины показался часовой и замахал на меня автоматом. Я покрутил пальцем у виска, и аккуратно обошел огороженную зону по периметру. Внутри него была масса автомобилей с торчащими до самого неба антеннами. Рэбовцы… Где-то здесь смотрели телевизор, который тяжкими трудами добыли Боев и Шура Эйнгольц. И они считали это нормальным! Пользоваться плодами чужого труда.

«Ладно, это все лирика. Где госпиталь»? — подумал я. Впрочем, особо искать не пришлось. Самая большая палатка в этом лагере издалека выделялась красным крестом на боковинах, и на флаге, развивающемся на флагштоке около входа. Около входа крутились «калеки». Кто-то курил, кто-то с чем-то носился, а кто-то просто плевал в потолок. Все, как обычно. В Темир-Хан-Шуре, около входа в медсанчасть, я наблюдал ту же самую картину. Ничего нового.

Я зашел внутрь… Ничего себе! Здесь были женщины! И даже не одна!

Но самое интересное, что одну из них я хорошо знал. Ее родственники жили около моей квартиры. Так что я эту довольно симпатичную девушку, (из местных), видел частенько. А так как мы были соседями, то и перекидывался с ней порой парой фраз. Звали ее необычно для нашего, славянского, уха — Ажайка.

Она лежала на раскладушке, в синем тренировочном костюме, и о чем-то оживленно болтала с медбратом. Вообще-то Ажайка была замужем, поэтому внезапно увидев меня, она смутилась. Это она зря. Мне было абсолютно по барабану, чем она тут занимается. Но вот что меня поразило. На ней заметно сказалась полевая обстановка. Ажайка была не накрашена, как-то помята, выглядела усталой. Я привык видеть ярко накрашенную, эффектную женщину. А тут… Может быть, и ей было не очень удобно. Уж очень скованно она со мной поздоровалась.

Однако мне было не до этих психологических нюансов. У меня чесалось тело, а все муки совести — потом.

— Слушай, — сказал я. — У меня тело начало чесаться. Кто может посмотреть, а? Что у меня? Неужели вши?

— Запросто, — с усмешкой сказала она. — Вон, Тимур. Он специалист. Он посмотрит.

Она сама подошла к врачу, что-то сказал ему, и он поманил меня пальцем. Я сразу подошел.

— Раздевайся, — приказал врач. — Пока до пояса.

Я усмехнулся про себя. Особой стеснительностью я не страдал. Я мог бы раздеться и догола. Присутствующие дамы меня смущали мало. Точнее, вообще не смущали. Ну, что ж! До пояса, так до пояса.

Я, не торопясь, но и не задерживая врача, побросал свою форму на ближайший свободный стул.

Медик быстро осмотрел меня со всех сторон, ощупал, и сказал:

— Следов укусов я не вижу. Скорее всего, просто чешется от того, что ты давно не мылся. Тело грязное.

Я вздохнул с огромным облегчением. Ха! От грязи! Да это ерунда. Это достаточно обмыться, и все закончится. Это терпимо.

Конечно, бани я не видел с самой зимы, с водой у нас всегда было туго, с топливом не фонтан, и очень холодно, так что с купанием было более чем проблематично. Но ведь наступала весна! Должно же было рано или поздно потеплеть! И реки здесь есть все-таки какие-то. Доберемся и до реки когда-нибудь.

Окрыленный благоприятным диагнозом, я вернулся в расположение даже быстрее, чем добрался до госпиталя. За время моего отсутствия ничего, как и ожидалось, не произошло.

Я остановился в раздумье. Куда идти? Побродить по окрестностям? Так уж не раз ходил — не интересно. Опять засесть в кабину? Обрыдло надоело. Я уже было надумал сходить в гости к артиллеристам, (не близкий путь — да делать все равно нечего), как увидел БРДМ, спешащий явно в нашу сторону.