Белая масаи - Хофманн Коринна - Страница 36

Я еще никогда в жизни серьезно не болела и ужаснулась, осознав, насколько я слаба. У двери в туалет стояла беременная женщина масаи. Заметив, что я, боясь упасть, не выпускаю из рук дверь, она молча довела меня до входа. Я была ей так благодарна, что расплакалась. Я с трудом добралась до своей кровати и разрыдалась. Ко мне подошла медсестра и спросила, что у меня болит. Я покачала головой и почувствовала себя еще более жалкой. Наконец через некоторое время я заснула.

Ночью я проснулась. Ребенок в кроватке истошно кричал и бился головой о решетку. К нему никто не подходил, и я едва не сошла с ума. Я провела в больнице уже четыре дня и чувствовала себя отвратительно. Лкетинга часто навещал меня. Он выглядел тоже очень плохо, потому что хотел домой, но боялся оставить меня здесь одну. Кроме витаминов, я ничего не ела. Медсестры ругали меня, но каждый раз, когда я что-то клала в рот, меня начинало тошнить. У меня жутко болел живот. Однажды Лкетинга принес красиво поджаренную козью ногу и в отчаянии попросил, чтобы я ее съела. Тогда, сказал он, я обязательно поправлюсь. Но я не смогла. Разочарованный, он ушел.

На пятый день пришла Юта. Кто-то сказал ей, что в больнице лежит белая. Увидев меня, она пришла в ужас и сказала, что мне нужно немедленно перебираться в миссионерский госпиталь в Вамбу. Я не понимала, зачем переезжать в другой госпиталь, ведь они все одинаковые, а четыре с половиной часа в дороге я все равно не выдержу. «Если бы ты себя видела, ты бы поняла, что тебе нужно отсюда бежать. Прошло пять дней, а они не дали тебе ни одного лекарства? Значит, они ценят тебя меньше, чем бездомную козу. Может быть, они вообще не хотят тебя лечить», – сказала она. «Юта, пожалуйста, отвези меня в отель. Я не хочу здесь умереть, а до Вамбы по таким дорогам я все равно не доеду. Я даже держаться не могу!» Юта поговорила с врачами. Они не хотели меня отпускать. Только после того, как я подписала какую-то бумагу и всю ответственность взяла на себя, они подготовили бумаги для выписки.

Тем временем Юта нашла Лкетингу, и они, подхватив меня под руки, потащили по деревне. Прохожие останавливались и внимательно нас разглядывали. Мне было очень стыдно.

Но я хотела бороться, хотела жить. Я попросила Юту и Лкетингу отвезти меня в сомалийский ресторан, в котором собиралась попробовать съесть порцию печени. Ресторан находился примерно в двухстах метрах от отеля, но я еле до него дошла. Я повторяла про себя: «Коринна, у тебя получится! Ты должна дойти!» Измученная, но гордая собой, я села за столик. Сомалиец, увидев меня, тоже пришел в ужас. Мы заказали печень. Когда я взглянула на тарелку, мой желудок снова возмутился, но я переборола себя и начала медленно есть. Через два часа тарелка была почти пуста, и я стала убеждать себя в том, что чувствую себя отлично. Мы вернулись в отель, и Юта с нами попрощалась. Она сказала, что зайдет завтра или послезавтра. Я до вечера просидела на солнышке перед отелем. Как же было приятно чувствовать тепло!

Вечером я легла в постель, медленно съела морковь и была очень горда своим прогрессом. Мой желудок успокоился, меня больше не тошнило. «Коринна, ты идешь на поправку!» – с надеждой подумала я и уснула.

Рано утром Лкетинга узнал, что церемония уже началась. Эта новость его очень взволновала, и он хотел немедленно отправиться домой, чтобы успеть на праздник. Однако я ехать еще не могла, а если бы он пошел пешком, то все равно пришел бы лишь на следующий день.

Он много думал о маме, которая ждала его и не знала, что с нами приключилось. Я пообещала, что мы поедем на следующий день. За оставшиеся сутки я надеялась набраться сил настолько, чтобы хотя бы суметь удержать руль. За пределами Маралала машину мог вести и Лкетинга, но в поселке – с таким количеством полицейских – это было слишком опасно.

Мы пошли к сомалийцу, и я снова заказала печень. На этот раз почти все расстояние до ресторана я прошла сама. Есть было намного проще, чем в прошлый раз. Медленно, но верно в мое тело возвращалась жизнь. Живот стал плоским, а не впалым, как во время болезни. В отеле я в первый раз за долгое время посмотрела на себя в зеркало. Мое лицо очень изменилось. Глаза казались огромными, скулы резко выделялись. Перед отъездом Лкетинга приобрел несколько килограммов жевательного табака и сахара, я купила рис и фрукты. Первые несколько километров дались мне очень тяжело, потому что мне постоянно приходилось переключаться с первой скорости на вторую, а нажимать на педаль сцепления не было сил. Лкетинга сидел рядом и помогал, надавливая на мое бедро рукой. Этот отрезок пути я преодолела как во сне. Через несколько часов мы добрались до места, где проходил праздник.

Церемония

Несмотря на усталость, я поразилась виду крааля. Женщины из ничего соорудили новую деревню. Повсюду кипела жизнь. Из каждой хижины, которых здесь было больше полусотни, струился дымок. Лкетинга пошел искать маньятту мамы, а я осталась ждать у «лендровера». Ноги дрожали, исхудавшие руки болели. Вскоре вокруг меня собрались дети, женщины и старики, и все с интересом меня разглядывали. Я не могла дождаться, когда вернется Лкетинга. Вскоре он появился в сопровождении мамы. Она посмотрела на меня, и ее лицо помрачнело. «Коринна, джамбо. малярия?» Я кивнула, с трудом сдерживая слезы.

Мы разгрузили машину и оставили ее перед входом в крааль. Весь путь до маньятты мамы был усеян коровьими лепешками. Жители крааля привели сюда всех своих животных, которые в данный момент паслись и должны были вернуться к вечеру. Мы попили чаю, и мама стала что-то возбужденно обсуждать с Лкетингой. Позже я узнала, что мы пропустили два из трех праздничных дней. Мой любимый выглядел подавленным и растерянным. Мне было его очень жаль. Мама сказала, что совет старейшин решит, допускать его до участия в празднике или нет и вообще что делать дальше. Мама, которая тоже входила в этот совет, переходила от одной маньятты к другой, надеясь обойти всех самых важных мужчин.

Когда стемнело и животные вернулись в крааль, начались праздничные мероприятия. Я сидела возле маньятты и наблюдала за происходящим. Два воина ловко раскрашивали Лкетингу и надевали на него украшения. При этом они что-то говорили ему, и он их внимательно слушал. Над краалем нависло огромное напряжение. Я чувствовала себя брошенной и забытой. Уже несколько часов как со мной никто не обменялся ни словом. Мама вернулась и обсудила сложившуюся обстановку с Лкетингой. Кажется, она была немного навеселе. Все старейшины в огромных количествах пили пиво собственного производства.

Я спросила, что будет дальше. Лкетинга сказал, что должен убить для старейшин одного большого быка или пять коз. Тогда они допустят его до участия в церемонии. Сегодня ночью перед маминой маньяттой они совершат благословение, и ему позволят исполнить танец воина. Тогда все узнают, что ему простили это опоздание, следствием которого обычно становится исключение. Я вздохнула с облегчением. Он добавил, что сейчас у него нет пяти больших коз. В лучшем случае две, остальные беременные, и их убивать нельзя. Я предложила купить коз у родственников, достала пачку денег и протянула ему. Поначалу он не соглашался, потому что в этот день козы стоили вдвое дороже обычного. Но мама энергично заговорила с ним и переубедила. Услышав первый звон колокольчика, возвещавшего возвращение животных, он взял деньги и вышел из хижины.

В нашей маньятте собралось много женщин. Мама приготовила угали, блюдо из кукурузной муки, и завязался оживленный разговор. Огонь слабо освещал хижину. Иногда гостьи заговаривали и со мной. Одна молодая женщина с маленьким ребенком, сидевшая рядом со мной, сначала долго разглядывала мои руки, а потом решилась прикоснуться к моим длинным гладким волосам. Все рассмеялись, и она указала на свою украшенную бусами бритую голову. Мне же было тяжело представить себя лысой.

На улице совсем стемнело, когда я услышала хрюканье. Это был характерный звук, который издавали мужчины в возбужденном состоянии, как в случае опасности, так и во время секса. В хижине моментально стало тихо. Мой воин просунул голову в маньятту, но, увидев такое количество женщин, сразу исчез. Голоса снаружи становились все громче. Внезапно раздался крик, вслед за которым последовало какое-то жужжание или воркование. Я вылезла из маньятты и с удивлением обнаружила, что перед нашей маньяттой собралось множество воинов и молодых девушек. Они начали танцевать. Воины были в красных набедренных повязках, каждый из них был красиво раскрашен. Красный рисунок расходился треугольником от шеи до середины груди. Три дюжины воинов двигались в одинаковом ритме. Девушки, некоторые из которых были совсем юные, от девяти до пятнадцати лет, танцевали, выстроившись в ряд лицом к мужчинам, ритмично двигая головами. Танец ускорялся очень медленно. Лишь через час воины стали подпрыгивать вверх, проделывая характерные для масаи прыжки.