Мастер боя (Мое имя - Воин) - Степанычев Виктор - Страница 8

Но и боли приходит конец. Она потихоньку стала отпускать, медленно освобождая сознание. Наконец вернулись слух и речь.

Первое, что он услышал, были слова Валентины:

— ...говорю, точно припадочный. Он нас ночью придушит.

— Не волнуйтесь, не собираюсь я вас душить, — еще слабым голосом попытался успокоить ее Петр. — У меня просто периодически бывают очень сильные головные боли.

— А я откуда знаю, периодические они или не периодические? — зашипела Валентина. — Не придушишь, так башку проломишь. Явился на нашу голову инвалид хренов!

— Да заткнись ты, дура! — решительно вмешался Кока. — Человеку и без твоего занудства плохо. То он у тебя мент, то Джек-Потрошитель — достала уже! У нас есть что выпить, картошечка с тушенкой поспела, а мы мозги друг другу парим. И тост как раз по теме созрел: «За здоровье!» Не куражу ради употребляем ее, проклятую, а лишь здоровья для.

Кока с Валентиной дружно выпили, Петр отказался, сославшись на немочь. Его особо не принуждали, приняв за основу тезис «самим больше достанется». Закусили картошкой, перемешанной с тушенкой, которая практически растворилась в общей массе. Остался только запах, причем более всего пахло лавровым листом, да изредка на зуб попадали совсем уж сиротские волоконца мяса.

Хозяева выпили еще по полчашки, усердно доскребли в кастрюле картошку и перешли к десерту — остаткам все той же «Анапы», употребляя ее малыми глоточками и без закуски.

Валентина, быстренько допив свою долю, ушла на кухню греметь посудой, бурча что-то себе под нос. Кока совсем поплыл. Лицо его сделалось многозначительным, и говорить он стал больше намеками и загадками, которые сводились к одному: скоро все изменится, он станет донельзя богатым, бросит пить, ну если не совсем, то хотя бы эту «червивку». Дальше его фантазии не шли. Свое резкое возвышение и обогащение Кока, по не совсем скромным собственным оценкам, связывал с личным интеллектом, а если точнее — гениальностью. Он пару раз, потупя глазки, так и выдал:

— Петя, я гений. Меня можно сравнить с Эйнштейном, хотя нет, пожалуй, с Эдисоном. Впереди ждет признание и слава...

Добыв с захламленного подоконника серую затертую картонную папку с завязками и надписью «Дело», он начал совать под нос гостю какие-то электронные схемы, мудреные чертежи и расчеты. Кока бил себя в грудь и воинственно кричал, что теперь-то они, бездари, поймут, кто он такой, Николай Крайнов, будут локти кусать от зависти и бессилия, ан поздно, голубчики, поезд ушел! И совсем не в конструкции аппарата дело, хотя его гений и опередил всех на двадцать, нет — на тридцать лет. Главное — методика, фундаментальные исследования... Нобелевская премия, считай, в кармане...

Валентина шипела и обрывала его, но Кока был неумолим — он Эдисон и никак иначе, и снова показывал Петру чертеж очень странного аппарата, похожего на космическую станцию, только без крыльев — солнечных батарей. Чтобы утихомирить гения, Петр, скрепя сердце выдал хозяйке денег еще на пузырек «Анапы», благо дежурный ларек имелся в двух шагах от дома. В результате, бессовестно выжрав еще полбутылки вина, «Эдисон» наконец утихомирился и заснул.

За окнами стало совсем темно. Петр помог злобно бурчащей под нос Валентине перетащить хозяина в соседнюю комнату и уложить на скрипучую кровать с никелированными шишечками. На улицу гостя не гнали, что ему и требовалось. Не раздеваясь, Петр улегся на диван, повозился, устраиваясь между пружинами, и крепко заснул. День прожит.

Глава 4

В объятия Унтера

Темнота плавала бесформенными клубами, противно касаясь лица и рук мокрыми рваными лохмотьями. Иссиня-черное облако мазнуло лапой по щеке, едва не вызвав приступ рвоты, а другое, чуть посерее и злее, завилось вокруг ног, сделав их совсем недвижными. А тот пляшущий в нетерпении клубок, мягко крадущийся к нему, совсем уже светлый, почти прозрачный, неожиданно стал распадаться на мелкие перистые клочья. Казалось, вот сейчас мрак расступится, и в глаза брызнет яркий поток сверкающих солнечных искр. Он хотел помочь, рванувшись навстречу, хотел раздвинуть, разогнать ладонями темноту, но руки не повиновались, сделавшись неподъемными и чужими. Ни единый проблеск света не прорвался сквозь мерзость тьмы. Только чье-то несвязное бормотание сумело пробить вязкий мрак — жалобное и негромкое...

Сбросив с себя остатки неприятного сна, Петр открыл глаза. Реальность явила за окном серый рассвет, храп и сонное бормотание Коки. Петр был не прав вечером, предполагая банкет законченным второй бутылкой «Анапы». Где-то ближе к полуночи в дверь стали колотить громко и смело, совсем-таки по-хозяйски, взывая к совести и разуму Коки. Пара мужиков обличьем в «гения», с трудом стоящие на ногах, с радостным шумом ввалились в квартиру, победно потрясая литровой бутылью с чем-то мутным, белесым и малоприятным на взгляд. Вскрытая тут же пробка дала волю разлившемуся по комнатам резкому сивушному запаху.

«Самогон, — услужливо выдал из подкорки мозг, которому Петр тут же и посетовал: — Как вспомнить что нужное, так проблемы неразрешимые, а как первач определить, так на, пожалуйста...»

Распитие самогона Кокой, Сеней и Дуней — последний был переименован из Даниила не в качестве нетрадиционной ориентации, а чисто по дружбе — с беседами и клятвами в любви продолжалось часа полтора.

Когда Кока вырубился окончательно, а Валентина, которой наливали поменьше, предельно изошла на желчь, усталый и трезвый Петр развел компанию. Коку уложили в постель с помощью сожительницы, а Сеню с Дуней Петр сгреб в охапку и выкинул за дверь, придав им соответствующее ускорение.

Получив еще и краткое, но грозное напутствие, они недолго поматерились в подъезде и, аки странствующие по пустыне бедуины, побрели в неизвестность и мрак ночи.

Утро явило неприглядную картину. Кока был более похож на медузу, выброшенную на горячий песок, Валентина крысилась на Петра. Ему пришлось выдать ей двадцатку на приведение в порядок сожителя, после чего они отправились в город. Аборигены — на поиски средств к существованию, то есть пустых бутылок, а Петр — прогуляться и осмотреться.

Путь сладкой парочки и двигавшегося за ними в кильватере Петра был прост, нетороплив и скучен. От ларька к ларьку, от урны к урне, от мусорного бака к мусорному баку; переход через квартал и снова от ларька к ларьку... Пара перебранок с такими же «искателями счастья» интереса не прибавили.

Петр, конкретно не участвующий в поисках тары, решив хоть чем-то быть полезным, взял на себя роль держиморды. Он приближался к конкуренту и, задав несложный вопрос: «Те чо надо?» — сам же и подытоживал: «Вали отсюда, придурок!»

Соответственно, претендент на место под солнцем, видя такую серьезную поддержку, ворча под нос неслышные угрозы, удалялся. В конце концов, когда сумки у Коки и Валентины весьма приятно запузатились от бутылок, они отправились в обратный путь. Валентина сегодня как-то особенно злобилась на Петра, на что тот, уже привыкший к ворчанию, не обращал внимания. Монолог про непрошеных гостей, которые свалились на голову и на халяву чужую жилплощадь занимают, едва закончившись, повторялся еще и еще раз. Валентина ныла, пока они шли до железнодорожного моста. И на мосту ныла, примерно до середины. А там она ткнула пальцем вниз на перрон, где около урны стояла пустая пивная бутылка. Ее голос неожиданно сделался добрым и ласковым.

— Петенька, — проворковала Валентина. — Ты не сходишь за бутылочкой, а то нам всем спускаться, подниматься...

— Хорошо, схожу, — согласился Петр, не чувствуя подвоха.

Он сбежал по лестнице и нагнулся к бутылке. Неожиданно его глаза уперлись в выдвинувшиеся из-за опоры моста две пары казенных, с высокими берцами ботинок, таких же, как и у него самого. Только его были спрятаны под штанинами, а в чужие были заправлены брюки мышиного цвета, а над ними болтались пристегнутые к поясу черные резиновые дубинки.

Петр понял, что Валентина подставила его, как пацана. Он кинул взгляд на мост и поймал прощальный издевательский взмах ее руки. Зачем «солнышку» было избавляться от кредитоспособного гостя, да еще так подло, понять было сложно. Но что случилось, то случилось.