Стая (Потомство) - Кетчам Джек - Страница 4

– Полтора года. Девочка. Нигде ни малейшего следа. Крови нет ни в кроватке, ни в комнате. Вообще ничего.

Стараясь не наступить на лужи крови и мочи, Питерс подошел к столу, чтобы взглянуть на тело девушки, над которой уже корпел окружной коронер Макс Джозеф.

– Привет, Джордж.

– Привет, Макс.

– Ну, как тебе это нравится? Похоже, опять то же самое, а?

– Боже упаси, Макс, только не это.

Он заставил себя посмотреть на девушку. И у этой большая часть левой груди также отсутствовала – начисто срезана.

– А почему я сказал, что к нам, судя по всему, опять пожаловали старые гости, так просто потому, Джордж, что не досчитался здесь кое-чего.И все по части мяса, если ты понимаешь, что я имею в виду. Знакомо?

Питерс не ответил.

– Причина смерти?

– Бог ты мой, Джордж, да они ж ей сердце вырвали.

Он заглянул в распахнутые голубые глаза. А симпатичная была эта Нэнси Энн Дэвид. Нельзя сказать, чтобы раскрасавица, но все же миленькая. И парни у нее тоже были, в этом он не сомневался. В общем, будет кому по ней тосковать.

– А что женщина?

– Удар по голове. Вероятнее всего, топор или тесак. Мгновенная смерть.

Питерс направился в гостиную, где его поджидал Манетти. Вместе они вышли наружу – надо было глотнуть свежего воздуха.

Вик предложил сигарету, он взял, и оба закурили. Небо постепенно начинало сереть; была та самая чудесная предрассветная пора, когда на смену стрекоту сверчков постепенно приходит пение птиц.

– Ну и что ты думаешь? – спросил Манетти.

Но в словах его слышался несколько иной подтекст: «Ты – единственный из всех нас, кто был там. Только ты можешь сказать наверняка».

Участники тех ночных событий либо умерли, либо разъехались – кто куда, лишь бы подальше, и чтобы не вспоминать о случившемся всякий раз, когда заходишь в лес или собираешься искупаться в море.

Ему бы тоже надо было сделать то же самое.

Вот только Мэри – Мэри родилась здесь, в Мертвой речке, и никуда не хотела отсюда уезжать.

Впрочем, ему одному хватало и кошмаров. Уезжай. Уезжай подальше отсюда.Все те же кошмары, которые сплошной лавиной обрушивались на него, покуда он не опрокидывал второй, а то и третий стакан виски. Перед глазами снова и снова появлялся тот паренек, который медленно надвигался на него, – Питерс кричал ему, чтобы он остановился, но тот так и не послушался, и тогда грохнул залп выстрелов, пальнули все разом, и...

А теперь и Мэри уже нет, и семьи – вообще ничего и никого. В городе жили сплошные незнакомцы. Надо было ему все же уехать отсюда. Даже сейчас было еще не совсем поздно.

И черт с ней, с этой жарой в Сарасоте – ведь есть же у них кондиционеры, правильно?

– Какой-то подражатель, как ты считаешь? – Манетти попытался было изобразить в голосе некоторую надежду.

Питерс посмотрел на него. Вид у шерифа был усталый, а его худое, почти тощее тело постепенно начинало сгибаться в большой вопросительный знак. Да и намного ли моложе его самого был Вик Манетти?

– Через одиннадцать лет? Вик, да ты что – подражатели через одиннадцать лет?

Он отбросил сигарету. В носу по-прежнему ощущался запах человеческой плоти и крови, с которым не смог справиться даже сигаретный дым.

И тут же припомнил еще одну вонь.

Ту самую, которая, подобно незаживающей ране, будет бередить всегда, поскольку так, наверное, никогда и не заживет.

Женщина – окровавленная, карабкающаяся вниз по склону утеса, – и нож, которым она располосовала горло Дэниелса от уха до уха...

–Как я считаю... – повторил он.

Потом наступил на тлевшую в траве сигарету и посмотрел в сторону холмов, все еще серых, но уже достаточно различимых, после чего перевел взгляд вниз, к лесу, скалам и морю. Не так уж и далеко было до них.

А затем стал прислушиваться к пению птиц. Чистые и добрые звуки наступающего утра, надежные и реальные, как солнечный свет. Птичье пение помогло немного развеяться.

– Я считаю, – наконец проговорил он, – что мы упустили время. И еще я считаю, что появились они здесь отнюдь не вчера.

04.47.

К тому моменту, когда Дэвид Холбэрд оторвал взгляд от своего компьютера, за окном уже начинало светать. Все, довольно, – подумал он, хотя особой усталости не ощущал.

Сидя в кресле на колесиках, он оттолкнулся руками от письменного стола, вынул из компьютера гибкие диски и убрал их в коробку.

Ночь прошла быстро и оказалась довольно результативной. Еще со времен учебы в колледже он любил просиживать ночи напролет, – если, конечно, работа того заслуживала.

После окончания колледжа минуло тринадцать лет, красноречивым подтверждением чему служили его заметно поредевшие волосы. Тем не менее он по-прежнему не жаловался на недостаток энергии – будет в достатке кофе, значит, все остальное тоже будет прекрасно.

Дэвид Холбэрд имел все основания быть довольным жизнью – как в целом, так и в настоящую минуту, когда он допивал остатки пятой чашки.

Его даже чуточку удивлял подобный жизненный настрой, тем более, что первый год после окончания Пенсильванского университета, а затем и Бруклинского политехнического института, обернулся для него самой настоящей катастрофой. Инженерный вуз подготовил его к самостоятельной работе в качестве дизайнера, тогда как работа в «Комкорпе» оказалась сплошным копанием в бумажках, в которых не было ничего такого, что имело хотя бы призрачную связь с творческой деятельностью. Проторчав там полтора года, он в конце концов решил махнуть рукой и понадеяться на удачу.

Работа в Ай-Би-Эм оказалась поинтереснее – они занимались разработкой новой большой машины, предназначавшейся для службы береговой охраны США. Дэвид и еще двое парней самостоятельно выполняли основную часть работы, получая от нее истинное наслаждение, однако где-то в начале второй стадии разработки начальство неожиданно заморозило проект, показавшийся ему слишком сложным.

Для самих разработчиков он был отнюдь не сложным – просто мозги пограничного командования оказались для него чересчур «простыми».

Следующие три года были отмечены двумя новыми проектами, стремительно начавшимися и столь же неожиданно остановленными, в результате чего к 1986 году наступил срыв – полнейшее разочарование, сменившееся самой настоящей депрессией. Он решил послать к чертовой матери и работу дизайнера, и любую другую аналогичную деятельность; все ему казалось неимоверно скучным, а сам он погрузился в глубокую хандру, ненавидя себя самого, а заодно и Эми – за то, что она оказалась своего рода сообщницей во всех его делах.

К тому времени они уже были женаты; Эми работала в той же компьютерной фирме, что и Дэвид, была его помощницей и одновременно единственным светлым пятном во всей его тогдашней суматошной, беспорядочной жизни. Вскоре они решили максимально упростить ситуацию: найти себе жилье, которое бы понравилось обоим и было им по карману, и попытаться наладить в нем совместную жизнь. У обоих были кое-какие сбережения, а кроме того при необходимости они могли подрабатывать ремонтом телевизоров и радиоприемников.

С поиском жилья проблем не возникло. Эми была родом из Портленда и по-прежнему считала штат Мэн своим родным домом. Что же до Дэвида, уроженца Бруклина, то ему тамошнее океанское побережье показалось очень даже приличным местом.

Такого же мнения он придерживался и до сих пор.

Он выключил компьютер, вышел из-за стола и направился к широким, раздвижным стеклянным дверям, за которыми простиралась открытая веранда. Раздвинув двери, он впустил в комнату свежий утренний воздух.

Легкий ветерок шевелил высокую траву, заросли золотарника и кроны росших перед ними дубов; день, как ему показалось, должен быть погожим.

В гуще листвы деревьев уже щебетали птицы, скакавшие с ветки на ветку и подыскивавшие себе местечко поудобнее.

Ну ладно, – подумал Дэвид, – еще одну чашечку – прямо здесь, на веранде.