На южном фронте без перемен - Яковенко Павел Владимирович - Страница 53

Глава 4

Сегодня был большой праздник — 23 февраля.

Ну, хотя здесь — в Чечне — это не совсем праздник. Здесь это траурный день. В 44-м году всех чечен собрали и отправили в Казахстан. Берия, по слухам, предлагал всех просто утопить в Каспии, но Сталин пожалел. Смешно, но Сталин пожалел.

Ну ладно! Мы не чечены, у нас праздник Советской Армии. Жрать-то нам сегодня дадут или нет?

Однако почти тут же мое ухо уловило незнакомые звуки за спиной. Уж поверьте, это было что-то новенькое. За все то время, что я передвигался с батареей по Республике Ичкерия, я привык к определенному шумовому фону. А эти звуки мне были совершенно незнакомы. Да они вообще больше увязывались с мирной жизнью, чем с огневой позицией!

Я немедленно отправился посмотреть, чем это заняты мои непоседливые бойцы.

Черт побери! Да ведь это… Да ведь этот звук… Это… Ни что иное как звук телевизора! Да не может такого быть!

Однако могло. Именно телевизор. Вот что меня так озадачило сегодня утром. Шум настройки. Нет, не передачи — именно настройки.

Причина обнаружилась сразу, как только я вынырнул из-за кузова, и увидел всю картину целиком.

Электромонтер Боев пытался настроить телевизор, а он не показывал. Ток подавался на него с автоаккумулятора.

— А он от такого напряжения работать-то может? — спросил я у сержанта.

Он ответил, как ни в чем не бывало, как будто я уже тут вместе с ними часа два сидел:

— Да, может. Там переключатель есть на низкое напряжение… Но не хочет, падла, показывать! Сам не пойму, в чем там дело… Блин, мне бы приборы сюда! Эх, я бы нашел, в чем тут дело!

Да, действительно, телевизор «Sanyo» включился, но кроме мутного снега и дикого визга ничего более не воспроизводил.

Оставив азартного Боева за работой, я осмотрелся как следует.

Никто мне ничего не сказал, все были очень заняты. Может быть, они даже не увидели, что я появился. Я ведь подошел очень тихо, да и с Боевым разговаривал в полголоса.

Восканян пек хлеб. Шура Эйнгольц ощипывал курицу, а Абрамович уже варил другую. Я протер глаза.

— Так, — на этот раз уже очень громко сказал я. — Товарищи солдаты, рассказывайте.

Все, как один, подняли головы. И начали переглядываться.

— Да успокойтесь, — сказал я. — Я просто интересуюсь, в чем дело, как все было, и какова обстановка на настоящий момент… Давайте!.. Ну, откуда все это богатство… Впрочем, я и сам знаю. Скажите, кто ходил?

Адамов вздохнул, оторвался от какого-то альбома с фотографиями, и сказал:

— Да все ходили, по очереди. По трое, по четверо. Так и не страшно, и унести можно больше.

— Ну и что принесли, — спросил я, устраиваясь на чьей-то каске. — Проведем небольшую инвентаризацию.

Теперь в дело вмешался хозяйственный армян.

— Мешок муки, — начал он считать, загибая пальцы, — канистру масла. Кажется, подсолнечное. Кастрюля с сыром. Потом вон несколько банок с закруткой. Потом еще три курицы. Кастрюли, посуда разная, ножи. Соль. Вот сахара не нашли.

По мере перечисления у меня отвисала челюсть и поднималось настроение. Мне ставилось откровенно весело. Я заметил, что у моих бойцов совсем изменилось мироощущение. Они как-то очень заметно ожили. Вот армян, который до этого целыми днями только ныл, теперь был весьма оживлен и деятелен. Боев вообще, кажется, забыл все на свете, и уже ковырялся во внутренностях телевизора с высунутым языком.

Блин! А какой аромат шел от кастрюли!..

Один только Бичевский был опять мрачен и недоволен.

— Скоро прапорщик прискачет, — предрек он. — Я его знаю. Жрать не привезет, а если почует наживу, а он точно почует, под обстрелом прискачет. Приползет даже.

Да, про Чорновила я как-то забыл. Да, этот может.

— Пусть вообще больше не показывается, — сказал Восканян. — Мы теперь и без его подачек проживем.

— Товарищ лейтенант! — сказал Абрамович. — Вы курицу будете?

Ого! Еще бы!

— Конечно, буду, — сказал я. — Но вы лучше расскажите, что там, в городе, творится.

О, — неожиданно ответил Боев, оторвавшийся от бесплодной настройки, — там ночью было как на дискотеке деревенской. Толпы бродят, все друг от друга шарахаются, только слышно, как по домам шуршат.

— А местные чего?

— Да нет!…Там, где люди живут, мы туда не заходили. Там и брошенных домов много. Испугались, наверное, побросали все и убежали, куда глаза глядят. А добро бросили.

Боев замолчал, но потом будто вспомнил что-то:

— Да, вот еще. Прикол. Мы видели дома, на них написано «Здесь уже были».

— М-да, — отреагировал я, подумав, — только глупый это плакат. Ну и что, что были? Ну, были. Но все унести не смогли… Надо было писать «Здесь уже ничего нет». Вот это была бы точная информация.

Тут вмешался Эйнгольц:

— Говорят, в центре магазины есть. Но мы туда не пошли — побоялись. Там еще стреляют, вроде бы.

— А как же вы так, в темноте-то там шарахались?

— Да мы спички брали с собой. Это если в погреб полезешь, там же ничего не видно. Ни зги. А так домов много горит. Светло, нормально.

— Ну а винные подвальчики там были?

Я задал этот странный вопрос потому, что мне вспомнилась последняя летняя поездка в Кабардино-Балкарию. Там, у деда моей жены, в станице Александровской, был такой подвальчик. И вино у него было весьма отменное. Вот, что-то пришло мне в голову.

— Нет, такого тут нет, — дал мне ответ Абрамович. — У них такого и быть не может. Они же мусульмане, Им Аллах запрещает вино пить.

— Зато им колоться можно, — сострил Шура.

— Узнаю наш славный Дальний Восток, — сказал я. — Кому что, а вшивому о бане!

Все засмеялись, а громче всех — сам Шура.

Я встал, чтобы посмотреть на банки. И тут увиденное меня, увы, не вдохновило. Помидоры и огурцы выглядели как-то весьма осклизло. Старые закрутки, что ли? Очень неаппетитное зрелище. Даже с голодухи. Пара банок с вареньем. Так, банка открыта.

Я достал из бушлата ложку, зачерпнул немного варенья, попробовал…

— Что это? — спросил я.

Мне ответил Абрамович, (видимо, как знаток местной кухни):

— Это кизиловое варенье.

М-да! Варенья почему-то было совсем мало. В основном банку занимали косточки. Впрочем, решил я, немного поразмыслив, это ерунда. Ведь можно пить чай!

— Вы чайник захватили? — спросил я, как будто речь шла о каком-то легком пикнике на фоне природы.

— Да, да! Конечно, — сказал Имберг.

Он даже показал мне его. Чайник был несколько закопчен, но это не страшно. Не в магазине же мы его брали, в общество защиты прав потребителей обращаться бесполезно. «Вот если только расстрелять хозяев за плохое обращение с кухонной посудой», — с иронией подумалось мне.

Я огляделся по сторонам. Город исчез в тумане. Туман царил везде — сзади, сбоку, спереди. Капельки воды висели на ветках, на траве, на минометах… Было сыро, но не холодно. А у самого костра было вообще хорошо.

Адамов возился с каким-то огромным альбомом. Сержант сопел, кряхтел, что-то бурчал себе под нос, яростно выдирал из альбома фотографии, и отбрасывал их в сторону.

— Дай-ка посмотреть, — сказал я, подойдя к нему. — Что это ты притащил вместо еды, инструментов или других каких-нибудь полезных вещей?

Адамов показал мне альбом.

— Это дембельский альбом, — сказал он. — Какой-то чечен делал. Очень красивый. Я из него сделаю собственный.

— Ты сначала доживи до этого дембеля, — подбодрил я бойца. — Ты что же, будешь теперь таскать этот талмуд с собой? Ну, что ж! Знаешь, могу предложить тебе более эффективное использование данного предмета. Ты его себе за пазуху засунь, и он будет у тебя вместо броника. Ни одна пуля не возьмет.

Адамов насупился.

— Да ладно, — сказал я. — Не обижайся. Я же просто шучу. Поступай, как знаешь.

Я поднял несколько фотографий и присмотрелся.

Да, крепкий парень. Могу предположить, что он серьезно занимался спортом. Карате? Вполне возможно. Снимки самые типичные для советской армии: я похожих много видел у родственников и знакомых. Вот чечен на пушке сидит, вот он взобрался на миномет — на ПМ, такие как сейчас у Васи. Везде соло. А вот эта фотография интереснее. Здесь шесть человек — однополчане, по всей видимости. Судя по форме — снимались перед дембелем.