Стервятники (Мертвый сезон) - Кетчам Джек - Страница 27

Она вспомнила распростершееся на ней тело Джима, жар его яркой крови, непривычный наклон его головы, когда он отвалился в сторону. Даже невольно ужаснулась тому, что все это было ей сейчас глубоко безразлично – все ее помыслы в данную минуту занимал отнюдь не Джим, а то, что вот-вот должно было произойти с ней самой. Она видела перед собой лишь живую Карлу и не хотела умирать той смертью, которая настигла Джима, не хотела всего этого – не хотела и отвергала. Она будет изо всех сил сопротивляться этому черному созданию, которое стояло над ней, словно распахнув два крыла, и все глубже вгоняло ее в бездну пустоты и безразличия. Дернувшись головой вперед, она посмотрела вверх и, совершенно недоумевая, увидела свое собственное тело.

В свете автомобильных фар оно показалось ей бледным и дрожащим; обе ноги были туго стянуты, тогда как; руки, напротив, широко распахнуты, что создавало подобие некоего чудовищно извращенного распятия. Она смотрела вверх и видела свою собственную плоть, к которой в данный момент прикасался чужой, незнакомый мужчина. А потом ее взгляд сместился на мирное, усеянное звездами небо, и именно в тот момент до нее со всей отчетливостью дошло, что они собираются убить ее и что сама она не в состоянии сделать или хотя бы сказать что-либо, способное помешать этому. Вот сейчас они разрежут ее ножом и она умрет от потери крови, которая будет стекать в корыто, и это будет ее концом, концом ее прекрасной, гладкой плоти, ее здравого разума, который всего пережитого уже и так был объят диким ужасом, но одновременно и яростным желанием жить, жить и жить.

Все это немало изумило ее.

Она по-прежнему смотрела вверх, когда нож стал опускаться – и в этот миг адская боль обожгла ее клитор, после чего стала медленно, постепенно растекаться по животу, покуда не достигла ее грудей и наконец докатилась до самой шеи – именно там ловким мясницким ударом была рассечена ее наружная яремная вена, и через несколько мгновений Карла умерла окончательно.

Корыто стало медленно наполняться. Дети разводили костер. Тощий мужчина еще ближе подошел к телу Карлы и оглядел его сверху вниз. Неспешным, расчетливым движением он просунул руку в ее грудную клетку и нащупал сердце. Оно было теплым и все еще билось. Несколькими ударами ножа он отсек вены и артерии, после чего поднес кожаный мешок к свету – слегка подрагивая, окруженное прохладным ночным воздухом, сердце исходило легким паром, тогда как сам мужчина, сам того не подозревая, в эти мгновения являлся тем звеном, которое связывало воедино величайшее чудо и извечную тайну бытия, которым только и следовало поклоняться живым людям. Он смотрел на слабо подрагивающее сердце, покуда оно окончательно не затихло, и тогда его глаза, обычно такие пустые, загорелись холодным светом. Глубоко вонзив в сочную плоть свои зубы, он тут же одобрительно заурчал.

– Я здесь все обыскал, – сказал Ник. – Его здесь нет.

Дэн стоял на коленях и поочередно отламывал ножки кухонных стульев – сиденья должны были пойти как заслоны на окна. Подняв взгляд на Ника, он заметил, что того снова начинают охватывать страх и отчаяние. Ну вот, сейчас еще расплачется, – подумал он.

– Да ладно, успокойся, – сказал Дэн. – Исключив все те места, где его нет, мы постепенно приближаемся к тому месту, где он есть. А именно, к багажнику машины. Ничего, найдем какой-нибудь способ добраться до него. А сейчас пока скипяти воду; залей все кастрюли, которые сможешь отыскать.

– А? – переспросил тот.

Дэн холодно усмехнулся.

– Ты никогда не ошпаривал себя кипятком?

Через секунду Ник тоже заулыбался.

– Могу предложить кое-что получше, – сказал он. – В холодильнике лежит масло, не меньше двух фунтов, по-моему.

– Отлично, это тоже сгодится.

Он открыл пузатую печку и принялся загружать в нее ножки от стульев. Дверцу решил не закрывать, чтобы можно было наблюдать за тем, как горит пламя. С учетом того, что дерево было покрыто лаком, много времени на это не уйдет. А потом он как следует раскалит кочергу. У них имелось шесть стульев, то есть по одному на каждое окно, за исключением самого большого, кухонного. Он принялся разламывать последний, тогда как Ник сунул в печку горящую спичку. Затем наполнил три кастрюли водой, а в четвертую положил масло из холодильника. Открыв дверцу кухонного шкафа, Ник обнаружил в нем бутыль с растительным маслом, почти полную, и вылил все ее содержимое в четвертую кастрюлю. Потом включил горелки на полную мощность и стал ждать.

– Ту дверь тоже снимай, – сказал ему Дэн.

За дверью, сжавшись в комочек, сидела Лаура. Когда Ник вошел, она резко вздрогнула.

– Извини, надо ее снять, – пояснил он, однако она никак не отреагировала на его слова. Какого черта на нее нашло? – подумал Ник. Взгляд у девушки был совсем потухший, почти мертвый, дыхание мелкими толчками вырывалось из груди. Бог ты мой, – пронеслось у него в голове, – а ведь мне ее даже не жалко.

Перед глазами всплыл последний образ свисавшей с дерева Карлы. С тех пор он старался не смотреть в ту сторону – не хотелось видеть ее, мертвую. Жуткое будет зрелище, – подумал он. В груди всколыхнулась волна ярости. Вот ведь как я забочусь о собственной шкуре... – промелькнула отчаянная мысль, которую он так и не закончил. А потом принялся молотком выбивать дверные петли. Лаура снова подняла на него взгляд и еще плотнее прижала руки к груди.

– Неси ее сюда, – услышал он голос Дэна. – Быстрее.

Ник повернулся к Лауре.

– С тобой все будет в порядке. Обещаю тебе.

Она посмотрела на него, но по-прежнему ничего не сказала. Он поднял дверь.

Проходя мимо комнаты Марджи, он увидел, что она стоит в дверном проеме, совершенно голая, и наблюдает за тем, как Дэн приколачивает сиденье стула к дальнему кухонному окну. От нее исходил едкий запах рвоты, однако сама она его, казалось, даже не замечала.

В какое-то мгновение до него дошло осознание чудовищной нереальности происходящего: вот та женщина, которую он считал своим другом, а втайне, возможно, и кем-то большим; сейчас она стоит перед ним, бледная и голая, тогда как у него за спиной сидит охваченная дрожью Лаура, а где-то справа на кровати лежит мертвый окровавленный, почти незнакомый ему мужчина; а там, снаружи, у холма, находится группа маньяков, которая мучает, а может, уже и вовсе убила женщину, которую он любил все эти годы; сам же он снимает с петель двери, заколачивает ими окна и растапливает жир, чтобы защитить себя от подобного, а может, и еще более жуткого конца. А ведь не далее как полчаса назад он еще мирно спал – или, по крайней мере, пытался уснуть, – в маленьком и уютном домике, затерявшемся в лесах Мэна. С постели его подняли звон разбиваемого стекла и человеческие вопли, и вот сейчас они с Дэном ради спасения собственных жизней укрепляют дом.

Все эти мысли за какую-то долю секунды пронеслись в его сознании, дока он нес дверь к большому кухонному окну над мойкой, чувствуя в глубине души неимоверную грусть и тоску, к которым также примешивались мысли о смерти, жестокой смерти. Его собственной смерти. Как могло случиться все это? – подумал он. – Почему мы? Почему я?

– Давай я тебе помогу, – сказала Марджи.

Дэн глянул в ее сторону и улыбнулся. – Тебе бы не мешало что-нибудь накинуть на себя.

Она тотчас же скрылась в спальне и уже через полминуты вышла снова, уже в рубашке и джинсах, после чего принялась помогать Нику удерживать дверь в вертикальном положении, тогда как Дэн методично вгонял гвозди в оконную раму и стену. Марджи втянула в себя воздух и нахмурилась.

– Что-то горит, – сказала она.

– Выключи кастрюлю с жиром, – коротко распорядился Дэн.

Работали они в общем-то быстро, и Дэн благодарил Господа за то, что в доме оказалось достаточно длинных и крепких гвоздей. Вскоре они покончили с последним кухонным окном, равно как и с остающимися двумя окнами в гостиной и одним в спальне Марджи. Дэн проверил пламя в пузатой печке и, с удовлетворением обнаружив, что она полыхает вовсю, сунул в гущу поленьев конец кочерги.