Дракон 2. Назад в будущее - Алимов Игорь Александрович Хольм ван Зайчик - Страница 37

Воду Шпунтик в общем и целом не жаловал.

Кот был осведомлен о существовании воды и воспринимал ее в двух видах: когда за окном шел дождь и когда хотелось пить. В первом случае вода Шпунтику даже нравилась, но исключительно потому, что была там — за окном, а он сидел на подоконнике в теплой, сухой кухне и смотрел на падающую с неба воду через стекло.

Шпунтик не понимал и не хотел понимать, кто и зачем придумал дождь. Дождь был еще нелепее, чем недавно встреченная в лесу лягушка: совершенно бессмысленная штука, да еще и вредоносная! Попадешь под него — весь вымокнешь. Отсидишься дома, все равно пострадаешь: ну кто просит этот дождь смывать буквально отовсюду полезные запахи и важные кошачьи метки? Каждый раз приходится заново столбить территорию, чтобы не лезли всякие разные, а особенно этот Тишка, рыжий, наглый и мордатый. Тишка уже неоднократно получал по своей раскормленной морде и позорно бежал с воем, но всякий раз настырно возвращался — сразу после дождя. Так что дождь Шпунтик любил исключительно через оконное стекло. Падающие капли завораживали кота своей бесполезностью — он мог смотреть на них часами.

Во втором обличье — в виде источника питья — вода была куда понятнее и приятнее. Кот не любил испытывать жажду. Жажда его не вдохновляла. Шпунтик знал лишь один верный способ жажду побороть — пойти и попить. Хозяин же в своей человеческой наивности и несообразительности довольно долгое время жил иллюзией, будто для утоления жажды лучше всего подходит молоко, и регулярно наливал Шпунтику целое блюдце этого напитка. А Шпунтик молока терпеть не мог. Тьфу на него. Кот мог оскоромиться исключительно от отчаяния или от полной жизненной безысходности, а вот чтобы так, каждый день вместо воды, ну уж нет! Потребовалась целая вечность, чтобы внушить хозяину простую и очевидную мысль: кот утоляет жажду водой. Не молоком, не сливками, не простоквашей, не сметаной, не прочими благоглупостями, но — водой, и та непременно должна быть чистой и проточной.

Здесь, конечно, кот снова столкнулся с трудностями, но со свойственными ему стойкостью и терпением преодолел их все до одной. Основной трудностью была крайняя бестолковость хозяина. Хозяин не понимал элементарных вещей, которые ему излагали простым и понятным кошачьим языком. Хозяину не хватало воображения представить, что если кот потрудился вспрыгнуть на кухонную стойку, дойти до раковины и сесть рядом с краном, то это не просто блажь или жажда к перемене мест, а нечто совсем другое. Что кот вовсе не полюбил сидеть как идиот у закрытого крана, но ожидает, когда кто-нибудь с более приспособленными для того пальцами на лапах уже откроет этот самый кран и Шпунтик получит доступ к вожделенной свежей и проточной воде.

Еще хозяин отчего-то считал, что для того, чтобы напиться, достаточно минуты или даже меньше. Какие, право, странные представления об утолении жажды! Если ты сам торопливо хлещешь воду из стакана, то отчего так же легкомысленно должны вести себя и все прочие, в том числе вполне здравомыслящий кот? Пить надо обстоятельно, столько — сколько хочется и сколько влезет, и нет причин тут же заворачивать кран с дурацкими криками: ну что, попил? Нет, не попил. Не попил, а только начал! Это же процесс: разве можно заранее сказать, когда уже хватит. Его, видите ли, раздражает звук текущей из крана воды. Звук ему не нравится. Он говорит: это непорядок. Смешно даже. Непорядок — это когда у тебя под потолком бьется о стену жирный шмель, а когда кот обстоятельно, с перерывами лакает воду из-под крана — это как раз порядок.

Еще Шпунтик сталкивался с водой, когда хозяину приходило в голову, что кот загрязнился и его следует вымыть. Причем — целиком. Выбить эту вопиющую дурь из хозяина Шпунтику так и не удалось: после очередной помывки возмущенный кот целый день показательно вылизывался, преследуя черствого хозяина по всей квартире, не исчезая из поля его зрения ни на минуту и ни на минуту же не прекращая наводить чистоту, как это и положено, — языком. Хозяин уходил на кухню, садился там за стол и делал вид, что пьет чай. Кот тут же устраивался перед ним и демонстративно задирал заднюю лапу. Хозяин бежал от кота в кабинет, там плюхался на диван и отгораживался от Шпунтика книжкой — делал вид, что читает, но кот вспрыгивал ему на грудь, отодвигал книжку мордой и начинал старательно лизать переднюю лапу. И так далее. В конце дня Шпунтик сдался — устал, а кроме того сделался настолько чистый, что самому стало противно. Хозяин же так ничего и не понял и по-прежнему раз в пару месяцев, воскликнув «ой, какой ты у меня грязный!», тащил кота в ванную, где поливал из душа и мылил дегтярным мылом. Шпунтик смирился и теперь принимал водные процедуры стоически: не возмущался, не дергался, не пытался удрать. Что взять с неразумного человека? Пусть порадуется, если ему приятно.

Однако сейчас, когда вода обступила Шпунтика со всех сторон, когда стихия властно несла куда-то явно ненадежную лодку, в которой осторожно сидел кот, когда эта бесконечная вода журчала и плескалась буквально всюду, — благовещий зверь с удовольствием пересмотрел бы свое снисходительное отношение к хозяйским причудам. Вдруг хозяин в результате решил, что Шпунтику очень нравится мыться, и прямо сейчас схватит, кинет в реку и начнет полоскать? Вон как тут глубоко, а берег вон как далеко!

Шпунтик плотнее прижался к хозяйскому боку и зажмурился, чтобы не видеть страшной воды. Но не слышать ее кот, к сожалению, не мог.

— Прощайте, мои дорогие братья! — отсалютовал удаляющемуся холму посохом Лян Большой. — Ваши имена будут жить в наших сердцах, весть о вашей храбрости пронесется по всей Поднебесной! Мы заколем в вашу честь жирного кабана, мы поднимем чаши с погребальным вином! Мы отомстим за вас, герои!

Чижиков сидел, привалившись к борту лодки и равномерно поглаживая сжавшегося в ком Шпунтика по загривку. Рядом приткнулась Ника.

Котя думал, что далеко не все, кого предводитель разбойников столь пафосно провозгласил героями, являлись таковыми на самом деле: видел он среди удальцов и тех, кто, лишь только стало ясно, какой серьезный противник на них напал, бросился удирать со всех ног — только их и видели. Котя и сам чуть не бросился бежать, когда воочию увидел распростертые на земле безжизненные тела. Гвардейцы не задумывались: они пришли убивать — и они убивали. Это были воины, профессиональные бойцы, смысл их существования заключался в том, чтобы убить или быть убитым. В разбойники же шли простые крестьяне, в лучшем случае беглые солдаты. Лян Большой и Кун Разящая Секира были знакомы с военным делом не понаслышке. Остальные же… Сложно винить тех, кто не захотел геройской смерти и предпочел спасаться бегством. И, возможно, прав Лян Большой: те, кто так или иначе, в порыве храбрости или же совершенно бестолково, сложили головы в бою, — они герои.

На носу лодки стоял Сумкин, который чрезвычайно ловко управлялся с шестом, просто загляденье какое-то, так что Котя сделал в уме пометку: спросить при случае, где это он так наловчился-то? Чижиков не видел выражения его лица, но спина приятеля тоже была весьма красноречива. Коте было ясно без лишних слов, что Федор смертельно хочет курить и с великим трудом удерживается от того, чтобы при всех достать пачку сигарет. А, может, опять у него заболел зуб.

Рядом плыла лодка, в которой сидели Большой Лян, Кун Разящая Секира и Лю Бан — бывший уездный смотритель, ныне же разбойник и беглец. А главное — будущий основатель династии Хань, которого Котя сегодня спас от смерти. Черные, кое-где уже тронутые преждевременной сединой волосы Лю Бана вольно разметались по плечам. Грязная, измазанная кровью рука смотрителя сжимала рукоятку убранного в ножны меча. Он сидел, застыв в одной позе, смотрел невидящим взором на воду, и лишь губы шевелились беззвучно. Чижиков вдруг подумал о Суне Девятом, немногословном и преданном мальчике-слуге, чье бездыханное тело осталось лежать на безымянном холме — кто был этот мальчишка? Кем мог стать? Чего добиться? Где-то в горячке скоротечного боя пропал и старший брат Лю Бана Лю Кан — жив он был или мертв, никому было не ведомо. Правда, надежда теплилась: Сунь Девятый умер у них на глазах, а смерти Лю Кана никто не видел. Может, сбежал, как Дун Сокрушительный, чью спину Котя определенно приметил среди тех, кто заранее бросился к реке.